Бунт, своеволие, нежелание подчиняться установленному порядку. Эта черта присуща человеческой психологии и является постоянной константой русской политической истории. Отдельный человек или какая-то группа или категория людей, подчас целый этнос, в какой-то момент осознают невозможность дальнейшего существования в рамках «Левиафана» и проявляют открытое неповиновение. Яркий пример такой диалектики мы видим в Чечне. Федеральный центр, принуждая чеченцев оставаться в составе России и подчиняться ее законам, использует инструмент устрашения. Но вместе с тем сами чеченцы, по праву восставших, сами становятся символами, внушающими страх.
Заговор, интриги, призванные опрокинуть правящего царя, вождя или политическую группировку. Сама возможность заговора часто сильно влияет на психологию правителя или правящей группировки, устрашает их, внушает параноидальные комплексы, манию преследования. Ужас власти перед заговорами порождает волну репрессий против заговорщиков – реальных или мнимых.
Воровство, экономические преступления. Это явление теоретически ослабляет систему государства, так как подрывает его хозяйственную логику, его естественную ориентацию на упорядочивание сферы труда и распределения. Особенность «русского Левиафана» состоит в том, что воровство чаще всего карается более мягко и страх в этой сфере в населении не слишком велик.
Как обстоит дело с «русским Левиафаном» сегодня? Силен ли он? Внушает ли он тот «политический страх», который должен внушать? Несмотря на причитания определенных сил в современной России, «русский Левиафан» сегодня дышит на ладан, по сути, его торс распался, и сил больше не осталось. Он глубоко успел укорениться в коллективном бессознательном – это генетический опыт прошлых эпох. Сегодняшняя власть никому не внушает никакого страха. Остался только «призрак Левиафана», его психический фантом, смутное воспоминание о том, что он когда-то был и что был он достаточно силён. Нынешняя российская государственность виртуальна. Это плоские имиджи кинопроектора на экране. Это струйки недостертой памяти. И больше ничего.
Разберем по пунктам. Инакомыслие – ни малейшего признака репрессий за инакомыслие нет и в помине. Начать с того, что у современной российской власти нет «мыслия», которое можно было бы опровергнуть. У нее нет никаких постулатов, никаких внятных идей, никаких серьезных и вдумчивых программ, никакой идеологии, никакой политической философии. Все что в ней можно оспаривать, это технологии. В отношении такой власти полноценный идеологический нонконформизм просто невозможен. Вам никто не возражает, с вами никто не соглашается. «Мысль» как таковая вежливо отправлена на помойку. Это как раз такая свобода мысли, которая самой мысли категорически не нужна. Конечно, «Левиафан» может обойтись и вообще без всякой мысли – как сегодня. Но это не признак его силы. Скорее, это показывает, что это уже никакой более не «русский Левиафан», а лапа другого Левиафана, нерусского.
Бунты и восстания. Здесь, действительно, пока ещё немного страшно. Чеченцы и сторонники Лимонова попробовали «русского Левиафана» дернуть за хвост, проявив прямую, вызывающую, наглую и обидную непокорность. Чем только они ни называли чудовище, как только над ним не издевались. И здесь есть некоторая реакция. Чувствуется былая мощь. Но никакой репрессивной мобилизации нет, скорее агония, судороги. Маленький обалдевший от самого себя кавказский народ уже скоро 10 лет противостоит регулярной федеральной армии, отутюжившей все пространство бомбами. Кучка нервных подростков во главе с престарелым писателем-порнографом, устраивает систематические хулиганские выходки – и с ними какой год не могут справиться бравые армии спецслужбистов. Неужели это и есть «Левиафан»? Помилуйте, это пародия.
Теперь «заговор». Заговоры в России есть, были и будут всегда. Завязываются они с завидной регулярностью, в том числе и в настоящий момент. Но сегодня заговорщики чувствуют себя настолько свободно, что максимум чего они еще боятся, это перевода на другую должность.
Наконец, воровство. Но это уже не тема, а праздник современной российской политологии. Когда раньше писали, что «в России воруют все», это была метафора. Что такое «все» можно понять только сегодня. Воровство стало внутренним содержанием всего политического процесса. Ни одно действие – политическое или неполитическое – не осуществляется без «распила», «отката» или «кидалова». Аферизм в современной России стал синонимом «эффективной политики». Кража – единственная вещь, которая составляет нечто конкретное в современной государственности. Остальное – «ботаника». Повышение зарплат трудящимся, понижение зарплат трудящимся, принятие закона, отмена закона, добавление льгот, убавление льгот – всё, что происходит, либо должно приносить чисто конкретные дивиденды конкретным чиновникам, либо ни одна из тем просто не будет обсуждаться. Если припрёт, наймут какого-нибудь «профессора», который за копейки все нарисует для отчетности.
Все это пишется без злорадства, а с болью. Главное, что в этом невозможно никого обвинить – просто «русский Левиафан», откровенно говоря, издыхает. И это факт. Однако мириться с этим не хочется. Есть – не может не быть – выход.
Один выход в том, чтобы немедленно создать новую опричнину. Из оголтелых, доведённых до отчаяния всеобщим развалом служилых людей сверстать на скорую руку государственнический орден с суровой дисциплиной, со скорой расправой за измену, шкурничество и предательство, с братскими идеалами спасения страны перед надвигающейся катастрофой, которая – как теперь понимают все – была лишь ненадолго отложена нынешней властью. И если такой путь будет выбран, то необходимо будет привести в действие все существующие приводные ремни «политического страха». А так как страх на глазах испаряется, то необходимо будет взяться за дело с утроенной силой.
А есть выход евразийский. В нём само понятие власти – а равно и «политического страха» – совсем иное. И если возрождать государство, то надо восстанавливать не механизм и не машину репрессий, а тончайший, едва уловимый сакральный смысл – содержание, богословскую цель, эсхатологический проект, глубинную и животворящую религиозную идею, которая тайно питала русский народ в его пути по истории. На это русские люди откликнуться по-другому – не ленью, саботажем и безразличием, а энтузиазмом последней битвы. Это последний ресурс мобилизации, но лежит он не в области технологии, а в области теологии, философии истории, философии политики.
