Главным теоретиком национал-большевизма в Германии был Эрнст Никиш и его кружок "Widerstand" ("Сопротивление"). В 1932 году он написал пророческую книгу "Гитлер - это злой рок для Германии", за что в 1937 был интернирован в концлагерь и освобожден почти ослепшим человеком лишь в 1945 году советскими войсками.
Германский национал-большевизм был разновидностью еще более широкого и фундаментального движения - "Консервативной Революции", откуда вышел целый спектр очень интересных идеологических направлений. С идейной точки зрения национал-социализм был интеллектуальным субпродуктом этого движения, причем идейно гораздо более бедным, противоречивым и упрощенным, нежели другие ветви и разновидности консервативно-революционного движения. Но за счет своего политического успеха нацисты узурпировали его многие идеи, сместили собственно Консервативную Революцию на периферию, а потом и дискредитировали ее своей человеконенавистнической практикой и расизмом (которые изначально были чужды Консервативной Революции и заставили большинство ее представителей уйти в оппозицию режиму Гитлера). Кружок Никиша "Видерштанд", близкие к нему Фридрих Хильшер, Фридрих Георг Юнгер, Оскар Винниг, Франц Шаувеккер и Харро Шульцен-Бойсен позже стали основой "Красной капеллы", просоветского антигитлеровского подполья в Европе.
Немецкий национал-большевизм, защищая идеи одновременно национальные и левые, однозначно был в антифашистском, антигитлеровском, антинацистском лагере. Многие национал-большевики были либо интернированы, либо расстреляны нацистами, они занимались активной подпольной деятельностью: вывозом евреев, спасением других людей и т. д.
Поэтому любые аналогии между национал-большевизмом и национал-социализмом, которые встречаются сплошь и рядом в прессе, свидетельствуют лишь о полном о невежестве журналистов, незнании ими элементарных азов политической истории. Национал-большевизм и национал-социализм - вещи совершенно разные. В Германии национал-большевизм позиционировался как антинацистское направление, ничего общего с нацизмом Гитлера не имеющее. Эти люди своей жизнью, своей судьбой отстояли право быть одним из элементов антифашистского фронта. Поэтому национал-большевизм - это антифашизм.
Теоретическая основа национал-большевизма в большей степени была развита в Германии, чем у нас, но представляла собой аналогичное или почти аналогичное явление. Немецкие консервативные революционеры (уже начиная с Артура Мюллера ван ден Брука – кстати, переводчика Достоевского на немецкий) пошли несколько дальше, чем Устрялов. Они утверждали, что между правыми национальными идеями и левыми социалистическими идеями, между принципом национальной идентичности государства и социальной справедливостью не существует противоположности, что по духу это близкие и родственные понятия. А, следовательно, не надо искусственно противопоставлять буржуазный национализм и пролетарский интернационализм, так как, на самом деле, между идеей социальной справедливости и участия государства в перераспределении материальных благ и сильной национальной идеей, верностью корням и традициям не существует догматического и концептуального противоречия, эти понятия могут и должны быть соединены в единой политической идеологии. Конечно, это противоречит марксизму, но национал-большевики, будучи левыми и даже крайне левыми, никогда не было марксистами-ортодоксами. Устрялов самостоятельно пришёл к этой же идее на основе анализа опыта первых шагов СССР.
Национал-большевизм как политическая философия
Итак, если разложить национал-большевизм эти два параллельных течения, то мы получим очень интересное политологическое и философское явление, по сути дела особую точку на карте политических процессов, где крайне правые и крайне левые сливаются друг с другом в самостоятельном и оригинальном идейном синтезе. Это уже не частный случай, не ностальгическая реакция белого эмигранта Устрялова на утраченную Родину, отнятую большевиками. У Устрялова в одной работе есть очень трогательный пассаж, о том, как пахли яблоки, купленные им около Кремля во время его короткого визита в Москву. Как личность Устрялов этим откровением говорит: "Я за это отдам все". Конечно, психологический фактор здесь очень важен, но ведь им дело не исчерпывается. У коммуниста Лежнева, высокопоставленного сотрудника большевистской газеты "Правда", нет оснований для ностальгии, он описывает русский национал-большевизм с предельной конкретностью: "Русский империализм (от океана до океана), русское мессианство (свет в Востока), русский большевизм (во всемирном масштабе) – все это величины одного и того же измерения».
Отложив психологию, на основании собственно идей русских и немецких национал-большевиков, мы получаем цельный доктринальный корпус, законченную политическую философию, которая стремится последовательно идеологически синтезировать правую, т. е. национальную идею, национальную идеологию, и левую - социальную, социалистическую и т. д., философию социальной справедливости.
Этот теоретический момент представляет собой колоссальный интерес с точки зрения истории политической мысли. Подобная "трансверсальная" политология, детально рассмотренная мною в монографии "Философия политики", основана на том, что точка пересечения крайне правых и крайне левых политических теорий и организаций представляет собой не хаотическую периферию политического экстремизма, а неожиданный и творческий фундамент для нового понимания всей структуры политической философии. Она полностью меняет наше представление о логике политической истории. Отныне многие парадоксы, не укладывающиеся в классическую политологию, проясняются. В теории и самом явлении национал-большевизма существует колоссальная, содержательная эвристическая, гносеологическая, научная ценность. Суждения по этой теме я изложил в своей докторской диссертации ("Трансформации политических структур и институтов в процессе модернизации традиционных обществ"), а также в книгах "Тамплиеры пролетариата (национал-большевизм и инициация)" и "Русская вещь".
Тема национал-большевизма как идеологии представляет собой колоссальный научный и практический интерес - ретроспективный, актуальный и прогностический, поскольку такие тенденции, смешивающие традиционные политические парадигмы, в эпоху постмодерна явно будут затребованы - и они уже затребованы.
Национал-большевизм как метод расшифровки русской политической истории
Если применить национал-большевистский подход как метод по отношению к политической истории России, мы увидим очень интересную вещь: в нашей истории утверждается тайное единство между теми формациями и политическими системами, которые по внешним признакам противоположны друг другу. Национал-большевизм стремится найти единство там, где формально мы видим противоположность. И это самое главное. Как писал левый евразиец Петр Савицкий: "Tеrtium datur".
В дораскольной и послераскольной Руси мы находим противоположные друг другу модели: Россия Петра и Московская Русь, романовская монархическая Россия до 1917 года и советская Россия после 1917 и т. д. Но национал-большевики стремятся увидеть здесь единство, расположенное по ту сторону противоречий, стремятся понять и найти не то, что их разъединяет (это и так очевидно) но то, что их объединяет. Это идея вычленения некой постоянной составляющей России на ее разных этапах - от Киевской Руси до СССР и современной демократической России. Поиск этих констант, вера в них и есть национал-большевистский метод, примененный в контексте русской политической истории.
В сходных ситуациях принято задавать вопрос: а было ли вообще что-то, что служило бы основой единства, преемственности, непрерывности в русской истории? Разрывы мы знаем, они достаточно подробно описаны и проанализированы. А вот была описана непрерывность? Нет.
Именно к этому и сводится национал-большевистское предложение: рассмотреть историю России как органическое развитие непрерывной константы, меняющейся очень сильно - подчас от противоположности к противоположности, - но всегда сохраняющей своё ядро. Категориальное, концептуальное описание этого общего ядра составляет сущность национал-большевизма как исторического метода, как метода политической истории.
В качестве иллюстрации этого метода можно рассмотреть один момент, который евразийцы развивали вполне в духе национал-большевизма – феномен расслоения российского общества, который выплеснулся в ХХ веке в революции. Его корни фиксируются уже в XVII веке - в эпоху раскола и особенно в эпоху Петра. Именно тогда возникает разделение русского народа на две составляющие с четкими геополитическими и культурными ориентациями – "западнические" элиты и "восточнические" массы. Массы - евразийские, национальные, архаичные и консервативные, а элиты стремятся все больше и больше двигаться в сторону прогресса и отдаляются от масс. Так возникает явление "экстерриториального" самосознания российской элиты, говорящей по-английски, по-французски, по-немецки, и масс, которые говорят на своем языке. Складываются два социальных и даже политических языка, между ними возникают определенные противоречия. Белая, или монархическая, часть, элита, со своими особенностями формируется при Петре. Массы же, согласно национал-большевистской концепции, уходят в старообрядчество, в национальные секты и спустя 200 лет выплескиваются в революции 1917 г., вооруженные марксизмом, расшифрованном как эсхатологическая мессианская национальная ересь. Теперь все меняется местами. Массы давят на элиту, выдвигают свои собственные модели. В таком случае начальная эпоха коммунистического правления расшифровывается как попытка реализации эсхатологической мечты, памятником чему служат фундаментальные тексты Андрея Платонова. Будучи расшифрованным с точки зрения истории религии и типологии религиозного архаического опыта, они дают великолепную иллюстрацию наложения двух моментов: рациональной идеологии марксизма и мессианских чаяний эсхатологического толка русских национальных масс.
НБП: от национализма к популизму (феномен лимоновщины)
Рассмотрим национал-большевизм в России в 90-е годы. Здесь мы сталкиваемся со вполне определённым misunderstanding (неправильным пониманием), основанным на смешении терминов. Речь идет о так называемой "Национал-большевистской партии".
"Национал-большевистская партия" привносит в исследование темы национал-большевизма серьезное недоразумение. Идея такого названия появилась в 1993 году в разговоре между мной и Лимоновым, мы были тогда в национально-патриотической оппозиции. Он - как литератор, публицист, я - как идеолог. В то время, в ходе общего изучения и возрождения евразийства, которым я последовательно и неукоснительно занимаюсь около 20 лет, я детально интересовался историей национал-большевизма. Лимонов предложил организовать какое-то радикальное молодежное движение, причем он предлагал назвать его то ли "фашистским", то ли "националистическим", то ли "радикал-националистическим" - в стиле раннего Жириновского. Название было ему безразлично. Идеи тоже. Он предложил мне "придумать что-нибудь". Отбросив в силу идиотичности "фашизм" и "национал-радикализм", я предложил термин "национал-большевизм". Позже принес ему различные документы, тексты, книги - Жана Тириара, Устрялова, переведенные мной статьи – Лапейра, Виннига, Фридриха Юнгера и т. д. Он их, как мне представляется, даже читать не стал. В итоге он мне сказал: "Ну ладно, Дугин, если Вы настаиваете, а Вы умный человек, давайте назовем так. Хотя можно назвать и как-то по-другому". Так родилась эта идея. Я предложил ее потому, что мне было интересно развить идеи национал-большевизма, привлечь к ним внимание, привлечь к ним молодежь, оторвать ее от западничества, глобализма, апатии, наркотиков и вырождения.
Так оно до какого-то момента и было. Молодые люди приходили на семинары, слушали об Устрялове, политической философии, истории религий, национальной идее, альтернативной экономике, иллюзиях глобализма, зловредности либерализма, губительности обращения к Западу, старообрядчестве и евразийстве. Я прочитал очень много лекций, опубликовал статей, сделал программ – в итоге сформировал кадры. Лимонов со своей публичностью, "раскрученностью", эпатажностью и хохляцкой настырностью служил для привлечения новых кадров, идейную же подготовку они проходили у меня. По сути это было возрождение национал-большевизма на новом историческом этапе. Создалась целая интеллектуальная школа молодежного национал-большевизма, адаптированного к нашим условиям.
Но все это закончилось довольно быстро, где-то к 1995-1996 годам. Через 2-3 года после основания интерес к национал-большевизму как таковому в организации пропал. Стали проявляться "качки", шахматисты, безработные и бездомные полуохранники-полунаркоманы, какие-то люди с гантелями, их становилось все больше и больше. Постепенно произошло расслоение - на интеллектуалов с книжками Дебора или Делёза, изучающих Клюева или поэтов Серебряного века, старообрядцев с бородами и в рубахах, пассионариев в поисках новой политической философии - и на недалекую шпану из дурных семей или из провинции. Об этом Лимонов сам много писал. Эдуард Вениаминович набрал свою половину под свой собственный темперамент и стиль. К нему в силу склада своего характера тяготели "молодые негодяи", ко мне - по убеждениям "консервативные революционеры" и собственно "национал-большевики".
Некоторое время и те, и другие как-то уживались, что я использовал для пропаганды интересующей меня идеологии. Лимонов же использовал все это для чего-то другого. Если бы он выбирал название для партии сам, он назвался бы её как-то по-другому - национал-большевизм его никогда не интересовал, не интересует и сейчас.
В 1997-1998 годах мы окончательно и абсолютно разошлись. Идейные ушли со мной, шпана осталась с Лимоновым. К тому времени "гантельных" и бездомных стало больше - они и остались. Название, включающее в себя термин "национал-большевизм", было нужно Лимонову только потому, что к тому времени многие его знали. Так по инерции его организация – "партия" - продолжала называться "национал-большевистской". Постепенно из неё стали исчезать все те идеологические компоненты, которые были заложены изначально. И в последних интервью Лимонов откровенно говорит, что это "Дугин навязал мне такое название, я вообще знать не знаю никакого национал-большевизма, я другой". Это абсолютно откровенное признание, так оно и есть на самом деле.
Я, конечно, отчасти сожалею, что то явление, которое мы сегодня знаем как "лимоновщину", называется "НБП", хотя никакого отношения к национал-большевизму оно не имеет.
Современный российский национал-большевизм это левое крыло евразийства, а отнюдь не НБП
Национал-большевизм - это стройная политическая идеология. Она идеократическая, она неожиданна, она достаточно радикальна, она, безусловно, патриотична и может подвергаться определенной критике. Но она исторически безупречна, чиста. Национал-большевики составляли интегральную часть антифашистского фронта в Германии. Судьба самого Устрялова - это судьба цельного идеалиста. Он жил в мире идей, и как человек, живущий таким образом, был склонен недооценивать реальность. Если у него в голове все складывается логично - значит, так оно и есть. В итоге он получил за это пулю. Но его жизнь - это путь кристально честного интеллектуала. Устрялов - безупречная фигура, полная противоположность какому-то конформизму или стремлению приспособиться к чему бы то ни было. Устрялов был последователен: у него были предельные идеи, он их излагал со всей прямотой - и заплатил за них жизнью.
Но то, что произошло с современным российским "национал-большевизмом", т. е. с НБП - вообще никакого отношения к идее, к теории, даже к стилю традиционного национал-большевизма не имеет. Книги совершенно не интересуют современных нацболов, они занимаются яркими и малоосмысленными пиаровскими безобразиями. Их пафос совершенно иной.
Если говорить о настоящем и последовательном национал-большевизме применительно к сегодняшней ситуации, то надо помнить, что национал-большевики всегда стремились примирить противоположности - даже путем насилия над собственными взглядами понять и принять то позитивное, что есть в России, и даже в той России, которая им категорически не нравилась. Вера в перерождение революционных тканей в национальном ключе - это очень непростой и сильный момент для людей, которые боролись против большевиков и жили совершенно другими – национальными, православными - ценностями. И если применить этот подлинно национал-большевистский подход сегодня, то национал-большевиками будут те, кто, критикуя многие стороны правления Владимира Путина, его политику, его западничество и его либерализм, все же будут его поддерживать, потому что он - это все-таки Россия, он - Президент той страны, которая для всех национал-большевиков есть высшая ценность. Посмотрите, с какой брезгливостью нарциссический индивидуалист Лимонов говорит о России. Его интересует только она сам, и его упрямый афронт всему миру. Это может быть привлекательным в том смысле, что один человек из Харькова - "без кола, без двора" - способен бросить вызов жирной чиновничьей системе и разоблачить ее несостоятельность. Но к национал-большевизму это ни малейшего отношения не имеет.
Национал-большевизм никогда не был конъюнктурным. Как раз наоборот, его представляли люди, которые преследовали определенную идею и которые за идею шли на любые страдания и муки. Это всегда было и есть в первую очередь идейное течение И если бы сегодня первые национал-большевики были живы, они бы поддерживали существующую российскую власть. Хотя и с множественными оговорками. Т. е. вели бы себя так, как ведут евразийцы, т. е. мы. У Устрялова же проблема была гораздо серьезней. Из-за любви к России надо было оправдывать те вещи, которые вызывали глубочайшее отвращение у любого консервативно мыслящего православного патриота. Ссылаясь на письмо Ленина – в то время, когда орды большевиков грабили храмы, - он говорил: "нет, все-таки будет изменено отношение к Православию". А ведь тогда, чтобы настоять на своем, ему требовалось гораздо больше мужества. Сталин, которого Устрялов защищал, был гораздо более страшным персонажем, чем Путин. Если бы национал-большевизм в лице "Национал-большевистской партии" Лимонова следовал линии своего идеологического подхода, то он все-таки старался бы распознать в этой совершенно чудовищной "демократической" России, которая отвратительна мне и многим другим не меньше, чем ему, в этой либеральной, олигархической России те элементы, за которые можно уцепиться, на которые можно воздействовать, которые можно поддержать, веря в Россию, веря, что Россия все равно выйдет на свой путь. Для этого необходимо способствовать этой позитивной эволюции, вычленяя редкие позитивные элементы, очищая, консолидируя и объединяя их.
Что же касается битвы за молодежь, то национал-большевизм, логически примененный к сегодняшним условиям, предполагает отрыв молодежи от ультразападнической моды, от глобализма, МакДональдса, MTV, и обращение к национальным корням, а также к принципам социальной справедливости. Т. е. по сути дела, это совершенно здравая, очень полезная для государства вещь. По уму такой национал-большевизм должен был бы служить государству, оно само должно было бы учредить его, но оно этого сегодня не делает, а делает что-то прямо противоположное.
Если говорить о последовательном и логичном национал-большевизме сегодня, то это была бы разновидность пропрезидентской, пропутинской силы со своими собственными идеями и особой политической платформой – национальной и левой, антилиберальной. А та политическая позиция, которую сегодня занимает лично Лимонов, является воплощением чего-то совершенно иного - антинационал-большевизма. Ничего национал-большевистского в альянсе с правозащитниками, с "оранжевыми", с Сергеем Адамовичем Ковалевым, с Явлинским, с Хакамадой, с "Комитетом-2008" нет и в поминеКстати, сама Ирина Хакамада в эфире радиостанции "Эхо Москвы" справедливо заметила: "Эдуард Вениаминович, вы не национал-большевик", и сам Лимонов признал: "Нет, не национал-большевик. Это Дугин написал. Я Лимонов, а это мои сторонники".
Поэтому на данном этапе название НБП существует только по недоразумению. Рано или поздно оно будет, на мой взгляд, исправлено, потому что оно сдерживает развитие политических интересов самого Лимонова как важного элемента "оранжевого" антиправительственного либерального оппозиционного фронта. У Лимонова есть свои взгляды на жизнь, и в последнее время он откровенно называет идеологией НБП не национал-большевизм, а популизм. Точно так же, как Жириновский или Верка Сердючка - вся разница в формате таланта. Это нормально, но ни малейшего отношения к национал-большевизму не имеет.
Выводы: за национал-большевизм сегодня принимается то, что к нему отношения не имеет
Итак, неутешительные выводы:
- Мы не знаем сути национал-большевизма, не понимаем его политической и исторической ценности.
- Мы путаем национал-большевизм с национал-социализмом, не понимая, что это прямо противоположные вещи.
- Мы часто отождествляем национал-большевизм с политической практикой НБП и лично Эдуарда Лимонова. А это все равно, что исследовать либеральную демократию и ее политическую философию на основании ЛДПР Владимира Жириновского.
Эти факторы показывают, что в этом вопросе не только в масштабе широкой общественности, но и в узком кругу политологов и специалистов достичь ясности мы не можем. Возможно на сегодняшний день степень сложности проблемы такова, что эту тему, может быть, лучше оставить до будущих времен, когда все разъяснится, станет на свои места.
Именно поэтому, будучи идеологом современного национал-большевизма, я сам для себя решил перестать выступать от его имени. Одно время я издал специальный номер журнала "Элементы", посвященный национал-большевизму (где, кстати, об НБП нет ни одного упоминания) с подробным описанием идеологи, с текстами и т. д. Оставаясь при абсолютно таких же убеждениях и идеях, как раньше, я предпочитаю воздерживаться от такого названия, чтобы не создавать путаницы - отождествляться сейчас с этой идеологией не совсем корректно. Хотя, строго говоря, я и есть последователь национал-большевизма в его классическом варианте.
И последнее обстоятельство. Национал-большевизм можно рассматривать как левую версию евразийства. Общность подхода сомнению не подлежит. В отличие от НБП евразийство, на мой взгляд, это тот контекст, который, слава Богу, пока еще не успели загадить или извратить так же, как НБП. Но уже пытаются, и, наверное, будут пытаться в дальнейшем.
Евразийство как широкое понятие охватывает собой национал-большевизм. Поэтому исследование различных аспектов евразийства позволяет достичь тех же результатов. Евразийство социально ориентировано, в значительной степени оно вобрало в себя тот же дух эсеровской традиции, что и национал-большевизм. Ведь элемент эсеровского наследия очень важен. Сейчас к нему никто не обращается, но, на мой взгляд, перетолкование советского опыта в эсеровских терминах было бы в высшей степени продуктивным. Обычно мы трактуем советскую историю в марксистских терминах, поскольку она сама себя так отрекомендовала. Но если мы посмотрим эсеровскими глазами на то, что происходило в Советском Союзе, мы найдем множество соответствий теории и практике левых эсеров и их политической философии. Это полезней и интереснее, чем постоянно находить множество несоответствий между классическим марксизмом и тем, что произошло в Советском Союзе, в истории его конкретной реализации.
Весь этот спектр идей, тесным образом связанный с национал-большевизмом, евразийством, левоэсеровской идеологией, мне представляется не просто данью истории, но абсолютно актуальным направлением. Пока мы не поймем того, что происходило с нами в ХХ веке, мы просто не сможем сделать шаг в ХХI век. Сегодня мы все еще ментально живем в ХХ веке, мы не поняли, что с нами произошло, что с нами происходит, а значит, мы не можем идти вперед.
С этой позиции обсуждение такого рода вопросов, как история национал-большевизма, крайне важно и актуально. И чем больше будет содержательных дискуссий на эти темы, тем будет лучше для нашей страны, для всех нас.
