Красная Пасха:
"Наш взгляд вперёд и в небо..."

"Господство начинается с себя, потом переходит на ближних, потом на дальних, и так – кругами – всё шире и шире, пока не дойдёт до морских границ континента. Мы евразийцы именно поэтому: наша воля опрокидывает границы, она заведомо шире, чем отведено, позволено, отмерено, допущено", - из динамиков раздавался женский голос, когда участники первомайского митинга на Болотной площади проходили сквозь металлодетектор. Место, чтобы отпраздновать редкое совпадение дат – Пасхи и Первомая – было выбрано не случайно.

Это мероприятие было организовано не столько для ортодоксальных евразийцев-неоопричников, которые и так тверды в своей вере, сколько для тех, кто не ходит в церковь, не считает нужным смотреть на Лимонова или Новодворскую или маршировать в рядах пенсионеров под красным флагом. Все известные ныне политические организации в общем и целом вызывают смешанное чувство брезгливости, уныния и зевоты. Видимо, именно поэтому ЕСМ – организация общественная, сетевая, неправительственная и неполитическая. Поэтому - "Красная Пасха". Под таким лозунгом Александр Дугин представил свой новый (а сколько их было: Память, КПРФ, НБП, "Россия", "Евразия", "Родина"…) политтехнологический проект – "Евразийский Союз молодёжи" недалеко от Кремля, на Болотной площади. Там, где когда-то были казнены Степан Разин и Емельян Пугачёв.

Солнце стояло над площадью в зените, и восьмиконечная завязь стрел складывалась сквозь полотнища знамён в странной оптической иллюзии – казалось, что на флаге проступает ровный золотой крест. Каждый евразиец держал такой пылающий крест на распластанной чёрной плоскости, и лёгкий майский ветер – раздувая знамёна, словно паруса – хотел унести их с собой в небо. Надо сказать, картина была внушительная. Столь ощутимого единства людей сегодня не часто встретишь. "Христос Воскресе!", – начинал каждый свою речь с трибуны. "Воистину Воскресе!", – стройно отвечали собравшиеся, хотя наверняка не все были верующими, и уж тем более не староверами, но всем почему-то казалось, что говорить так правильно и хорошо.

Староверы выстроились на трибуне-кузове – Дугин объявил, что сейчас прозвучит древний сакральный гимн Руси, который призван заменить существующий (на музыку Александрова). Зазвенели в резонансе низкие ноты крюков, строгий знаменный роспев – "Всемирную Славу. Богородичен воскресен первого гласа". Пели ровно, легко, со знанием дела – и солнце плясало в весенних зеленеющих завязях. Под такое сопровождение на древней Руси XVI века отправлялись в военные походы, объяснил Дугин. В песне говорится о небесной дочери, Марии-деве, что взрастила славу всего мира, и о Господе, что сотворил её как дверь между миром горним и видимым, и через которую Он вошёл в этот мир. Неверующие поняли это по-своему: в песне идёт речь о России – через Россию Бог вошёл в этот мир и наделил его славой. Русь и есть дверь между царством видимым и невидимым.

В иконописи Деву изображают как хоругвь веры и славы, вознесённую перед Церковью. Возможно, именно это подразумевал художник и стилист Союза Алексей Беляев-Гинтовт, создавая свою Родину-Дочь – символ ЕСМ. Пятиметровое войлочное полотно возвышалось, как айсберг, над трибуной... Это изображение в строгих тонах зовут "Настей". Почему так? Имя "Анастасия", кажется, выбрано не случайно. Даже если случайно – объяснение ему имеется.

Анастасия на греческом звучит как "воскрешённая" или "возвращённая к жизни". "Asia" – понятно, энергии пространства великого континента. "Настя" или "Настенька" – распространённое имя героинь русских сказок (с детства известная нам по книжкам и мультфильмам – "Морозко", например, наша русская "Снежная королева" или "Золушка" – всё тот же древний матриархальный индоевропейский мотив), которая по сценарию оказывается в тяжёлой ситуации, но своим происхождением и моральными качествами, терпением, трудолюбием, умом, красотой – в итоге завоёвывает центральное положение.

Настя оказывается беззащитной в окружении отрицательных героев – так она проходит испытание. В "Морозко" она претерпевает испытание холодом, которое – в отличие от своих сестёр – выдерживает. Здесь интересна параллель с мотивом древнеисландской сакральной традиции: "Младшая Эдда" пророчествует о "великанской зиме" Фимбульветр, которая последует в самом Конце Времён вслед за гибелью богов. Её не перенести никому – кроме двух людей, имена которых, кстати говоря, совпадают в корневой основе "liv", т. е. "жизнь" – Анастасия, "возвращённая к жизни". "И гробным живот дарова..." – аллюзия на жестокое эсхатологическое пророчество и неизбежное воскресение после Конца Мира. В этом мотиве сходятся многие традиции Евразии, все они по Генону говорят об одном и том же – как "Эдды", так и священные православные книги.

Можно сказать, что символизм "Насти" синкретичен, глубок и содержит все основные элементы примордиальной Традиции. В руках Родина-Дочь сжимает – как мы знаем – будущий флаг России с восьмиконечной звездой, символом континентальной геополитической (и демографической) экспансии русского народа. Одета Настя в ледяные латы с солнечными кругами, символом сакрального Года (Gottesjahr) и идеи "вечного возвращения" Ницше. Композицию завершает русский традиционный головной убор в авангардной интерпретации – кокошник из монолитного ледяного кристалла, как у андерсоновской Снежной королевы. Это неподвижный фирмамент, символ полюса и древнего континента Арктогеи. Сама "Настя" пребывает в непрерывном движении, на это указывает форма холста композиции в виде паруса, и... коньки, да, пара стальных коньков, известные всем индоевропейским народам, начиная с глубокой древности (когда они были ещё деревянными). От фигуры веет потусторонним холодом – каждому при случае рекомендуется внимательно рассмотреть оригинал.

Есть и "живая Настя" – прототип. Зачем? Для реальности, видимо. Она иногда выступает на собраниях евразийской молодёжи с каким-нибудь текстом. В этот раз "живая Настя" прочитала "Русскую Пасху" – текст Александра Гельевича – совершенно великолепно: "То, что русские – великий народ – это аксиома, она не может быть доказана, так как не требует доказательств. Подлинное величие не унижает других, не делает их мельче. Как воскресение не убивает, не попирает их, но спасает. Настоящее величие возвеличивает всё, к чему прикасается. В нём нет ненависти, в нём только восторг, радость, веселие и любовь. Это пляшущее величие".

Дугин объявил, что время смены сакральных ориентиров подошло к нам вплотную, ветхую Родину-Мать советского наследия затмевает гордая и смелая Родина-Дочь (более соответствующая православной, кстати говоря, традиции, где материнство и девство совпадают в одной сакральной фигуре, чего не скажешь о усечённом символизме советской матроны), и если символизм матери по умолчанию как бы снимает ответственность, успокаивает и примиряет, то дочь – вызывает желание защитить, поддержать, совершить добровольную жертву. "Родина, Россия как дочь – понятнее и ближе сознанию молодых людей", – сказал Дугин, передавая микрофон евразийской модели.

"Разве русский человек – это не Вселенная?, – читала Настя, – Не вся скорбящая, жмущаяся, вопиющая, роскошная реальность мира? Разве вены его не реки? А кости его не холмы? А плечи его не отроги гор? А глаза его не солнце и луна? А дыханье его не ветра земли? Разве русский человек только человек и все?"

Не человек, но камень...

Году в '96-м по телевизору крутили рекламу, немыслимо пошлую и бездарную (как, впрочем, и сегодня), но некий банк "Империал" заказывал интересные (на фоне остальных) ролики, интерпретируя исторические фрагменты в своих неблагородных финансовых целях. И вот что странно, в них можно было выделять серьёзные элементы и даже обнаруживать сакральное измерение – т. е. там, где его в принципе не могло быть. Вот именно, серьёзное, настоящее может быть даже в рекламе по телевизору... Ведь объективность – истина – лежит в фундаменте мироздания и просматривается сквозь бессмысленную, на первый взгляд, смену картинок. В том рекламном ролике ощущалось присутствие странного ужаса, когда великий полководец, отправивший на тот свет тысячи людей, приказавший замуровать в стены головы побеждённых, но не сломленных духом персов, – когда Тамерлан, стоя на коленях, бережно подносил древние ледниковые камни к закрытым глазам, спрашивал и общался с ними... "И поднимал он камни, и говорил с ними..." следовал текст...

Тело Тамерлана отвезли в древний город Самарканд и похоронили. Если кто потревожит его гробницу, гласит легенда – миру настанет конец. Интересно, что по описанию одного из современников великий полководец не был азиатом – это был очень высокий человек с вытянутой (долихокефальной) головой, светлыми волосами и румянцем на щеках... Воин древнего Аустрвега скандинавских легенд. Примерно таким же представляли себе и Чингисхана ("Белый вождь")...

Выступавшие всходили на трибуну, каждый брал микрофон и говорил что-то своё, а люди стояли, слово древние ледниковые камни, и слушали. Так полуденное солнце на красном ветру – золотая вспышка звезды Чингисхана – растопит абсолютную тьму человеческого отсутствия, бессодержательности, вселенской полночи Конца Времён. Так будет, потому что не может не быть…