Представление о том, что существует некая общая норма общественного развития, в становление которой внесли огромный вклад и «большевики-ленинцы», приверженцы Маркса – хотя последний предупреждал, что для России как страны с «азиатским способом производства» его система неприменима, а его «интимный друг» Ф. Энгельс вообще говорил, что ни одна революция в Европе и мире (имеется в виду, естественно, марксистская «мировая революция») невозможна, пока существует русское государство (см. «Карл Маркс и революционное движение в России»), – является «родовым пороком» так называемой российской интеллигенции, законодательствующей в идеологических вопросах. Тот же С. Г. Кара-Мурза пишет: «Представление о западном капитализме как о некоей установленной Провидением норме, как о правильной (нормальной) хозяйственной системе – следствие невежества нашей интеллигенции, воспринявшей этот стереотип (сначала марксизма, потом обрывков либерализма), проникнутый евроцентризмом». Отсюда – вброшенные извне и подхваченные общественным сознанием «европейские нормы» и «мировые стандарты», которые сегодня не ставят под вопрос даже «новые русские националисты», желающие лишь некоторого смещения этнических пропорций в рамках тех же самых «стандартов». При том, что сами эти «мировые стандарты» – типичный «вирус», причем «вирус» смертельной болезни, уже вступающей на наших глазах в решающую фазу – фазу повального вымирания русского народа и «освобождения» огромных территорий, прежде всего на востоке страны. Причина – насильственное внедрение капитализма, «спаивание» народа капитализмом.
На самом деле никаких «мировых стандартов» не существует вообще. Капитализм – это стандарт для меньшинства населения земли, меньше четверти. Говоря так, мы вовсе не отдаем предпочтения социализму, во всяком случае, в его «марксистско-ленинском», «еврокоммунистическом» или социал-демократическом – последний в конечном счете близок к капитализму – варианте. Вопрос находится в совершенно иной плоскости.
Макс Вебер, как известно, ставил факт возникновения капитализма в зависимость от возникновения протестантизма и протестантской этики – при этом он указывал, что породили его не лютеранство. «Лютер вообще не создал какой-либо принципиально новой или принципиально иной основы, на которой зиждилось бы сочетание профессиональной деятельности с религиозными принципами», но «1) кальвинизм в том его облике, который он имел в ряде западноевропейских стран, где завоевал господство в XVII в.; 2) пиетизм; 3) методизм; 4) вышедшие из анабаптистского движения секты». Для этих течений протестантизма характерно стремление к «аскетизму в миру» – при принципиальном отвержении монашества как такового – что привело к стимулирующему капитализм накоплению богатств – при том, что «ни одно из этих направлений не было полностью изолировано от остальных; не было строгого ограничения этих течений и от неаскетических церквей Реформации».
Сегодня эти положения Макса Вебера изучают даже в старших классах школы, а многие политики, сохранившие верность «идеалам 1991 года», в частности, особенно в последнее время Б. Немцов (а вслед за ним и другие лидеры СПС), говорят о преимуществах протестантизма и о необходимости внедрения его в России. Но только ли в одном протестантизме дело? В первом приближении идеи Макса Вебера, разумеется, верны, но в реальности дело обстоит значительно глубже, поскольку капитализм – это не только и не столько рационализация прибыли и обмена (хотя и это тоже) и тем более не сам факт частной собственности на орудия и средства производства. В Древнем Риме институт частной собственности был чрезвычайно развит, и на его основе сложилось римское право, легшее потом в основу гражданского – то есть буржуазного, капиталистического, права, но капитализма как такового не было.
Попытаемся дать более полное определение. Оно в основе своей таково. Капитализм есть извлечение прибыли из денег как универсального эквивалента, увеличение объема этого универсального эквивалента без увеличения того, эквивалентом чего он собственно является. Иными словами, это творение богатства из ничего, ех nihilo. Наиболее точно выразил это не профессиональный экономист, а великий поэт ХХ в. Эзра Паунд: «Банк извлекает выгоды из процентов на монету, которую он творит из ничто».
Заметим, что современная наука, в том числе и прежде всего на самом Западе – в отличие от российских «либеральных экономистов», говорящих о едином мировом развитии и «мировом стандарте» (в чем они ничем не отличаются от марксистов, из среды которых и вышли, как, например, бывший член редколлегии журнала «Коммунист» Егор Гайдар) – все чаще ставит вопрос о «случайности» возникновения капитализма (вместе с Реформацией и всем последующим, включая буржуазные, а затем и социалистические революции), а следовательно, и либеральной демократии, и всего «модерна» как такового.
Таким образом, речь идет не о закономерном развитии «человечества» (термин условен), а о выпадении, отпадении Европы – а вслед за ней Америки – от него в целом. Однако отпадение происходит только тогда, когда внутри отпадающей части уже имеется нечто, к такому отпадению предполагающее («семя тли»). И многие современные европейские и американские – а вслед за ними, как всегда, и российские авторы видят это нечто не только в протестантизме, но и в самом христианстве как таковом.
В любом случае средиземноморское происхождение капитализма очевидно и действительно географически совпадает с первоначальными центрами распространения христианства как такового. Но здесь начинается самое интересное. Перед нами открывается «нелинейность» самого христианства. Точнее, перед нами открывается наличие не одного, а двух христианств, неизбежно выбирая из которых одно, мы тем самым должны будем констатировать, что второе – не христианство, а нечто иное. Какое из этих двух – вопрос не доказательств, а только веры. С точки зрения «линейных» причинно-следственных связей он тоже «случаен» – как и возникновение капитализма.
В традиционном обществе богатством является все целиком материальное и нематериальное (но сущее) его достояние – от географической территории его распространения до собственно религиозных воззрений, включая хозяйственную и военную мощь, искусство, науки («традиционные» и «рационалистические») – вообще всё. Мир земной в таком обществе мыслится как мир сущностно единый с божественным. Наиболее последователен здесь древнеарийский (стыдливо именуемый «индийским») адвайта-ведантизм («адвайта» – недвойственность) с его “я есть То”, но и эллинство, провозглашающее “всё во всём”, из этого же рода, и александрийский герметизм, и славянское и германское пра-«язычество» или ведизм, изначальная «вера троическая», позднейшим искажением коей являются многобожие и идолопоклонство. Даже в римском праве, послужившем затем формой юридического оформления капитализма («гражданское право», цивилистика), вещь (res) не отделена от ее собственника: вещь похищенная возвращается первоначальному собственнику вне зависимости от того, является ли ее приобретатель добросовестным (то есть он не знал о факте похищения и, допустим, просто ее купил) или нет. Всё во всём. Если переводить этот язык на библейский, то такое мировоззрение в принципе есть искаженное отражение «Богомировоззрения» первого Адама. В соответствующем такому «Богомировоззрению» обществе капитализма не может быть в принципе (как и его изнанки – социализма). Его и нет до сих пор во всей части мира, которой не коснулось или которая не приняла в свое время христианство (как это произошло в Китае, где и «социализм» в его маоистской редакции – всего лишь условный термин, как, кстати, и в позднесталинском СССР, где, в отличие от Китая, все же происходила определенная «перекодировка»).
Капитализм возникает только как следствие общей метафизической установки на существование полного, абсолютного ничто. Единственным сохранившимся источником такого мировоззрения является Библия, в которой говорится о творении Богом мира из ничто, хотя прямо о ничто говорится не в Пятикнижии Моисеевом, а в значительно более поздних Книгах Маккавейских, и только в одном месте (Мк., 7, 28). Так или иначе христианство воспринимает из Ветхого Завета идею «творения из ничто» и, соответственно, действительно создает метафизическую – следовательно, не необратимую, а только способную осуществиться (а способную и не осуществиться) возможность капитализма. Тем самым создается как таковая сама возможность «экзистенциального выбора», отсутствующая в любом «язычестве», и предпосылки к «случайности» этого выбора.
Существование абсолютного ничто и соответственно творения из ничто (ex nihilo) предполагает и абсолютную отчужденность тварного мира от Творца, в точности соответствующую описанию Марксом так называемого отчуждения при капитализме в его «Экономическо-философских рукописях 1844 г.», кстати, замалчиваемых в советское время (но бывших в широком употреблении у западных марксистов, таких, как Грамши, Лукач, Гароди и др.).
К. Маркс: «Рабочий вкладывает в предмет свою жизнь, но отныне эта жизнь принадлежит уже не ему, а предмету. Таким образом, чем больше эта его деятельность, тем беспредметнее рабочий. Что отошло в продукт его труда, того уже нет у него самого. Поэтому чем больше этот продукт, тем меньше он сам. Отчуждение рабочего в его продукте имеет не только то значение, что его труд становится предметом, приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что его труд существует вне его, независимо от него, как нечто чужое для него, и что этот труд становится противоречащей ему самостоятельной силой, что жизнь, сообщенная им предмету, выступает против него как враждебная и чужая». И далее: «Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек. То, что можно сказать об отношении человека к своему труду, к продукту своего труда и к самому себе, то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку, а также к труду и к предмету труда другого человека. Вообще положение о том, что от человека отчуждена его родовая сущность, означает, что один человек отчужден от другого и каждый из них отчужден от человеческой сущности».
Отрицание марксизма в первой половине ХХ в. в Германии и его преодоление (через утверждение) в послевоенном СССР, кстати, породили такую противоположную Марксу апологетику именно родовой сущности «Рабочего», как одноименная книга Эрнста Юнгера и забытый, но по-своему замечательный, написанный в середине 1950-х гг. роман советского писателя Всеволода Кочетова «Журбины».
Из «нигилизма» в широком смысле (от ex nihilo) проистекают и основы буржуазного права, права капитализма. Однако творение ех nihilo признавали не только вышедшие из Библии «авраамические религии», но и противостоящие им гностики, при том, что если собственно религиозное мировоззрение воспринимает творение ех nihilo как благо, то гностицизм – как зло. В этом смысле на марксистскую критику капитализма как источника «отчуждения» можно смотреть именно как на редуцированный до экономического уровня гностицизм. Именно из гностицизма как своеобразной «антисистемы» (по Л. Н. Гумилеву) выводят марксизм и социализм – хотя и с несколько разными оценками (что совершенно не меняет сути дела и не имеет значения) как А. Г. Дугин, так и И. Р. Шафаревич («Социализм как явление мировой истории»). Академик Шафаревич пишет: «Социализм – это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно – его проявление в области организации общества. Последние слова «Завещания» Жана Мелье – «Этим Ничто я здесь и закончу» – выражают, используя любимый оборот Фейербаха, «последнюю тайну» социализма».
Преодоление нигилистической природы социализма (здесь автор этих строк расходится с И. Р. Шафаревичем) произошло после Великой Отечественной войны: на практике – после введения самообеспечения рубля всеми естественными богатствами СССР (что на самом деле означало перемену экономического мировоззрения от Маркса к Фридриху Листу, хотя, разумеется, этого никто не говорил), в теории – отказом от категории прибыли (то есть именно создания богатства из ничто) в работе И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», написанной незадолго до смерти.
Григорий Богослов, Григорий Нисский, а вместе с ними и св. Иоанн Златоуст, говоря о происхождении «мира сего», употребляют греческое слово «низвержение». Легко видеть: восточнохристианское (православное) «Богомировоззрение» метафизически несовместимо с капитализмом, поскольку не знает понятия чистого ничто и в этом смысле восстанавливает изначально райское, не падшее сознание, включающее в себя также и первозданное, не связанное с идольским почитанием, «язычество», точнее «ве /дение», или ведизм. Понятие же ничто, nihil, является следствием падения, а точнее, именно низвержения, плодом которого и является этот мир – «Мир сей, в котором мы живем, не был сотворен Богом», и далее: «Этот» мир и «тот» – один и тот же, но качество их разное», – пишет современный апологет епископ Василий (Родзянко) («Теория распада Вселенной и вера Отцов», М., 2003). Может возникнуть такое впечатление, что епископ Василий впадает в гностицизм, однако это не так. Он стоит на его грани, не переходя этой грани, как не перешли этой грани и святые Отцы-каппадокийцы, кажущиеся «почти гностиками» в оптике Отцов «западных». Отсюда и понимание грехопадения не связано на Востоке с поверхностными и вторичными вещами, с которыми связывает его западное христианство.
Епископ Василий: «Не надо думать, как иные говорят, будто первым грехом было плотское совокупление. Брак в Раю был чистым и святым и нес на себе Божие благословение. Грех коренится в самой сердцевине человеческого духа, избравшего дьявольскую систему мира, состоящую во взаимном поедании друг друга, «чтобы жить самому» (основа капиталистических отношений. – В. К.). Сопровождающий такой выбор шок был столь крушительным, что во мгновение ока перестроилась Вселенная. Оказавшись во власти дьявольского небытия, паразитирующего на Божием творении жуткого «ничто» («ничто» не основа творения, как в иудаизме и западном христианстве, а своего рода вирус, червь или даже раковая опухоль. – В. К.), она из «ничто» стала разлетаться во все стороны («отчуждение». – В. К.), следуя принципу взаимного отталкивания – полетела в дьявольскую бездну» (там же).
Вот уж воистину между нами и «западными» ничего общего, бездна, «еяже не прейдеши»!
Идея ничто не принадлежит Богу, но попущена Им. Она в известном смысле случайна. Как случаен – что мы уже видели – и капитализм (и его изнанка – социализм). Основываясь на Псалтыре – «сребра своего не давай в лихву» (Пс. 14, 25), св. Иоанн Златоуст указывает, что деньги надо «передавать друг другу», так как они никому не принадлежат. То же самое – это особо сгущено в русском прочтении Православия – относится и к земле: «Земля Божья и государева, а так ничья». Православный канон – как, кстати, и традиционный католицизм (хотя мировоззренчески он создает для этого основания), и ислам – запрещают так называемые лихвы или сотые, то есть проценты с капитала, и соответственно любой нетрудовой доход (советская мораль здесь, как и во многих иных случаях, выступала как «криптоправославная»). Сотые воспрещены Правилом 17 Первого Вселенского Собора, 165-м Правилом Пятого Собора, 10-м Правилом Пято-Шестого Собора и многими другими, сохранившимися как в старой «Кормчей», так и в новой «Книге правил». В качестве «санкции» положено извержение из Церкви. Капитализм извергает из Церкви. Этих правил никто не отменял и не имеет власти отменить. Поэтому капитализм в «православных странах» возникает только постольку, поскольку они перестают быть православными. Для православного мира капитализм – одна из важнейших, если не важнейшая (ибо процент есть едва ли не основная мирская личина «князя века сего») составляющая апостасии и знамение конца времен. Поэтому капитализм случаен, ибо сущностно его нет. «Капитализм – это грехопадение христианского мира», – пишет современный православный исследователь Вячеслав Макарцев. Грехопадение порождает «ничто». Но первым «грехопадением христианского мира» следует признать отделение западного христианства, во всем противоположного – начиная с воззрения на сам акт Творения – Православию. Почему и приходится совершать не просто рациональный, но экзистенциальный выбор того, что есть и что не есть христианство. В строгом смысле слова этот выбор «случаен». Случаен ли? Здесь мы вступаем в область тайны. Тайны ли? И каково отношение этой тайны к «тайне беззакония»?
Владимир Карпец
