В чем же заключен ключ к пониманию американской стратегии в центральноазиатском регионе, и, более конкретно, по отношению к Казахстану?
Прежде всего, Казахстан воспринимается "заокеанскими партнерами" как страна с большими запасами нефти и газа, т. е. как потенциальный объект интереса для американских корпораций и в тоже время активный участник региональной игры "вокруг трубы". Американские нефтяные компании ExxonMobil и СonocoPhillips входят в международный консорциум по разработке одного из самых перспективных месторождений в регионе - Кашаган. США заинтересованы в присоединении Казахстана к нефтепроводу Баку-Тбилиси-Джейхан. Этот вопрос стал основным в ходе недавней встречи министра энергетики США Самуэла Бодмана с президентом Назарбаевым в Астане. При этом министр подчеркнул, что "Казахстану необходимо взять на себя роль лидера в регионе для развития инфраструктуры энергетического сектора, а также создания дополнительных транзитных маршрутов для энергоресурсов".
Фактор второй, для американской дипломатии далеко не безразличен механизм взаимодействия по линии Москва-Астана-Пекин и, очевидно, что официальный Вашингтон заинтересован в том, чтобы эти связи ограничились рассуждениями политиков о "евразийском единстве" и не перешли в плоскость реальных политических и экономических практик. Складывается впечатление, что возможное расширение сферы влияния Китая в центральноазиатском регионе доставляет Соединенным Штатам больше забот, нежели глобальные энергетические проекты российских властей.
В-третьих, главный инструмент американского влияния на страны центральноазиатского региона остается неизменным - содействие развитию демократических процессов. Фактически, принятый недавно "Акт о демократизации" это и есть законченное воплощение "механизма защиты интересов" по самой простой схеме: основа американской политики - демократия, значит, последовательная демократизация режимов, в том числе в Казахстане, отвечает национальным интересам США. Здесь, кстати, не имеют особого значения масштабы и потенциал объекта демократизации. Условно говоря, между Киргизией и Казахстаном можно поставить знак равенства, не виртуальный, а вполне реальный, если сопоставлять объемы финансирования проектов по развитию НПО, независимых СМИ и т.д. В "Акте" указывается, что "законопроект предусматривает финансирование программы по развитию демократии и правам человека" и требует со стороны президента США ежегодного подтверждения того, что правительство каждой из этих центральноазиатских стран осуществляет значительное и устойчивое продвижение к демократии.
Проведение постоянного мониторинга со стороны официального Вашингтона позволит выдавать правительствам центральноазиатских стран "виртуальные" сертификаты - "годен по стандартам демократии". "Если страна не получает такую сертификацию, экономическая и военная помощь будет поэтапно приостанавливаться", - заявил один из высокопоставленных представителей американской администрации.
В тоже время, создается впечатление, что в американской модели "сегодняшнего дня" время Нурсултана Назарбаева еще не вышло. Даже несмотря на перманентные ссылки на "Казахгейт", указания на нарушения свободы слова и прочие обязательные атрибуты критики "авторитарных режимов". Главный американский специалист по Казахстану Марта Олкотт прямо признает, что казахстанская элита не готова к противостоянию с Президентом и, скорее всего, реформационный процесс в политической сфере будет происходить при прямом участии Назарбаева.
В сущности, это утверждение полностью совпадает с президентскими декларациями о переходе от реформ экономических к демократическим преобразованиям, либо при сохранении сильной исполнительной власти, либо в формате парламентско-президентской республики.
Означает ли это, что весь семилетний срок президентства Назарбаева американские борцы за демократию будут дожидаться окончания чудесного преображения Казахстана в страну победившей демократии? Полагаем, что поводов для беспокойства у властей страны больше, чем оснований для подобного оптимизма.
Еще один излюбленный прием американской дипломатии - "выращивание" демократических наследников непосредственно в ближайшем окружении авторитарных правителей. Подобную процедуру достаточно сложно осуществлять в закрытых системах, например, в Туркменистане. В гораздо более открытом Казахстане, полагаю, эта операция давно реализуется, но, видимо, еще не завершена. Речь не идет о классических "агентах влияния", а скорее о более удобной, если не сказать современной, с точки зрения американских стратегов, политической фигуре, нежели президент-традиционалист, который, по мнению "ястребов" из Госдепартамента, сохранил управленческий менталитет еще старых, советских времен.
Кстати, упоминание в этом контексте конкретных лиц из президентского окружения, не означает ровным счетом ничего, поскольку нравы в целом довольно мирных казахстанских политиков таковы, что при малейших внутриэлитных сдвигах проливается поток взаимного компромата, и специалистам из Лэнгли даже не стоит озадачиваться проведением "операции прикрытия".
Ну а наиболее перспективной формой реализации западного влияния в стране "победившего евразийства" неизбежно станет новая образовательная модель РК. Элита завтрашнего дня, как уже неоднократно отмечали эксперты, будет иметь дипломы американских и западноевропейских вузов, а не МГУ или РГГУ. Например, около 30% желающих обучаться по программе "Болашак" намерены сделать выбор в пользу американских вузов, 25% - западноевропейских и только 20% аппликантов хотели бы обучаться в России. Это значит, что менталитет новых управленцев, система связей и знакомств будут формироваться вне сферы российского влияния.
Впрочем, Россия в отношениях с Казахстаном и другими странами центральноазиатского региона имеет свои козыри. Большая их часть связана со стратегией "прямого" действия через реализацию общих интересов государства и крупных нефтяных и газовых корпораций.
Приобретают актуальность сюжеты, связанные с формированием единого евразийского энергетического пространства, что подразумевает проведение Россией и Казахстаном общей энергетической политики, включающей совместный экспортный контроль, беспрепятственное перемещение энергоресурсов, единое тарифообразование в сфере ТЭК, а также внесение соответствующих изменений в энергетическое законодательство. Однако, представляется, что приоритет экономических интересов в концепции "новой интеграции" на постсоветском пространстве не гарантирует "вечной дружбы" ни с одним потенциальным союзником, даже с Казахстаном, который в последние годы стал главным партнером России по ЕЭП.
К сожалению, за скобками остается вопрос не менее важный: как сделать образ России более привлекательным для своих потенциальных и стратегических союзников? Поскольку это и есть самый простой и доступный путь приобретения партнеров не сиюминутных, а долгосрочных. Неизбежная смена поколений, формирование новой ментальности в странах постсоветского пространства приводит к нарушению прежних связей, оставшихся еще со времен единого государства. Что может предложить взамен российское руководство? Не станет ли новый "прагматический" подход к формированию внешнеполитического курса страны - "шагом в никуда"?
Можно надеяться на то, что встреча двух Президентов в Москве это не только повод констатировать расширение торгово-экономических связей между странами, но и возможность определить долгосрочную стратегию взаимодействия в образовательной и социо-культурной сфере, сформировать новый национальный проект - "пространство взаимопонимания" не только между корпорациями и управленческими структурами, но, прежде всего, между народами двух дружественных стран.
Алексей Власов
к. и. н., руководитель информационно-аналитического отдела
Центра по изучению общественно-политических
процессов на постсоветском пространстве
