Цели «Евразийского Движения»:
- спасти Россию-Евразию как полноценный геополитический субъект
- предотвратить исчезновение России-Евразии с исторической сцены под давлением внутренних и внешних угроз --
Администрация Международного "Евразийского Движения" Россия, 125375, Москва, Тверская улица, дом 7, подъезд 4, офис 605, (м. Охотный ряд) Телефон:
+7(495) 926-68-11
Здесь же в штаб-квартире МЕД можно приобрести все книги Дугина, литературу по геополитике, традиционализму, евразийству, CD, DVD, VHS с передачами, фильмами, "Вехами" и всевозможную евразийскую атрибутику. E-mail:
Статьи Дугина | Русский взгляд | Власть и оппозиция в ожидании 2008 года | 22.03.200522 мар 2005, 18:35
Александр Дугин
Власть и оппозиция в ожидании 2008 года
Опубликовано в журнале "Русский взгляд", №1 (02), март 2005
Политика возвращается в нашу жизнь. Для того чтобы сохранить преемственность курса после 2008 года, Владимиру Путину необходимо выдвинуть ясную стратегию развития России. Именно вокруг этого будет разыгрываться политическая драма ближайшего десятилетия. При очень сильном и постоянно усиливающемся внешнем давлении, направленном на то, чтобы сценарий самостоятельного развития России не состоялся. Это и будет составлять главную интригу ближайших 3 лет.
Один из главных политических вопросов сегодня таков: остается неясным, является ли монетизация льгот элементом либеральной стратегии власти, либо просто неуклюжим случайным шагом, который можно отозвать. Протесты пока еще стихийны, они не политизированы. Если монетизация социальных льгот будет свернута, я думаю, рассеется и социальный протест. Но если здесь будет проявлена жесткая линия и либеральный блок в правительстве и среди советников президента сохранит свои позиции, - это будет означать, что Владимир Путин и его администрация всерьез настаивают на продолжении «гайдаровского» курса в экономике.
Поэтому я думаю, что мы стоим у истоков новой политизации России. Нас ждет создание новых центров власти, новых идеологических моделей, новых стратегий, доктрин, теорий, которые будут выдвигаться и теми, кто стоит у власти, и теми, кто выступает против нее.
Статьи Дугина | Журнал «Огонёк» | Русский Орден | 15.03.200514 мар 2005, 21:44
Александр Дугин
Русский Орден
(актуальность новой опричнины)
Русская опричнина явление и историческое, и сверхисторическое. Слово происходит от наречия «опричь» – «в стороне». В старорусском оно имело синоним «кроме», т. е. «на кромке», откуда «кромешный». И самих опричников иногда называли «кромешниками». В опричнину попали земли «в стороне» от основных административных территорий – земской Руси.
Грозный создавал опричнину для двух главных целей: мобилизация сил для ведения ожесточенной войны на Западе и реструктуризации административной элиты, чья ригидность не позволяла решать новые проблемы, стоящие перед централизирующейся Московской Русью. Просуществовав 14 лет, опричнина была отменена. Выполнила ли она или нет поставленные перед ней задачи, историки спорят до сих пор. Но смысл ее создания заключался в следующем: традиционная административно-бюрократическая (боярская) система управления государством катастрофически не справлялась с решением новых задач, нужна была новая и она была эффективно создана.
Вместе с тем, итальянский социолог Вильфредо Парето показал, что создание аналогичных образований является классикой политической истории. Когда правящие элиты застывают, закрываются, то прекращается важнейший процесс «ротации элит», и чтобы насытить правящий класс новой кровью подчас просто необходимо создавать параллельные иерархии. Принцип этих иерархий основан на личных достоинствах, энергии, смелости, пассионарности, идеологической убежденности – одним словом, на энергичном идеализме, в отличие от прежних устойчивых иерархий, где знатность, богатство и клановые связи гарантируют высокое место в политико-административной системе. Русская опричнина, таким образом, есть хрестоматийная иллюстрация закона «ротации элит», кадровая революция сверху.
Параллельная иерархия, как правило, создается на базе особых идеологий или даже культов. Отсюда рыцарские ордена, тайные общества исламского мира (суфийские тарикаты), тантрические секты Индии, даосские и буддистские секты Китая и Японии и т. д. У каждой параллельной иерархии есть своя сакральность, своя символика, свой харизматический полюс, который стоит в центре всей структуры, организует ее. Многие черты русской опричнины дают основания полагать, что элементы этой сакральности присутствовали и здесь: собачьи головы и метлы, привязанные к седлу опричников, помимо прозрачной метафоры («вгрызайтесь в горло врагам государевым и выметайте нечисть из Святой Руси») могли означать и более глубокие реальности. Собака в мистическом символизме означает «проводника мертвых», сакральное животное, которое в различных мифах о загробных путешествиях ведет покойника от смерти к грядущему возрождению. Монахи-доминиканцы, играя словами, расшифровывали свое название как «псы Господни» (Domini canes), отождествляя себя с собаками, сторожащими овец (христиане) от волков (еретики, иноверцы), служа пастуху (Христу). Но в отличие от овец псы были на переднем краю войны с волками. Опричники защищали сакральность Руси, боролись с ее врагами внешними и внутренними. Но как и во всех собаках у них что-то было и от волков…
Статьи Дугина | Журнал ''Наша власть. Дела и лица'' | Перестройка: упущенный шанс | 12.03.200512 мар 2005, 18:39
Александр Дугин
Перестройка: упущенный шанс
Обычно перестройка осмысляется в дуальных категориях: неизбежна-случайна, позитивна-негативна. Те, кто видят ее как случайность, воспринимают ее результаты негативно, как «заговор», «предательство», «спецоперацию против СССР» и т. д. Те же, кто признают ее как неотвратимый этап модернизации советского общества, воспринимают сам факт перестройки как нечто позитивное. Евразийский подход предлагает несколько иное видение: перестройка была неизбежной – раз, – а, значит, ее нельзя свести только к «теории заговора». Но при этом она была целиком и полностью негативной – два. По своей цели она была ориентирована изначально в ложном направлении и именно поэтому дала исключительно отрицательные результаты. В таком видении закономерность и негативность не исключают друг друга. Попытаемся обрисовать чисто умозрительный альтернативный сценарий развития перестройки, который переводил бы ее неизбежность в положительное русло. Это не более, чем апостериорная фантазия в том же духе, в каком первые евразийцы толковали в традиционалистском ключе возможность эволюции раннего СССР. Представим себе, что мы возвращаемся на 20 лет назад и оказываемся в 1980-х, имея при этом возможность изменить будущее. Теперь с нашим опытом мы достаточно хорошо можем себе представить, какие фатальные ошибки – которых ни при каких обстоятельствах не следовало бы совершать – были тогда сделаны.
Негатив перестройки
В позднесоветском обществе была парализована социальная динамика, бюрократия вошла в стадию предельной ригидности, сверхидеологизация политической жизни, по сути, дала эффект тотальной деидеологизации: от повторения одних и тех же малоосмысленных марксистских формул они постепенно полностью утратили смысл. Структура партии перестала оживляться, став чисто карьерной формальностью. Экономика заходила в тупик не из-за недостатка социализма как системы, а из-за постоянно увеличивающегося разрыва между централистской партийно-правительственной мыслью и реалиями жизни. Одним словом, советское общество утратило сердцевинную парадигму, на которой было основано, причем это произошло во всех сферах одновременно. Система подошла к критической точке. Она должна была бы хоть как-то, но ответить на новые условия мировой политики. Либо предложив альтернативный наступательный проект, либо продумав стратегию консервации статус-кво, хотя бы проект «устойчивой стагнации».
Статьи Дугина | Комсомольская правда | После смерти Масхадова | 10.03.200510 мар 2005, 20:43
Александр Дугин
После смерти Масхадова: обострение ситуации и новая чеченская парадигма
Ситуация после гибели Масхадова резко и качественно изменится. Масхадов был зацепкой для Запада и, в частности, США для дипломатического давления на Россию, так как сохранял хотя бы видимость легитимности. После его смерти Западу остается иметь дело только с радикальными исламистскими силами (с которыми идет взаимодействие по более закрытым и опосредованным каналам). Эти силы, в свою очередь, свободны от соблюдения последних правил приличия и в террористической войне против России у них отныне полностью развязаны руки. Это неминуемо приведет к радикализации действий сеператистских бандформирований. Вместе с тем на первый план выдвинутся новые фигуры – более радикальные, чем Масхадов, такие как Шамиль Басаев, Мовлади Удугов и новая поросль чеченской молодежи, взращенной на войне, не говорящей по-русски и полностью зомбированной ваххабистской и салафитской пропагандой. Это приведет к новому ожесточению и эскалации террора.
Смерть Масхадова влияет и на идеологию чеченской герильи. Масхадов был воплощением ичкерийской национал-демократии, политически более или менее приемлемой для Запада, он легитимизировал – пусть номинально – саму возможность американо-чеченского диалога. Замены у него в этом качестве нет, а попытка создать ее в лице того же Ахмада Закаева никого ни в чем не убедит. Следовательно, чеченские сепаратисты теперь окончательно отойдут от любых апелляций к «демократии» и «государственности», и без всяких поправок и экивоков встанут на сторону радикального исламизма и этно-традиционализма. Это в свою очередь повиляет на кураторов чеченского сепаратизма из-за океана, они станут действовать более осторожно и через посредников, так как откровенная поддержка США ультрарадикальным террористическим организациям исламистской направленности будет восприниматься неоднозначно даже в самих США.
Статьи Дугина | "Литературная газета" | Растворим государство в народе | Александр Дугин: "Отношение русских к государству двойственно: мы нежны к нему и жестоки одновременно, как и оно к нам, потому что это наш образ, наша тень, проекция наших страхов и вместилище наших надежд" | 07.03.20056 мар 2005, 23:50
Александр Дугин
Растворим государство в народе
Нам, русским людям, надо что-то делать. Мы попали в капкан, в тиски исторической нелепости, нас обвели вокруг пальца, унизили, мы жертвы наперсточной аферы. Нас оглушили и отняли страну, подразнили оберткой и подсунули "куклу", обещали золотые горы, но всучили глиняные черепки. Реформы – это наваждение, дьявольская греза, навеянная под утро и рассыпающаяся с первыми лучами солнца. И все же с радостью констатирую: мы выжили и сейчас собираемся с духом и силами. И снова – в который раз – задаем себе вопросы, как с тяжелого похмелья: кто мы? Где мы? Где наш путь? Кто ведет нас? Куда?
Голос самых отъявленных отщепенцев, которые пытались сбросить наш великий народ в выгребную яму истории, звучит сегодня не так уверенно и все тише и тише. Конечно, они еще строят козни, но это арьергардные бои. Мы поднимаем голову, и от взгляда нашего начинают поеживаться.
Сейчас надо верно определить силовые точки нашего утверждения. И в этом есть две напрашивающиеся линии: русское относится к народу или к государству?
В спешном порядке надо обосновать метафизику русского народа и онтологию русского государства.
Русский народ – это живой субъект истории. Это не население, не количественный конгломерат, не масса, не совокупность индивидуумов. Это трепещущее, вибрирующее тело, расположенное во времени и в пространстве, разделяющееся в сонме людей и снова собирающееся в единое целое. Народ един и неделим, это самостоятельное существо, которое живет дольше и шире, чем все его части. Народ выделяет из себя личности, потом вбирает их обратно. Народ состоит из предков и потомков, а не только из живущих сейчас. Мертвые и еще нерожденные, незачатые являются его составной частью. И все они соучаствуют в общем бытии, в оплодотворяющей стихии народного духа. Можно перечислять формальные признаки принадлежности к народу – язык, кровь, фенотип, генотип и т.д., но все это останется внешним описанием. Суть этой принадлежности – в неуловимом наличии особого духа, который делает русского русским, особого тока, который ударяет по нервам, входит в кровь, заставляет хрусталики зрачков смотреть внутрь, в туман наших русских глаз, в пленку сладкой тоски, в бьющееся сердце, красное и живое, с кровью и вибрирующей тайной силой. Бытие народа – таинство. Прикосновение к нему расплавляет нас. Народ нечто противоположное массе. Народ – это целостность, которую можно ощущать и в одиночестве, необязательно видеть других. Народ – это пронзительный крик, это ветер, уносящий наше сознание в дальние дали, ток высокого напряжения, опрокидывающий в падение вверх. Это пропасть небес, куда русское сталкивает нас; сине-зеленых национальных небес с причудливыми светилами, не имеющими словарных имен, называющимися странно и зазывно… О, эти наши русские неведомые светила…
Статьи Дугина | Время новостей | Фактор страха в российской политике | 05.03.20055 мар 2005, 12:58
Александр Дугин
ФАКТОР СТРАХА В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ
Политическая власть и государство в русской истории всегда воспринимались как нечто сакральное, хотя в разные периоды эта сакральность имела различную природу. Поэтому страх перед властью чаще всего выступал в сложном комплексе благоговения, любви и почитания.
Один из главных теоретиков современного государства Томас Гоббс выразил суть своей теории о природе государства в метафорическом названии – «Левиафан». Функция Левиафана в библейском контексте однозначна – запугивание, внушение безумного и ничем не обоснованного ужаса. Применяя метафору Левиафана к современному государству, Гоббс подчеркивает тем самым его главную задачу – внушать страх. С его точки зрения человек, предоставленный самому себе, представляет предельно жестокое, эгоистичное, алчное и агрессивное существо, склонное к унижению, подавлению и уничтожению себе подобных. Чтобы не допустить этого, считает Гоббс, необходимо Государство-Левиафан, внушающее ужас. Такое понимание государства лишено всякой сакральности.
В истории русской государственности следует разделять два накладывающихся друг на друга явления: сакральная государственность и собственно «русский Левиафан». «Русский Левиафан» как концепция – это искусственная реконструкция, продукт вычитания из цельного явления власти рационально-прагматической устрашающей стороны. Сакральная же составляющая государственности ускользает от такого прямолинейного рассмотрения.
Итак, против чего конкретно использует «русский Левиафан», государство как таковое свой репрессивный аппарат?
Инакомыслие, открытая или тайная приверженность системе взглядов, существенно отличающихся от тех, которые приняты в качестве официальной идеологии. Карательные меры против инакомыслящих необходимы «Левиафану» как инструмент сохранения устойчивости, преемственности и надежного функционирования власти. В русской истории наиболее ярким примерами инакомыслия были староверы, революционные демократы, социалисты и народники, диссиденты советского времени. В такой ситуации «русский Левиафан» действовал жестко и часто безжалостно, используя репрессии для подавления внутреннего врага и устрашения населения.
Статьи Дугина | Литературная газета | Россия-3 | 03.03.20053 мар 2005, 00:07
Александр Дугин
РОССИЯ-3
Русское раздвоение
После драматических событий на Украине и в преддверии стремительно приближающегося 2008 года в политической жизни России стала явно обозначаться картина нового расклада сил и новой модели противостояния. Россия-1, Россия Путина, «вертикали власти», специфической помеси «семейных» с «питерскими», «русского патриотизма» с «гайдаровской экономикой», православных банкиров с неправославными олигархами, и Россия-2, «Россия оранжевая», с смутным профилем Березовского и яркими повязками НБП, со свитером Ходорковского и «Микки Маусом и Колхозницей» из галереи Гельмана.
«Оранжевая Россия», Россия-2, конечно же, не противоположный полюс путинской России, ее завязь появилась не в боях и не в идеологических центрах, с ясной волей и четкой ориентацией. Она стала давать о себе знать по мере того, как размывался образ России Первой, преобладающей, официальной – ее породили колебания Кремля, неуверенность в своей правоте, облаченная в форму упрямства, и отсутствие ясной идеи, едва-едва закамуфлированное под «политику прагматизма». Россия-2 пока также неопределенна и также эфемерна как Россия-1, между ними нет оформленных противоречий, по всей линии конфликта они перетекают одна в другую – идет обмен кадрами, тезисами, стратегиями, лозунгам. Пока их траектории еще переплетены друг с другом, но все же начинают постепенно расходиться. И где-то впереди – в прогнозируемом будущем, в критической точке 2008 года – они прочерчиваются как две по-настоящему противоположные позиции, между которыми баррикады.
Любопытно наблюдать эти две России именно сегодня, в их смутной оппозиции, в их неясном противостоянии, в первой волне нервного напряжения, отрывистых жестов и предварительных истерик, обнаруживающих начало нового процесса, которому скорее всего суждено стать содержанием ближайшей политической истории России.
Давайте приглядимся к ним повнимательнее, стараясь уже сейчас различить спектры возможных сценариев, которые вот-вот начнут осуществляться.
Россия занимает девятое место по темпам роста экономики среди стран СНГ, хотя во многом именно Россия по прежнему определяет для этих стран благоприятную внешнюю конъюнктуру, которая позволяет достигать таких темпов роста. Вместе с тем становится понятно, что идея Единого экономического пространства, предназначенная для коллективного повышения уровня экономического развития постсоветских стран, с фактическим выходом Украины благополучно умерла.
Россия и остальные страны СНГ, даже самые неудачные из которых движутся в направлении модернизации национальной экономики, находятся в разной исторической ситуации. Россия, наиболее экономически развитая в советский период, на сегодня – единственная из стран СНГ, которая в принципе не занимается модернизацией национальной экономики. Основной курс экономического процесса в России направлен на сырьевой сектор, с одной стороны, и на внедрение на уровне надстройки разрозненных элементов информационного общества, экономического постмодерна – в виде сетевых, финансовых, информационных технологий. В то время как промышленность – средний сектор – в России стремительно деградирует. Основная прибыль от продажи не переработанного сырья кормит узкую социальную прослойку, в этой области экономические показатели высокие, но при этом прибыль никак не инвестируется в реальный сектор.
Также высоки показатели прибыли в экономических сегментах информационного и финансового сектора, но эти показатели сопряжены с интеграцией в глобальные сети, и, по сути, имеют транснациональную природу, опять слабо влияющую на промышленность, – это виртуальная экономика. Российские банки не выполняют главной банковской задачи: предоставление кредитов для предпринимательской деятельности в реальном секторе. С такими банковскими процентами и одновременно такими рисками это просто невозможно. Поэтому сравнивать экономики стран СНГ и экономику России не совсем корректно. Необходимо учитывать качественное различие.
В Братиславе российскому президенту предстоит настоящее испытание. Все признаки говорят о том, что это будет самой непростой и напряжённой российско-американской встречей на высшем уровне за всю историю правления Путина.
Российско-американские отношения представляют собой геополитическую задачу, не имеющую простых решений. Дело в том, что США упорно и последовательно строят "американский порядок" в мировом масштабе, активно закрепляя и расширяя свой выигрыш в "холодной войне", в которой мы, напротив, потерпели сокрушительное поражение. Их политика однозначно направлена на создание однополярного мира, где высшим арбитром и одновременно "мировым жандармом" будут только сами США. Всем остальным странам, как вчерашним союзникам, так и вчерашним противникам предлагается встроиться в этот "новый порядок" и беспрекословно следовать за Америкой. Те, кто отказываются, автоматически попадают в "чёрный список", причисляются к "оси зла" и им уготована участь Афганистана муллы Омара или Ирака Саддама Хусейна. Россия в этом ряду не только не исключение, но, напротив, только что побеждённый противник, который совсем недавно представлял собой реальную угрозу Западу. Отсюда недоверие, раздражение, неприязнь к России со стороны США, постоянное ожидание подвоха или признаков стремления взять реванш.
Вместе с тем, геополитический подход, на котором взращены целые поколения американских стратегов, утверждает как аксиому формулу английского геополитика Хэлфорда Макиндера: "Кто контролирует Евразию, тот контролирует мир". А Россия, как царская, так и советская, и сегодняшняя демократическая, занимает Евразии центральное место. Следовательно, контроль над Россией есть залог мирового господства. Причём не зависимо от того, какая в ней доминирует идеология. Одним словом, США хотели бы видеть Россию покорной, слабой, послушной, зависимой, управляемой, возможно расчленённой и распавшейся. По сути покорённой. Без этого глобальный американский порядок и однополярный мир не может быть установлен.
Ещё вчера мы жили в обществе социализма, где превалировал принцип равенства. Конечно, не всё было гладко и так, как заявлялось, но главное всегда происходит в сознании. А в сознании социализм был и равенство было. Это был всеобщий миф, но он давал смысл нашему бытию. Этот некогда огненный напряженно пульсирующий идеал постепенно остыл. И рассеялся, растворился. Мы принялись весело разгонять ватные остатки призрака социализма и равенства. Мы не думали о том, что придет на смену. Мы толкали, что само падало.
Сегодня наступил час расплаты. Холодный рассвет. В этом рассвете с неизбежностью открылась новая истина, ничем более не подкрашенная. В России наступил капитализм, и отныне неравенство стало законом.
Что это значит? Это значит, что отныне каждая вещь и каждое существо - болонка или инженер - имеют материально-денежный эквивалент. Это значит, что общественная этика равенства заменена индивидуалистической логикой господства.
Формальную сторону прежней системы оказалось обрушить легко. Но выяснилось и другое: в душе люди остаются "социалистами", надеющимися на общество и государство, свято верующими в этику равенства. Корни мифа оказались очень глубоки, глубже, чем ожидалось. Поэтому капиталистические реформы приобрели чудовищные формы: по сути, они проходили по ту сторону общественной морали; не в силах изменить её, они её насиловали. Чем упорнее люди не хотели принимать капитализм и систему прямого господства имущих над неимущими, сильных над слабыми, тем жестче становилась энергия реформ. Поэтому страна мгновенно проскочила промежуточную фазу социал-демократии - где кое-что от социализма, а кое-что от капитализма, кое-что от равенства, кое-что от господства - и впала в ультралиберальную крайность. На рынок было пущено все - от природных ресурсов до морали, идеи и самого государства. И соответственно всё стало покупаться и продаваться. В горячке нового "чёрного передела" реформаторы присвоили монетизационный индекс всему, что движется и не движется. Не только социальные льготы, но само бытие подверглось монетизации: пиар подменил творчество и искренность, технологии заменили собой содержание, политика превратилась в дешевое шапито. Сам человек обрел стоимость, и в большинстве случаев оказалось, что цена эта - медный грош.
