Неопределенность понятия «государство» в бытовом контексте
Так и государство, о котором мы будем говорить сегодня, очень непростая категория. Она ускользает от понимания еще и потому, что слишком часто упоминается. Мы постоянно, сплошь и рядом говорим о «государстве», при этом совершенно не понимая, что это такое. Чем больше мы употребляем слово, тем меньше мы понимаем его значение и его смысл. Если вспомнить детскую игру и повторять одно и то же слово много-много раз, человек через какое-то время начинает утрачивать понимание того, что он произносит. Это слово становится причудливым, непонятным, обозначающее все сразу и ничего конкретно. Так и с понятием государства.
Логика политической истории
Для того, чтобы понимать государство, необходимо иметь какое-то представление о логике политической истории. От чего и к чему она движется. Дело в том, что политическая история - это определенный исторический процесс, мы являемся лишь одним звеном, мы наблюдаем и участвуем лишь в одной из стадий этой политической истории. И поэтому без знания предыдущего, без понимания того, куда она катится и к чему движется, мы не сможем разобраться в том, что есть сегодня.
Смысл связан глубоко с историей. Поэтому смысл государственности это тоже категория историческая, и для того, чтобы говорить о современном государстве, надо вначале говорить о несовременном государстве, что оно представляет собой.
Современное и «предсовременное» сосуществуют синхронно
Мы живем в современном мире. Однако не все народы нашего века живут в современном мире также как мы. Хотя нам кажется, что все народы живут в современности. На самом деле, понятие «современность», это не только понятие временное, хронологическое, но и культурно-цивилизационное. Например, очевидно, что многие народы Африки, Океании и даже Азии, а также многие народы России живут в обществе, в мире несовременном, «предсовременном». Понятие «современность» – это понятие не столько хронологическое, сколько концептуальное. Жить в современном мире, это означает – разделять постулаты современности, философию современности, философию истории современности, трактовать основы общественного существования исходя из ряда совершенно конкретных и однозначных аксиоматических предпосылок. Это предпосылки можно назвать «системой современности». Они очень редко осознаются нами ясно, чаще всего они заложены в подсознание, и мы воспринимаем эти подчас довольно искусственные конструкции как нечто само собой разумеющееся. Вместе с тем, многие народы до сих пор живут в иной системе координат, в «традиционном обществе», и основывают свое общественное бытие на ценностях и представлениях, радикально отличающихся от современных.
Поскольку «современность» – это не временное, но концептуальное понятие, представление о государстве в современном мире может не разделяться многими людьми и целыми народами, которые живут в настоящем времени, но не принадлежат к этому стилю современности. И это, кстати, многое объясняет в отношении различий государственности у различных народов.
К примеру, все общественные системы и государства, основанные на религиозных принципах, не могут быть в строгом смысле современными, так как «современность» предполагает светский характер государства и общества, «секулярность», отделенность религии от социальных и политических систем; религия в современном понимании есть дело частное и личное, но не коллективное. В нетрадиционных обществах все обстояит наоборот. Религия – это как раз дело общественное и политическое. Это очень важно.
Например, сегодняшний Иран – огромная страна с большим населением -- не является современным государством в полном смысле слова, он принадлежит к традиционному обществу. И учения иранцев о государственности, их представления о своем государстве, а также о государствах Запада или России будет существенно отличаться от тех знаний и представлений, которые имеем на этот счет мы, русские, европейцы, или другие крупные народы.
Не смотря на то, что кажется, что все народы в мире живут в государствах, само представление о государстве существенно различно в зависимости от того культурного, исторического или географического контекста. Значит, говоря о государстве и государственности в нашем мире, мы уже говорим не об одной и той же вещи – какой-то абстрактной и нормативно единственной -- но о целом веере довольно различных политических явлений. Разбираться в этих различиях -- довольно увлекательное занятие...
Есть своя позиция относительно государственности и у радикальных групп. Например, у Уссамы бен Ладена. Для него единственное преемлимое государство -- это потенциальное мировое исламское государство, а все, что не является таковым, это негосударство. Поэтому мировая партизанская война радикальных исламистов основана на особой концепции государственности. Все ныне существующие государства они считают неоправданными, фиктивными, случайными, подлежащими разрушению.
У радикальных исламистов теория государственности основана на принципе двух домов – «дома ислама» и «дома даджалла». Правильным государством – «домом ислама» -- мыслится мировое государство исламистов, все остальное – «дом даджалла», т.е. «дом лжеца». По-простому – «негосударство». С таким «домом даджалла» можно находиться только в состоянии войны. И главная задача в построении «дома ислама» -- т.е. «мирового исламского государства» -- это превращение «дома даджалла» в «дом войны». Из такого понимания вытекает философия современного терорризма.
У всех представителей человечества, даже самых экстремистских и крайних, есть свое представление о государственности. Есть мотивация у самых диких политических поступков, есть концептуальная система у самых крайних группировок, и соответственно существует необозримое море представлений о государственности. Поэтому проблема выяснение того, что такое государство и более конкретно – что такое российское государство в наше время? -- сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Современная концепция государства – западно-европейское происхождение
Концепция современного государства соотносится с европейским, точнее, западноевропейским миром.
Современное государство, государство, с которым мы чаще всего имеем дело и которое мы подразумеваем, это явление, которое существовало не всегда, которое складываться в XVI – XVII веках в Западной Европе. Современное государство – относительно не давнее явление, явление новое. Исторически оно совпадает эпохой позднего Возрождения, Реформации и Просвещения. а, Таким образом, мы можем довольно точно определить исторические и географические границы возникновения представления о современном государстве и самое это явление. В Англии, Франции и Италии XVI-XVII веков возникают как первые теории современного государства так и соответствующие им политические образования.
Теоретиками этого государства являются такие политические философы как Жан Боден, Томас Гоббс, Николо Макиавелли. Их основная идея состояла в том, чтобы освободить теорию государства от религиозной (католической) составляющей, обосновать его самоценность и самодостаточность, его бытие без отсылки каким-то посторонним и высшим мотивам. До этого понятие о государстве в Европе было сопряжено с принципами «священной империи», «предназначения», а короли и народы неразрывно связывались с институтами католической церкви: короли помазывались на царство Папской властью, а народы считались, в первую очередь, секторами христианского мира – христианской эйкумены. Так Франция считалась «старшей дочерью Церкви» и т.д. Именно эти религиозные и священные аспекты были отброшены теоретиками современного государства. Отныне государство имело смысл в самом себе, мыслилось как рукотворное и рациональное, отчасти даже механическое объединение отдельных граждан.
Изначально такое представление о государстве было революционной и полемической концепцией, которая выковывалась в протестантских кругах и странах Европы, противостоявших политическим идеям и институтам Европы католической и традиционной. Позже именно эта модель стала восприниматься как нечто само собой разумеющееся и нормативное.
И все же очень важно помнить именно об истоках этой теории, которая заведомо противопоставляется иным – несовременным – концепциям государственности и самому «традиционному обществу».
Поскольку в разных культурах, в разных системах существовало и существует множество видов государства, мы должны себе четко представлять, что подобная концепция современной государственности оставляет за своими пределами, за боротом огромное число вариантов, отказывая им в праве на существования. То, что является лишь одной из возможностей и имеет строго определенное место в истории и географии, вдруг начинает выдавать себя за нормативное и универсальное, а остальные версии государственности оказываются в «теневой области». Их не рассматривают европейские политологи, их относят как чему-то несовершенному или недоразвитому, одним словом, им отказывают в «нормальности» и в праве на существование. В этом своеобразный подвох определения «современное». «Современным» -- а значит реально существующим – признается далеко не все, что реально существует в настоящее время, а только то из существующего в настоящее время, что походит по своему устройству на западно-европейские политические модели, возникшие в эпоху Просвещения. Остальное оказывается как бы «недосуществующим», «недореальным», «недосовремененным». В этом проявляется глубинный бессознательный расизм западной культуры: она легко приравнивает свои плоды и свои конструкции к универсальным и абсолютным, признавая в историческом опыте других народов и культур только то, что напоминает ее собственный опыт, а остальное презрительное отвергая. Более того, в некотором смысле за такими неевропейскими моделями не признается реальности – их исторические бытие становится контрабандным и иллегальным, как некое извращение, патология или преступление, которое, конечно, есть и с которым приходится мирится, но которое не может быть легитимно признано.
В частности, когда говорят, что Россия должна ускорить свое развитие, должна вступить в цивилизованный мир, это предполагает, что мы должны подогнать критерии российской государственности и российской общественности под те критерии, которые утвердились в западноевропейском обществе начиная с эпохи буржуазных революций. Почему это так, как правило не обсуждается. Эта фигура умолчания сама по себе весьма красноречива. Она обнаруживает аксиоматичность тезиса о тождестве западно-европейского и универсального, которая не считает нужным приводить доказательства и аргументы. А это свойство любого расизма – доказательство превосходства одних над другими аксиоматически постулируется, а не доказывается (так как доказать это не возможно из-за отсутствия строгих универсальных критериев шкалы развития рас и культур, а все попытки создать такую шкалу -- смехотворны).
Представление о современном государстве, возникшее всего лет 400 назад в одном небольшом географическом секторе планеты, сегодня воспринимается как объективный и общеобязательный эталон, по сравнению с которым должны строиться все модели государственности. Отныне вождь негритянского племени, живущий в начале ХХI века, начинает изучать философию и историю политики, задумываться о государственности своего народа – он быстро сталкивается с навязчивым приказом: существует единственная и общеобязательная логика развития цивилизации и есть это конкретное отсталое племя; отныне есть только одна задача – подогнать то, что вождь имеет под то стандарт Западной Европы. Это аксиома, и он не должен спрашивать: почему? Если просит, будет причислен к «оси зла», а сели не спросит, то все равно пропал, ведь он свободно отказался осмыслять и подвергать философскому анализу политическую, социальную, религиозную, общественную систему, и, следовательно, стал пассивной жертвой цивилизационного расизма и безнадежно попал в режим догоняющего развития. Оказывается для него уже проложен путь, по которому прошли все другие народы, и ему надо покорно и без надежды нагнать авангард плестись только в этом направлении. Он не может выбрать другой путь. Он обречен.
И этот культурный расизм ответственен за то, что мы говоря о современном государстве, имеем в виду исключительно западноевропейскую форму государственности и конкретные прецеденты западноевропейской истории.
Различные формы русской государственности в истории
Если посмотреть русскую политическую историю, то на разных ее этапах мы к этому западно-европейскому комплексу универсальности относились по-разному – то принимая, то отвергая. Соответственно, менялись типы российской государственности и политические теории, на которых оно было основано.
Иногда мы были похожи на Западную Европу, например, в эпоху Киевской Руси, феодальной раздробленности. Позже в эпоху татарского нашествия, мы были совсем не похожи, потому что жили по законам ясы Чингисхана.
Русское государство в период после освобождения от татаро-монгольского контроля представляло собой совершенно уникальную византийскую модель, существенно отличающуюся и от Европы, и от кочевых империй Евразии, и от Золотой Орды.
После церковного раскола Россия стала на путь догоняющего развития, пытаясь подражать западной Европе и западноевропейской государственности, с соответствующей системой политических реформ. В этот период западное государство опять взято за образец. Мы смотрели на себя глазами внешнего наблюдателя, поддались магии расистской аксиоматики западно-европейской культуры. Соответственным было и романовское государство и политические теории того времени.
В 1917 году прошлого века произошло фундаментальное событие -- большевистская революция, которая предложила для России еще более экстравагантный путь, еще одно направление в рамках представления о том, что такое государство. Ленинская теория социалистического государства сочетала революционные моменты марксизма, элементы общезападных концепций с национальным духом. Структура этой социалистической государственности, ее правовая основа, ее институты были основаны на оригинальных теоретических предпосылках и специфическом социально-экономическом и историческом опыте. Многие стороны СССР и его политического устройства не имеют прямых аналогов в западно-европейском политическом опыте.
Сегодня этот большевистский эксперимент в целом завершен. Но, тем не менее, сегодня многие стороны его наследия сохранилось. Сохранились фрагменты и предшествующих политических форм и идей.
И вот сейчас, начиная с эпохи Ельцина, в России заново предприняты попытки модернизации России, стремление построить на осколках советского государства, где преобладали совершенно особые и уникальные идеологические и политические ценности, построить государство по отвлеченно западному образцу.
Опять мы вернулись к тому, что западное представление о государственности становится для нас образцом. Мы смотрим на себя чужими глазами.
Но эти процессы в России, построение западного «современного» государства, не завершены. Более того, никто серьезной программы по этому поводу не выдвинул. Это считается, как бы, само собой разумеющимся. Мы принимаем нормы западного культурного расизма и согласны с той политической системой институтов и идей, которые он продуцирует.
Мы это принимаем все это как аксиому, не критично. И хотя это провоцирует колоссальное отторжение со стороны многих людей в нашем народе, но на уровне политических элит, которые, в общем, утверждают повестку дня в нашем обществе, мы это признаем. Мы пытаемся подражать Западу в вопросе государственности и подрихтовывать, подстраивать остатки советской государственности под этот западный стандарт.
Какому западному образцу подражает современное российское государство?
Здесь тоже можно отметить очень интересный момент. Курс на подражание Западу в государственном устройстве понятен и очевиден. Но какую именно модель его становления в Европе или Америке мы берем за образец? Какой срез этой государственности стремимся воплотить на русской почве?
Западное европейское государство за свои века проходило разные стадии. Эти стадии существенно различались между собой. Когда-то на повестке дня стояло построение унитарных и централистских национальных государств с мощной идеологией. В эпоху буржуазных революций в Европе возникали республики по французскому образцу, которые наследовали монархический абсолютизм в смысле сосредоточения основных властных функций в едином центре, но вместе с тем сочетали это с проведением буржуазно-демократических преобразований. Национальное государство мыслилось как важный, но переходный этап между жесткостью традиционного общества с его иерархией и централизмом к чистой форме «гражданского общества», где государство постепенно сводится к минимуму и существует лишь для того, чтобы обеспечивать минимальный порядок и предотвращать хаос. Такой подход сказался на чисто отрицательном понимании государства: оно лишь «меньшее из зол», т.е. барьер для того, чтобы эгоистичные и движимые жаждой наживой люди не перебили друг друга. – Утверждение о том, что «человек человеку волк» принадлежит одному из основателей теории современного государства – англичанину Томасу Гоббсу.
Государство в западно-европейском смысле есть, таким образом, переходный этап на пути к «гражданскому обществу», в котором оно призвано постепенно раствориться.
К концу ХХ века эти тенденции нашли свое воплощение в глобализации – теории, согласно которой национальные государства исчерпали свое историческое значение и человечество должно отныне переходить к надгосударственным системам и общечеловеческому «гражданскому обществу». Ярче всего это видно на примере Евросоюза, который является образцом реализации именно таких политических идей – перехода от традиционных европейских унитарных государств к единой зоне, где проживают граждане Европы.
И вот мы, россияне, в стремлении подражать западной политической модели оказались в очень сложной ситуации. С одной стороны мы принимаем нормативы западной государственной модели. Мы признаем, что государство на Западе является «нашей судьбой», и что это неизбежно. С другой стороны, когда мы оглянемся назад, мы видим в нашей истории все, что угодно, но только не плавно ведущий к этому исторический эволюционный путь. Мы шли куда угодно, только не к западной модели, двигаясь кругами и причудливыми зигзагами. Мы видим революции, войны, бунты, восстания, самобытное политическое творчество, мозаику национального новаторства в государственном строительстве, рывки самобытных находок, но также и грубые карикатуры на западную государственность – например в России Петра и его преемников в XVIII веке. Модернизация государства в России бесспорно проходила, но маршрут ее настолько своеобычен, что едва ли может быть сопоставлен с классическими моделями западной политики. Наше государство особое, развивалось особым путем и в особом направлении. И наделено оно особым смыслом, который нет так просто поддается осознанию.
Государство-фантом
И вот встает такой вопрос: какое государство сегодня нам, россиянам, строить? Тем более, что у нас нет в этом ясного исторического опыта.
Две стадии (как минимум) мы перепутали. Социализм, который по мнению некоторых политологов должен наступить после определенного уровня развития капитализма, у нас уже в прошлом. Буржуазная февральская революция в 1917 была скорее недоразумением, а советский цикл вообще трудно укладывается в однозначные рамки западной политологии. За краткое время буржуазной демократии – ни до, ни после -- русская нация так и не сложилась: до революции была империя, после революции советская власть. Сегодня после новой волны буржуазно-капиталистических реформ опять национального государства как такового нет: в России живет множество разных народов, разных национальностей, пока никак не обретших общий политический смысл совместного бытия.
В России нет национального государства, нет сплоченной нации, нет четкого этапа формирования буржуазно-демократических политических институтов. Все элементы демократии были навязаны сверху, и довольно быстро свернуты. Иными словами, современная Россия не может быть признана полноценным национальным государствам, сопоставимым по основным параметрам с западно-европейскими державами. Да и пытаться идти по этому пути с нуля, значит безнадежно отстать от Запада, вернуться в XVI-XVIII века.
Тем более нет в России «гражданского общества», т.е. сетей самостоятельных, рациональных, полностью социально ответственных и экономически активных людей, которые могли бы обходиться без всякой политической и социальной опеки со стороны государства. Для эволюционного перерастания потребности в национальном государстве нет ни малейших перспектив.
В современных наших учебниках относительно сущности российского государства нет и не может быть никакой ясности. И даже самые серьезные профессиональные политологи не способны внятно объяснить гражданам, в какой стране и в каком государстве мы оказались.
Такого государства, которое есть у нас, по сути, нет. Это государство фантомное.
Государство коррупции
Значительная часть государства прибывает в состоянии затяжного кризиса и коррупции. Эта коррупция особого типа. Она в настоящее время не просто перешла количественный критический барьер, но изменила качественную природу. Коррупция – это явление системного сбоя в функционировании механизма управления. Государственный аппарат по определению должен ведать публичными вопросами исходя из публичных интересов. Государство – это объективная шкала оценки, поставленная заведомо над частными интересами. Смысл государства в том, что оно руководствуется именно публичным и его системой ценностей и оценок. Коррупция чиновников означает, что какие-то элементы публичного механизма вдруг сбиваются на иную траекторию, попадая в орбиту частных интересов. По сути, от аппарата публичного института отваливается фрагмент, становясь элементом иной частной системы принятия решений, действий и т.д.
В советские время коррупция существовала, но была явлением периферийным, жестко наказуемым и глубоко порицаемым нормами общественной морали. Социалистическое государство было наделено высшей ценностью, а случаи коррупции были по сути покушением на эту ценность. В эпоху расцвета СССР факты коррупции карались с неимоверной жестокостью – вплоть до серийных кровавых чисток, которые затрагивали подчас и правых и виноватых без разбору, но самому явлению коррупции была объявлена настоящая война.
На Западе борьба с коррупцией решалась в более гуманном ключе, но вместе с тем нормативы поведения чиновников там довольно строги, а юридические и экономические меры против коррупционеров соблюдаются строго.
В современной России коррупция стала почти легализированной нормой. Это происходит потому, что ценность государства и вообще фактора публичности существенно размыта, а следовательно, сбой чиновника с одной орбиты (государственной) на другую (частную), не воспринимается как этически неприемлемая модель поведения. По принципу «не пойман, не вор». Но нет ответственности и перед «гражданским обществом», которое также не наделено в глазах чиновника никакой самостоятельной ценностью. Отсюда коррупция превращается из исключения в правило, из запретного и порицаемого действия – в норму поведения, из периферийной мотивации государственной службы – в основной движущий импульс.
Это уже не коррупция государства, а государство коррупции.
Транзитивное государство с отсутствующей целью
Итак, у нас нет реального представления о государственности, нет государственной идеи, нет ясной государственной системы, нет государственной идеологии, нет даже представления о том, какое государство, зачем и кому строить.
Соответственно нынешнее состояние российской государственности можно назвать переходным. Это самое точное определение. У нас существует транзитивное государство.
Мы можем четко описать, каким был Советский Союз. Он обладал определенной системой, продуманной, четкой, ясной (хорошей или плохой, неважно) идеей государственности, идеологией государственности, строгой моделью соотношений административных, правовых и экономических факторов. Но это закончилось. Единая политическая система советского строя отменена в начале 90-х революционным образом. Мы знаем теперь от чего мы идем, что у нас в начале пути. В начале нашего пути – нашего перехода – СССР и его государственно-политическая система.
После его крушения был объявлен курс на строительство в России нового западноевропейского государства. Начались реформы – политического строя, государства, общества, экономики, идеологии, информационной сферы, образования.
Но в конце 90-х годов оказалось, что эти реформы разрушили старое, но не построили новое. Реформаторы-либералы обнаружили, что прямое копирование западных образцов не дает желаемого результата. Мы сталкиваемся с огромным количеством противоречий, и в первую очередь потому, что наш политический и исторический опыт – другой. Отбросить его нельзя, автоматически справиться с негативными его последствиями также нельзя.
Как бы то ни было переходный характер российской государственности имеет один ясный момент. И в начале 90-х и сегодня мы знаем, отчего мы шли. От СССР. Но если в начале 90-х нам казалось, что мы знаем, к чему мы шли – к современному западному государству, то сегодня, мы больше этого не понимаем. Вторая часть переходного процесса стала весьма проблематичной – теперь известно откуда идем, но неизвестно куда (да и зачем). Да, наше государство является переходным, и понятно от чего, но непонятно, к чему мы переходим.
И так мы оказались в ситуации особой транзитивности. Со знаком вопроса в виде конечной цели.
Почему западная модель государственности неприемлема для России
Мы не можем строить западную государственность по следующим причинам.
Во-первых, в российской истории невозможно определить ту точку, которую модно было бы взять за стартовую черту построения национального государства. Национальные государства как правило создаются после распада Империй, это касается и больших народов и малых. В Российской истории принцип империи никогда не исчезал полностью – все государственные конструкции от Киевской Руси до СССР были многонациональными образованиями, с единой централистской системой управления, но с широкими формами автономии на уровне этнического и регионального самоуправления. Любые попытки превратить многообразие имперских этносов в нацию – от русификаторских инициатив поздней романовской империи до попытки создать единый и гомогенный «советский народ» не удались до конца. У нас всегда была государственная идея – форме монархии, православия, коммунизма и т.д. – но никогда не было национальной. Даже в сегодняшнем урезанном виде Россия остается многонациональным образованием, и попытка превратить ее население в одну нацию кончится провалом.
Более того, строительство национального государства всегда сопряжено с насилием над этническими меньшинствами. К примеру, в Османской империи спокойно уживались множество народов, а в кемалистской Турции утвердился жесткий национализм. Францию до эпохи абсолютизма населяли десятки этносов, а после централизаторских экспериментов монархов и якобинцев, едва дыша только бретонцы, пытающиеся сохранить свой язык и свою культуру.
Повторить этот жестокий опыт строения национального государства можно попробовать, но это кровавый и тупиковый путь, который, скорее всего, приведет лишь к развалу России. Национализм большого народа пробудит национализм малых народов, и вся ситуация приведет к хаосу. Значит, едва ли транзитивность нашего государства может быть ориентирована в сторону национализма.
С другой стороны, есть пример современной Европы, где уже почти нет государственности, и она превратилась в малозаметную надстройку, которая (пусть теоретически) позволяет людям жить как угодно, исповедовать любую религию. Это «гражданское общество», где люди спокойно пересекают границы, эмигрируют, делают, что хотят и не обладают ни культурной идентичностью, ни системой жесткого национального гражданства. Гражданство становится европейским.
Второй вариант для России – принять европейскую модель, но тогда мы должны форсировать опять (как большевики поступили с Февральской революцией) стадию национального развития и объявить, что Россия уже стала национальным государством, побыла им и быстро переросла его рамки. Прежде чем стать членами Евросоюза, Франция, Италия, Германия, Австрия, Испания и т.д. успели много веков побыть жестокими, централистскими, агрессивными, эгоистичными, не терпящими национальных меньшинств и задирающими соседей государствами, но они потом перевоспитались. Нам предлагают – либо проходить весь этот путь и в начале становиться «злыми», а потом перевоспитываться, либо сразу становиться «добрыми», объявив, что мы уже побыли злыми и «национальными».
Но если мы слишком быстро станем действительно «добрыми», мы вообще потеряем всякую государственность. И от нас ничего не останется, тем более, что вокруг живет масса агрессивных народов, которые и более цивилизованы, и менее цивилизованы, чем мы, которые с удовольствием воспользуются нашим беспомощным «гражданским обществом», у которого вырвали жало эгоизма и агрессии. Ведь концепция гражданского общества – это антитеза государственности, либеральное утопическое представление о том, что, развиваясь постепенно, западная либеральная модель государственности перерастет саму себя и превратится в общество, где не будет границ, жестких норм и коллективной дисциплины.
Специфика нашей ситуации заключается в том, что нам, по большому счету неприемлемы ни тот, ни другой вариант модернизации – мы не можем вступить ни в злую (национальную), ни в добрую (глобалистскую) фазы. Мы не может перейти ни к национальному государству, потому что это разорвет Россию, ни к открытому обществу, потому что для этого вообще нет никаких предпосылок, да и нас растащат тут же.
Но мы не можем вернуться и к старому. Потому что советская модель возникла из революции, она была строго иделогизированной, эта идеология особенно никого не привлекает, она показала много своих как положительных, так и отрицательных черт. Поэтому возврата быть не может.
Таким образом, вопрос о современной российской государственности открыт, и вам – школьникам, молодым людям -- его решать. У вас очень сложная задача -- не просто прочитать в учебниках и ответить что-то банальное, но именно понять эту русскую реальность, в которой мы находимся, творить ее, жить в ней, разбираться самостоятельно в том, что перед вами, и у вас нет другого выхода, кроме усилия, мысли и воли. Нет простого решения сложнейшей задачи о судьбе и смысле российской государственности и ее исторической роли.
Евразийская государственность – постмодернистский проект
Все чаще сегодня говорят – а зачем нам вообще стремиться к западному государству? Давайте выдумаем что-то новое, какие-то другие модели государственности. Это правильно.
С нашей, евразийской точки зрения, сейчас как никогда ранее необходимо проявить творческий подход. Надо взять элементы самых разных систем и сложить из них представление о том, что можно назвать «новой империей». Взяв определенные элементы и из «открытого общества» -- демократию соучастия, органическую демократию – надо объединить наши народы и земли в единый стратегический Евразийский Союз, с довольно жесткой стратегической инфраструктурой и развитым внутри открытым гражданским обществом. Одновременно с утверждением самобытности не только русского народа, но и всех народов и культур, которые населяют Российскую Федерацию.
Это решение берет из очень старого, что-то из очень старого, древнего – это традиция, религиозная, этническая принадлежность, которая придает народам и культурам статус политического субъекта в рамках этого процесса.
Далее, утверждается единство, унитарный принцип в сфере стратегического управления вооруженными силами, единого закона, по отношению к гражданству. Жесткий каркас, не позволяющий стране распадаться.
Одновременно империя позволяет сосуществовать внутри нее различным автономным формациям.
И вот здесь самое интересное. В нашем мире, столкнувшись с массой не решаемых проблем в рамках этой единой логики модернизации и перевода к современному образцу, многие мыслители выдвинули термин – «постмодерн», то есть модель того, что должно прийти на смену «современности», «модерну», «модернизации».
Мы, то есть Россия, немного отстали, возможно и сбились с пути в потоке современности, как отстали и многие другие народы (мусульмане, индусы, китайцы и т.д.). Мы живем в замкнутом времени, в тупике. Мы находимся на границе, на точки пересечения (периферии) – одной ногой мы стоим в современности, а другой -- в вечности, в традиции. Обычно это толкуется как негатив, т.е. это плохо и нас надо модернизировать. Но можно посмотреть на это и с другой стороны.
Так, многие известные мыслители, философы Запада столкнулись со следующим соображением: если «модерн» и «модернизация» сегодня завершили свою миссию и качественно переродились, показав не только свои положительные стороны, но и свою из нанку – экологический кризис, распад семьи, наркоманию, терроризм, индивидуализм, аморальность клонирования и т.д.,-- то может быть стоит отказаться от приравнивания его к образцу и признать частным случаем исторического развития западно-европейского сегмента человечества? В таком случае мы сможем создать общество без такой жесткой структуры, открытое разнообразным влияниям и идеям, которые ранее безжалостно отметались. И тогда стали говорить о «постсовременном» обществе, об обществе постмодерна, которое не обязательно должно двигаться по одной универсальной логике.
Так вот, евразийский проект российской государственности как раз является постсовременным, постмодернистическим.
Он провозглашает: мы не будем модернизировать или делать всех россиян их такими, как жители Москвы или Санкт-Петербурга. Пусть люди в регионах, целые этносы живут по своим обычаям и привычкам, пусть развивают и укрепляют традиции и обряды. Одновременно мы не будем заставлять жителей Москвы возвращаться к старому, принудительно выполнять ритуалы и обряды. Мы не будем искусственно архаизировать наше общество там, там, где оно развито, и не будем модернизировать его там, где оно архаично.
Мы предлагаем многоуровневое представление о государственности. Что-то берется из предсовременного, традиционного общества, что-то из современной индустриальной эпохи, что-то из постсовременного постиндустриального (информационного) уклада. Так складывается представление о постмодернистическом евразийском государстве, о России и о Евразийском Союзе как о новой конструкции, напоминающей чем-то страны Востока, чем-то страны Запада, но обладающей своей уникальностью -- это авангардный проект новой политологии, новой политической философии, которую мы разрабатываем.
Это то направление, в котором предстоит позитивно мыслить, работать и созидать новым поколениям. И тогда и теоретически и на практике мы сможем ответить на фундаментальный вопрос о том, переходом к какой именно реальности является современное российское государство.
Благодарю за внимание.
