Основной вектор геополитических трансформаций на Кавказе в 90-е годы обозначал постепенный уход России с Южного Кавказа с параллельным усилением там как прямо проамериканского влияния, так и опосредованного проникновения атлантизма через турецкий фактор.
Три южнокавказских республики занимали в этой ситуации неравнозначные позиции: Армения тяготела к России (параллельно развивая отношения с Ираном, а также с Европой и США), Азербайджан после сильного крена в сторону Турции балансировал между ориентацией на Анкару и на Москву (с учетом повышенного интереса к нефтяному сектору со стороны Англии и США), Грузия выступала флагманом проамериканской и антироссийской геополитической ориентации.
В целом южнокавказская зона была относительно нейтральна, так как даже после возникновения трех независимых государств российское (евразийское) влияние во многом сохранялось, а атлантистское усиливалось постепенно и через различные опосредующие инстанции. Этот процесс усугублялся серией межнациональных конфликтов (Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия и т.д.), а также близостью к российскому Северному Кавказу, который, в свою очередь, имел ряд конфликтогенных очагов - в первую очередь в Чечне. При этом ситуацию раскачивал фактор импортированного исламского фундаментализма, ваххабизма и экстремизма, что вносило дополнительное геополитическое напряжение.
На этом фоне каждая из южнокавказских республик стремилась использовать ситуацию в свою пользу, балансируя между внешними геополитическими полюсами.
Изменение расклада сил в 1999-2004 годах
В этот период происходит серия очень важных геополитических сдвигов в ситуации основных игроков кавказской политики. Приход Путина символизирует последовательную волю Кремля к возвращению утраченных позиций и укреплению влияния, что во время Ельцина было лишь спорадическими и эпизодическими всплесками, а при Путине превратилось с системные действия.
Не бросая прямого вызова США, Путин, тем не менее, всерьез занялся постсоветским пространством, и в первую очередь Кавказом, где - в Чечне - находится самая болезненная точка современной российской государственности.
Еще более серьезные трансформации произошли в геополитической ориентации Турции.
В течение 90-х годов активная пантуранистская, пантюркистская и антироссийская стратегия Анкары практически не дала никаких результатов. По мере экономического развития тюркских стран СНГ становилось очевидно, что потенциал Анкары далеко не достаточен для того, чтобы стать главным мотором модернизации, а культурный уровень советского и русскоязычного образования оказался выше и привлекательнее турецкого. Одновременно Анкара все более осознавала двусмысленность атлантистской стратегии в новых условиях.
Требования, выдвигаемые Брюсселем Турции для вхождения в Евросоюз и урегулирование кипрской проблемы на западных (американо-европейских) условиях наносили сильный удар по национально-государственному самосознанию турок; продолжение проамериканской и пронатовской политики в отношении соседних стран ставило Турцию в условия изоляции среди других исламских держав, а постоянные трения с Россией лишь тормозили чрезвычайно выгодные для турок экономические связи. Последней каплей стало американское вторжение в Ирак, которое выпустило джинна курдского сепаратизма из саддамовской бутылки.
В этот момент турецкое геополитическое мышление обнаружило евразийскую перспективу как наиболее привлекательную альтернативу атлантизму. Для политики Турции на Кавказе это означало: поиск общих интересов с Россией, отказ от фрондирования с Москвой, тестирование новых связей с Ираном и арабскими странами.
Параллельно этому США сделали основную ставку на Грузию, которая оказалась противопоставленной всем соседним странам - России, Турции, Ирану, Армении, Азербайджану.
Ось Москва-Баку-Анкара
Последние изменения ситуации на Кавказе открыли перед Азербайджаном новые перспективы. Если до определенного момента выбор Баку проходил в дуальном формате: либо Анкара, либо Москва (при Ельчибее крен был исключительно в сторону Турции, при Гейдаре Алиеве существовал баланс и более устойчивая политика многовекторности), то отныне эти полюса перестали быть взаимоисключающими и наметилась возможность новой общей турецко-российской кавказской стратегии, где Азербайджану отводилась центральная роль.
Это означает новый евразийский альянс трех качественно евразийских держав - России, Турции и Азербайджана, которые оказались в нынешней ситуации в сходном положении: процесс вестернизации и модернизации, с одной стороны, является необходимостью, а с другой - специфика “традиционного общества”, преобладающая в этих странах, ставит на этом пути серьезные ограничения, требует глубокой корректировки политических и экономических процессов, обнажает значительный “восточный” аспект в структуре этих стран, который может быть расценен и как преимущество и неотъемлемое свойство исторической национальной и политической идентичности.
Таким образом, намечающаяся евразийская ось Москва-Анкара придает Азербайджану новое стратегическое и геополитическое значение, делая Баку важнейшей составляющей всей конструкции в тройственной модели Москва-Баку-Анкара.
Азербайджан в проекте “Великий Ближний Восток”
Выше мы анализировали развитие ситуации на Кавказе с евразийской точки зрения. Но не стоит упускать из виду, что это - контрстратегия, т. е. намерение одной из сторон геополитического процесса, недавно понесшей серьезный ущерб и стремящейся сегодня исправить ситуацию, а если возможно, то и взять реванш. Отдельные элементы этой контрстратегии становятся все более различимыми, но все же в целом она остается в виртуальном состоянии. Евразия пока - это виртуальность.
Актуальным же является атлантизм. И здесь мы сталкиваемся с прямо противоположным геополитическим видением. Год назад президент США на саммите стран НАТО в Стамбуле озвучил проект “Великий Ближний Восток”, который описывает картину трансформаций расклада сил в этом регионе, как ее видит Вашингтон. Речь идет о низвержении тех исламских режимов, которые отказываются покорно следовать в русле американской политики и отстаивают свои собственные стратегии. Вслед за Ираком, который уже поплатился за свое упорство оккупацией и ужасами партизанской войны, на очереди стоят Иран и Сирия.
Турции и Израилю отводится роль атлантистского авангарда, противопоставленного всему исламскому окружению. Кавказский регион здесь также видится в обратной по отношению к евразийской перспективе. Привилегированной зоной американского присутствия является Грузия, где должен размещаться стратегический центр для готовящейся военной операции против Ирана. Оттуда же американцам легко дестабилизировать ситуацию на российском Северном Кавказе, чтобы отвлечь Москву от того, что будет происходить несколько южнее, а также ослабить ее влияние на Армению и Азербайджан.
Атлантистская стратегия традиционно не заинтересована в создании устойчивых и стабильных систем. Ее приоритетом является лишь установление точечного контроля над ключевыми пунктами.
Пример Ирака и Афганистана ясно демонстрирует это правило: США захватывают основные стратегические пункты и останавливаются на этом, а далее ситуация развивается по своей логике. Позитивный долгосрочный сценарий полностью отсутствует. Нечто подобное произойдет и на Кавказе: США теоретически способны добиться поставленной цели, вскрыть и актуализировать существующие конфликтогенные очаги, спровоцировать разрушительные процессы и занять контрольные высоты, но далее события будут развиваться по своей логике, и далеко не очевидно, что силы, вовлеченные в это кровавое месиво на стороне США, смогут получить именно то, на что они рассчитывают.
Баку перед выбором
Две геополитические стратегии - евразийская и атлантистская - применительно к Кавказу являются взаимоисключающими. Здесь, как и в шахматах, нельзя играть одновременно и “за белых”, и “за черных”. Поэтому у республик Южного Кавказа есть определенная свобода выбора.
Совершенно очевидно, что ни одна из них не обладает достаточным геополитическим потенциалом, чтобы в новых условиях претендовать на собственную игру - правила игры определены заведомо, и можно выбрать только лагерь и соучастие в той или иной стратегии. В этом состоит момент геополитической свободы в строго заданных рамках.
Дело осложняется тем, что оба проекта не равнозначны. Атлантистский проект не просто концептуально сформулирован, он озвучен и ресурсно обеспечен. Евразийский проект находится в состоянии созревания - объективная логика развертывания событий подталкивает к нему всех потенциальных участников, но даже на чисто теоретическом уровне этот процесс не завершен и постоянно сталкивается с естественными и искусственными препятствиями. Что же до ресурсного обеспечения, то до него всерьез еще не доходили руки, и имеющийся потенциал - в том числе исторический, культурный, экономический, военный, психологический и т.д. - не оценен и не исчислен количественно. В такой ситуации многое будет зависеть от воли, исторического сознания и геополитической интуиции правителей. В сложных ситуациях исторического выбора часто все упирается именно в фигуру суверена - царя, вождя, президента, от которого зависит выбор дальнейшего пути.
Сейчас очень многое будет зависеть от позиции Азербайджана - от того, как решит эту геополитическую задачу Баку. Очевидно, что, в отличие от простых шахмат, шахматы геополитические - это не игра. От того или иного шага зависит судьба народа, государства, нации, войны и мира. Но каким бы ни был окончательный выбор, правители как минимум должны ясно отдавать себе отчет в той объективной картине, в которой им суждено жить, действовать и править.
Александр Дугин,
руководитель
Центра геополитической экспертизы
экспертно-консультативного совета
по проблемам национальной
безопасности при Госдуме РФ,
доктор политологических наук
