Реальная идеологическая оппозиция со стороны боевиков к России на сегодняшний день минимализирована. Если мы не будем сами создавать себе врагов, то большинство чеченцев найдут свое место в кадыровском режиме.
Если мы продлим сроки амнистии, мы укрепим позиции Кадырова, который докажет, что имеет достаточно полномочий и влияния на принятие решений в центре, а для боевиков это очень серьезный аргумент. Укрепив позиции Кадырова, мы укрепим позиции пророссийских сил.
Но в любом случае, тому успеху, который преследует сегодня Рамзан Кадыров, в значительной степени поспособствовали заслуги его отца – Ахмада Кадырова, трагически погибшего от взрыва террористов. Кадыров старший сыграл в чеченской драме очень большую роль. Благодаря его переходу из стана радикальных сепаратистов на сторону федерального центра вся чеченская ситуация существенно изменилась. Человек такого уровня с такой политической харизмой позволил создать в начале нашего столетия в Чечне новый баланс сил. Пророссийские чеченцы получили в его лице крупную символическую фигуру. После укрепления Кадырова и его клана у власти военные действия сепаратистов, по сути, превратились из ясного для всех чеченцев противостояния федералам и их «пособникам» во внутричеченскую усобицу. Кадыров и его окружение заняли ключевые позиции потому, что сами чеченцы восприняли их не как простых ставленников федерального центра, но как самостоятельную силу – третью силу в каком-то роде.
С Кадыровым сложилась новая система отношений между всеми участниками чеченской драмы – Москвой, чеченцами, признавшими центральную власть, и сепаратистами. Кадыров стал воплощать интересы того подавляющего большинства чеченцев, которые измученные войной и ужасами террора, хотят только одного – мира, покоя и выживания, но в то же время не готовы по-настоящему простить России весь предыдущий ужас. Кадыров получил для Чечни у Кремля особый статус с большими полномочиями, которые он намеревался еще и еще расширять в будущем – мирным образом и оставаясь в рамках российской государственности. Но это в чем-то было реализацией изначальной программы самих сепаратистов. Непримиримые боевики, которые настаивали на полном отделении от России и на экстремистской линии Масхадова-Басаева, в такой ситуации стали в глазах чеченцев не просто врагами Москвы, но врагами Кадырова. А тот хотел добиться для Чечни максимальных льгот иными способами.
Чечня является центром современной российской государственности. Сегодня политики и аналитики, слабо представляющие себе географию и этнология бескрайних российских пространств, знают до мельчайших подробностей такие пункты, как Шатой и Бено, Введено и Урус-Мартан, Надтеречный и Шали, разбираются в нюансах тейпов и вирдов, повторяют слова «адат» и «кровники». Чтобы осознать это значение Чечни, надо окинуть взором общий геополитический контекст, в котором пребывает современная Россия.
Проиграв холодную войну, мы стали без боя сдавать все наши позиции в пользу противоположного – атлантистского - полюса, который немедленно занимал освободившиеся территории. Первый цикл – роспуск Варшавского договора. Второй – распад СССР. Следующий этап, стоявший на повестке дня общего сценария «ликвидации империи», заключался в расчленении России. Кто это планировал и осуществлял? Наш главный геополитический конкурент – США, пользуясь объективным кризисом советской (позже российской) государственности, вырождением правящей элиты, эффективностью «пятой колонны» - убежденных западников. Чеченский сепаратизм был первым очагом третьего этапа «ликвидации». Но на этот раз Москва заупрямилась. Началась чудовищная и затяжная «чеченская кампания». Этот момент знаменует собой столкновение «ликвидаторов» (внешних и внутренних) с первым серьезным препятствием: жестким нежеланием Кремля продолжать территориальный распад уже в рамках самой России.
Избрание Путина пришлось на тот момент, когда чеченский кризис достиг своего апогея – как последствие Хасавюрта сепаратистская зона стала расползаться по Кавказу, и ваххабитские банды Басаева вторглись в Дагестан. Путин отразил вторжение и взял Грозный, оттеснив Масхадова и сепаратистов в горы – в Южную Чечню. Тем самым он еще яснее колеблющегося Ельцина дал понять всем: Кремль к дальнейшей утрате территорий не готов, и на нее ни при каких условиях не пойдет.
В течение последних лет в Чечне шел труднейший процесс военного и политического урегулирования. Но это было не решением частной проблемы: на примере Чечни Путин должен был показать России и всему миру, какую собственно государственность он намерен строить, и обосновать, на каких принципах и ценностях она будет основана – ведь в противном случае столь жесткую борьбу против сепаратизма ничто оправдать не может.
СССР разваливался относительно спокойно, а у многонациональной и федеративной России какие основания, чтобы защищать свою целостность? Какая идеология? Какая миссия? Какое оправдание? На чеченском примере Путин должен был продемонстрировать новое содержание российский государственности. А значит, это была не техническая, а принципиальная проблема, связанная с судьбой всего народа, с судьбой России как государства и нации. Ответ был избран следующий. Находящаяся под контролем федеральных войск Чечня силовым образом принуждается к принятию общероссийских правовых и административных норм, приводится к состоянию демократического гражданского общества по стандартам всех остальных территорий РФ. Гигантская и кровавая цена была заплачена за это решение, и тем самым, демократические и гражданские нормы приобретали «священный» характер, оплаченный жизнями и смертями, мучениями и пытками, невероятными страданиями. По сути, вывод из второй чеченской кампании и политических процессов 2002-2004 годов можно было сделать такой: светская административная система любого российского региона – со всеми ее плюсами и минусами, например, образ жизни россиян на Рязанщине или в Удмуртии – настолько ценная вещь, что за нее не жалко уничтожить тысячи жизней, пролить море крови. Демонизированный образ чеченских сепаратистов был на другой чаше весов: если не «рязанщина», то «вас на ужин съедят ваххабиты и закусят вашими детьми».
Совершенно, очевидно, что это было неудовлетворительно для обеих враждующих сторон: чеченцы, пролившие столько крови за независимость, никак не готовы признать поражение перед лицом столь «серого» идеала, даже смертельно устав от ужасов войны и выходок ваххабитов; но и россиянам, воюющим на федеральной стороне, необходимо было дать ценностное основание – они готовы умирать за Великую Россию со своей мировой миссией, а не за бледную и плоскую данность коррумпированного остывшего либерально-демократического общества.
Отвечая на требование обосновать ценность содержания новой российской государственности, Путин отложил этот ответ, жестко настаивая лишь на негативной программе: нет сепаратизму, территориальная целостность или смерть! Это было жестким шагом, но лишь половиной ответа. Позитивная часть была неясна. Чему «нет» понятно. А чему «да»?
Кадыровский проект казался предельно хрупким, так как все держалось только на одной личности и на его беноевском тейпе. Это понимали боевики, которые в мае 2004 года в результате направленного теракта уничтожили Ахмада Кадырова, надеясь разрушить всю конструкцию. Но все оказалось иначе, и кадыровская модель, во многом благодаря усилиям его сына – Рамзана Кадырова, с успехом продолжившего дело своего отца, пережила его создателя. Она вполне эффективно действует и при нынешнем президенте Чечни Алу Алханове.
В этом историческое значение Ахмада Кадырова. Он вывел конфликт в Чечне на новый уровень, перевел российско-чеченское противостояние во внутричеченскую политическую проблему. Тем самым он оказал неоценимую услугу и Кремлю, и самим чеченцам, которые увидели свет в конце тоннеля. Не все в этой схеме, конечно, идеально, и множество противоречий и подвохов угрожают ее дальнейшему развитию. Но в целом этот курс оказался оправданным и выдержал испытание временем. Хотя за это создатель всей конфигурации поплатился собственной жизнью.
