Еще до вступления в ЕС Болгарии и Румынии главной темой споров по поводу расширения Евросоюза была Турция. Дискуссия эта была и остается достаточно эмоциональной еще и потому, что в Европе уже давно сложилась традиция негативного отношения к Турции и России. По иронии судьбы в первых проектах объединения Европы речь шла о Турции - разумеется, как о враге. Здесь можно вспомнить, например, проект 'Договора о воцарении мира во всех землях христианских' (1464), выдвинутый чешским королем Иржи из Подебрад.
Его предложение было направлено на учреждение европейской федерации христианских правителей. Проект был составлен в форме юридического документа и даже стал предметом дипломатических переговоров. У нас принято трактовать 'Договор' короля Иржи как некий абстрактный мирный план. На самом деле речь шла о системе коллективной защиты католических правителей от Османской империи.
В один ряд с проектом короля Иржи из Подебрад можно поставить целый ряд похожих предложений, авторство самого известного из которых принадлежит министру французского короля Генриха IV герцогу Сюлли. Его знаменитый 'Великий замысел', опубликованный в 'Воспоминаниях' (1638-1663) предполагал превращение Европы в настоящую 'христианскую республику'. Равновесие нового устройства Европы должно было быть обеспечено разделением континента на равные части между ограниченным числом правителей: Европа разделялась на шесть наследственных монархий, пять конституционных монархий и пять республик - что, помимо прочего, означало бы ослабление Габсбургов. Целями проекта было создание объединенной армии, способной вытеснить турок и татар в Азию, и, одновременно, восстановление Византийской империи. Все это, однако, должно было происходить без участия России, которая хотя и воспринималась как христианское государство, считалась страной не менее варварской, чем Турция.
Сегодня ситуация во многом изменилась. После недавнего саммита России и Евросоюза премьер-министр Люксембурга охарактеризовал сложившиеся отношения следующим образом: 'Уже любовь, но еще не свадьба'. Ситуация с Турцией в корне иная - несмотря на начатые переговоры о вступлении этой страны в ЕС, многие европейские государства и, прежде всего, их жители испытывают по этому поводу большие сомнения. Как будто 'свадьба уже состоялась, а любви еще нет'. Можно говорить о том, что в Западной Европе накал русофобии снижается. Несмотря на то, что русофобию по-прежнему подпитывают интересы определенных предпринимательских кругов и предрассудки политиков некоторых стран Центральной и Восточной Европы. Преодоление неприятия Турции и исламского мира в целом идет значительно труднее.
Опыт работы в Европарламенте и Парламентской ассамблее Совета Европы (ПАСЕ) дает сегодня возможность говорить об усилении тенденции ставить не только Россию, но и другие постсоветские республики в положение школьников, которых поучает 'Большой европейский брат'. Особенно в последнее время, когда спорадические выкрики сменились целенаправленными действиями, которые можно назвать настоящей кампанией. Далеко ходить за примером не нужно: неадекватная реакция на стремление России продавать нефть и газ по мировым ценам, постоянные запросы на обсуждение ситуации в Чечне, попытки добиться в Совете Европы сверхкритической резолюции по России, попирающей такие основные права и обязанности суверенного государства, как невмешательство во внутренние дела другой страны. Или другой пример: комментарии по выборам, как парламентским, так и президентским, которые прошли в России или Белоруссии. Новым импульсом (или предлогом) для возобновления или усиления антирусских настроений стали вопросы энергетической безопасности.
Перед нами стоит проблема: какими, собственно, должны стать в будущем отношения Европейского Союза и России, особенно после того как на повторных президентских выборах на Украине явственно столкнулись интересы этих двух игроков европейского политического поля? Не случайно особенно сильно критикуют Россию (и другие постсоветские страны) именно представители государств, ранее входивших в так называемый советский блок (в широком смысле этого слова). И если мы действительно заинтересованы в поиске позитивного для России и ЕС решения, необходимо всерьез задуматься над возможными причинами возникновения подобной ситуации.
Чехия - это та лаборатория, в которой можно диагностировать сильнейший синдром русофобии.
После 'бархатной революции' 1989 года найдется немного настолько отчетливых стереотипов, как искусственно созданная боязнь России. Неужели были те времена, когда по нашей стране ходила поговорка: 'В Чехии тогда будет хорошо, когда из Влтавы казацкий конь воды напьется'? Сегодня политическая элита соревнуется в том, кто продемонстрирует большее отвращение к России. Успех в этом соревновании помогает в Чехии делать карьеру.
В сегодняшней Чехии Россия по-прежнему воспринимается многими через эмоциональные образы мая 1945 года или августа 1968-го. Но не только. У некоторых чехов можно выявить явный синдром, в котором размышления о российских имперских притязаниях переплетаются со страхами правых перед левой Россией - ее революционной миссией, левым пониманием предательства, а также ее культурной чужеродностью и социальной отсталостью.
Этот синдром в разной степени проявляется в центральноевропейских странах (в Чехии, конечно, сильнее, чем в Словакии), но его можно проследить и во всем регионе. Кроме того, его целенаправленно подпитывают те политики и предприниматели, которые по разным причинам либо сами не любят Россию, либо этого просто требуют их политические или экономические интересы.
Можно сделать вывод, что негативное отношение к России, вызывающее удивление как у российских политиков и дипломатов, так и у туристов, вызвано 4 основными причинами:
1. Прежде всего, это правый консенсус между большинством в политической элите и главными СМИ, базирующийся на отрицании всего советского.
Ежегодно в период майских праздников победы союзников над нацизмом и фашизмом становится очевидным, что многие представители постсоциалистических элит воспринимают советскую освободительную миссию исключительно как путь в социалистическое рабство. Благодарность не только смешалась с ненавистью коллаборационистов и их потомков к немецким оккупантам. Она смешана со страхом состоятельной части общества и либералов, которые по-прежнему связывают с Россией опасность возврата социализма (взгляды, сформированные в период 'холодной войны').
После произошедших в 1989 году перемен и в пропаганде, и в общественных науках на первый план выдвинулся геополитический подход. В соответствии с ним участие России в победе над фашизмом рассматривается как продвижение имперских амбиций Москвы. Сторонники подобных геополитических воззрений трактуют расширение России в XVI - XVIII веках не как защиту Европы от вторжений кочевников, а как платформу имперской экспансии в Европу. У многих политиков, публицистов, ученых и части общественности сформировалось своеобразное геополитическое подсознание - для них существенен тот факт, что в конце XVIII века территория России простиралась до Центральной Европы. На основании этого Россия расценивается как неуправляемый колосс, с бесконечными территориальными притязаниями которого необходимо бороться и сегодня. Эхо подобных рассуждений звучит сегодня во многих европейских странах и стенах Европарламента. Однако громче всего именно в Чехии, где еще живы воспоминания о вторжении войск Варшавского договора в 1968 году.
Для некоторых граждан Чехословакии советское подавление Пражской весны не только поставило крест на попытках обновить социализм, но и означало конец их личной карьеры, потерю работы, иногда и политические преследования. Во многих случаях это были люди, которые после войны исповедовали левые взгляды, люди просоветски настроенные и политически активные. Давление лично на них со временем изменило и их идеологические ориентиры - своих детей они воспитали также. Не случайно, что накануне вступления Чешской республики в НАТО по Праге были развешены билборды, изображающие Леонида Брежнева, грозящего пальцем маленькой центральноевропейской стране: для многих граждан вторжение войск Варшавского договора 1968 года стало чрезвычайно важным, если не самым важным политическим опытом в их жизни.
На эти чувства чешской элиты и общественности мало повлияла либерализация московского руководства. Это лишь вызвало целый ряд недоразумений, ведь некоторые российские дипломаты и политики уверены, что идеологическая близость автоматически означает взаимопонимание и сотрудничество и даже служит предпосылкой к дружбе. Однако либеральные взгляды на правовое государство и свободный рынок правых элит Центральной Европы (и еще менее - граждан отдельных государств) еще не создают единый формат взглядов общемировых.
Неприятие России как психологическое явление, вытекающее из эмоционального неприятия социализма и представлений о российских имперских амбициях, связано также с определенными политическими интересами отдельных людей и групп. Очень часто эмоциональная русофобия подогревается и используется в качестве инструмента в конкурентной борьбе. Это можно отчетливо проследить на примере политизации энергетики, когда цены на нефть и газ для Украины и Грузии или строительство Балтийского газопровода (Nord Stream) становятся поводом для политических спекуляций.
Сотрудничество предполагает не только идеологическую близость, но и единство взглядов. Однако для ряда руководителей западных держав, прежде всего, США, партнерские отношения с Россией означают стратегическое управление этой страной. И подобное стратегическое управление не ограничивается одним лишь выбором концепции. Это, прежде всего, расстановка дисциплинированных кадров.
2. Недоверие к России сразу по нескольким аспектам испытывает и левый фланг политического спектра.
Скепсис левых связан, прежде всего, с глубоким разочарованием поведением СССР во второй половине 80-х. И это вызвано не только отречением Москвы от социализма, в который многие в Центральной Европе верили и которому посвятили лучшие годы своей жизни. Не только тем, что 'Москва слезам не верит' (как, впрочем, и другие столицы). Россия ушла из центральноевропейского региона без малейшего намека на помощь своим прежним союзникам, оставив их на произвол судьбы, на милость преследующих их новых политических элит, к которым, как и к антикоммунизму, некоторые новые московские вожди испытывают симпатию, искреннюю или притворную. С великодержавной жестокостью Россия предала людей, верных Советскому Союзу, которые ради этой любви и преданности рисковали жизнью как перед Второй мировой войной и во время оккупации 1938 года, так, определенным образом, и после 1968-го. Эти чувства не ограничиваются одним поколением. Нет ни одного примера, когда во время визитов в Чехию после 1989 года Михаил Горбачев заступился бы за своих бывших товарищей. Даже за реформаторов, с которыми у него были близкие личные отношения.
Сейчас очевидно, что не только уход из Центральной Европы, но и способ, каким это было сделано, противоречил российским национальным интересам. Это обстоятельство усиливает недоверие к России как к стране, которая не только способна пожертвовать своими друзьями, но и не в состоянии осознать собственные интересы. Кроме того, некоторые левые интеллектуалы весьма чувствительно реагируют на разнообразные геополитические фантазии, возникающее в московских лабораториях таких авторов, как Александр Дугин, который, придумывая будущую континентальную Российскую империю, помещает Чехию и Словакию в зону немецкого влияния - то есть, делая, по сути, то же самое, что и Бжезинский и его центральноевропейские эпигоны.
Специфическая проблема левых - недоверие к сегодняшней либерально-демократической России. Опасения у них вызывает огромное социальное расслоение и политическое влияние олигархов. Не меньшую роль здесь играет и очевидное расхождение между словом и делом, на которое указывают 'Северные левые зеленые'.
3. Зачастую неприятие России носит культурный характер, во многих случаях культивируемый специально.
Речь не идет только об эмбарго на русскую культуру, означающее прерывание контактов не только с современным, но - у нового поколения - и с классическим русским искусством. И хотя в последние годы это эмбарго ослабевает, некоторые средства массовой информации доказывают свою толерантность при помощи демонстрации российских фильмов, главным образом, первой половины 90-х, переполненных самобичеванием. Не следует также забывать и о целенаправленном взращивании неприятия православия, формируемого, прежде всего, при помощи пропаганды идеи 'конфликта цивилизаций' в духе Сэмюэля Хантингтона. Православие преподносится как темное византийство, противопоставляемое просвещенности католицизма и протестантизма. Рука об руку с новоявленным тезисом о единстве иудо-христианской традиции (который обходит молчанием многовековое преследование евреев на Западе) идет отрицание возможности единства католического, протестантского и православного христианства. Согласно этим взглядам, культура простирается только до тех границ, куда в прибалтийских землях с огнем и мечом дошел Орден немецких рыцарей. Сегодня подобный подход служит основой не только для многочисленных журналистских рассуждений и политологических работ, но и для огромного числа историографических интерпретаций. Ориентация духовной жизни России на патриотизм, который связан с усилением православия, хотя и вполне понятна, но никак не упрощает ситуацию. Нельзя забывать, что это дистанционирование от православия не удалось преодолеть ни в XIX, ни в начале XX века - то есть в эпоху наибольшего расцвета панславянских идей на территории сегодняшних Чехии и Словакии. И тогда призывы отдельных представителей национального возрождения, политиков и публицистов к переходу в православие не были услышаны.
4. Следующий аспект синдрома русофобии имеет социальные корни, уходящие в далекое прошлое.
Здесь речь идет об обратной стороне медали, известной как американизм среднего класса. Союз с Россией воспринимается как путь к социально-экономической отсталости, ориентация на снижение качества и уровня жизни, в то время как американизм - как гарантия голливудской 'красочности'. Эта картина не только подпитывалась ежедневной пропагандой в виде телевизионных кадров, показывающих нищие русские деревни и разрушающиеся городские здания. Она являлась частью политического подсознания задолго до 1989 года. Такой умозрительный шаблон невозможно разрушить никакой пропагандой, а только с помощью динамичного социально-экономического развития России и расширением взаимовыгодной торговли.
Сегодняшняя Россия не является Советским Союзом ни 1945-го, ни 1968 года. Однако нельзя пассивно дожидаться того, что боязнь России исчезнет сама собой, как исчез страх перед наполеоновской Францией или гитлеровской Германией. Хотя бы уже потому, что ни Франция, ни Германия не настолько сильны, насколько сильной станет через 10 лет Россия. И хотя нет причин смотреть на Россию как на имперскую державу, она есть и будет страной с особыми национально-государственными интересами, распространяющимися на весь Евроазиатский континент и омывающие его океаны. И неизбежно эти интересы иногда будут сталкиваться с интересами государств, объективно являющимися ее партнерами. Позитивный образ России как страны дружественной, без мессианских и имперских притязаний, осознающей собственные недостатки, но пытающейся их преодолеть, не появится сам по себе. Он может быть создан только целенаправленным разрушением идейных стереотипов. И не только это. Он должен опираться на политику, которая учитывает, с помощью каких технологий проводятся в жизнь конкурирующие интересы. Сложно говорить о национальных интересах, не зная при этом, из каких источников и для чего оплачиваются разнообразные целенаправленно созданные гражданские инициативы и центры исследований и пропаганды. Исходя из нашего опыта наблюдателей на выборах - под флагом Совета Европы или Европарламента, мы вынуждены констатировать, что Россия всегда была бельмом на глазу, и по отношению к ней очень часто применялась политика двойных стандартов. Несмотря на все то отрицательное, что характеризует сегодняшнее восприятие России в Центральной Европе, можно говорить о развитии ситуации в хорошем направлении. Первые бурные антирусские эмоции конца 80-х - начала 90-х постепенно идут на спад. В политику приходит молодое поколение, не строившее свою карьеру на борьбе с советским влиянием в регионе.
Конечно, можно справедливо возразить, что элиты маленьких центральноевропейских государств по-прежнему чувствуют необходимость демонстрировать свою приверженность так называемым западным ценностям, присоединяясь к крайним политическим позициям - так было при бомбардировках Югославии и это заметно сейчас, во время интервенции в Ираке. Однако появляются политики, лучше чувствующие национальные интересы малых центральноевропейских стран, которые они представляют. Кроме того, позиция Франции, Германии, Бельгии, а также и Испании с Италией по вопросу вторжения в Ирак показывает, что внешнюю политику стран Запада нельзя воспринимать как единое целое.
Чешская республика как член Евросоюза имеет шанс сыграть позитивную роль во взаимоотношениях России с ЕС. От политических элит обеих стран это требует поиск новых подходов друг к другу, не омраченных годами общей истории. Конечно, историю нельзя предавать забвению, но ее также и не следует использовать в качестве инструмента для ухудшения межгосударственных взаимоотношений.
Новый жизненный опыт целых социальных групп в Центральной Европе вступает в противоречие с антирусскими идейными стереотипами.
Анализ общественного мнения не только в Чехии, но и в Словакии, показывает, что, несмотря на интенсивное насаждение русофобии некоторыми политиками и СМИ, лишь незначительная часть населения считает Россию угрозой миру. 2 года назад только 4,8% опрошенных в Чешской республике считало РФ страной, враждебной Чехии - гораздо чаще в этом качестве выступали Австрия и Германия. Возрастает интерес к русской культуре и языку. Коммерческие связи могли бы быть интенсивнее, но со стороны Чехии их уже не так сильно тормозят политическая мотивация, как это было 10 лет назад. Все это помогает создавать более реальный образ современной России - и, таким образом, заложить основу более глубокого сотрудничества.
Политическая стабилизация и последовавший за ней экономический рост превратили Россию в желанного торгового партнера. Поэтому согласно исследованию компании 'Goldman&Sachs', уже в 2027 г. Россия превратиться в самое экономически сильное государство Европы. Предприниматели, а вслед за ними и политики, начинают осознавать, что поворот на Восток обещает очень много. Некоторые из этих обещаний наметил визит в 2006 г. В. Путина в Прагу, который не только заложил основы широкого сотрудничества, но и вызвал конкуренцию среди чешских политиков - кто из них первым сможет похвастаться подписанием договора с Россией. А также удивительную сдержанность, которую проявили СМИ. Если тенденции, заложенные визитом Путина, получат развитие, это станет успехом для всей Центральной Европы. Нельзя забывать, что даже такой ветеран борьбы против СССР и России, как Збигнев Бжезинский, в своей последней книге 'Выбор. Мировое господство, или глобальное лидерство' указывает, что в будущем Евросоюз не сможет себя обеспечивать, если не примет участие в использовании российского сырья.
Иржи Машталка,
Катержина Конечна,
Оскар Крейчи
