|
Определение русского национализма
(фрагмент статьи А.Дугина “Апология национализма”)
1) Русский национализм является, безусловно, религиозным - а точнее, православным, мессианским и эсхатологическми. Россия рассматривалась самими русскими как последний оплот Византийской империи, хранительницы традиций “Православного Царствия”, отождествлявшегося с “катехоном”, “удерживающим” в святоотеческом предании(1) . Появление доктрины Филофея - “Москва - Третий Рим” - было последним выражением эсхатологического византизма, сохранившегося после падения Константинополя, вопреки появлению в мире “первых признаков Антихриста”. Православие было и остается для русских не просто “одной из ветвей христианства” (как могли сказать протестанты), и не универсальной “вселенской церковью” (на что претендуют римские католики), но “последним пристанищем Христовой истины в мире апостасии, отступничества”. Русское Православие видело и переживало себя как последний “неиспорченный” бастион Веры, Сакральности в мире зла, где царит либо “языческое нечестие”, либо “римское лицемерие, подменившее дух Церкви”. Русский народ - последний носитель “Православного Царствия”, “катехона”, того “тысячелетнего царствия”, которое, по мнению православной доктрины, лежит не в будущем, но в прошлом - “в византийском православном тысячелетии”, воспринимался как эсхатологически “избранный” христианский народ, чьему попечению доверена в последние времена “тайна благодати”. При этом русский православный мессианизм был не “прозелитическим”, не “пропагандистским” и “экспансионистским”, но сугубо “консервативным”. Интуитивное национальное понимание величайшей ценности Православия заставляло русских сосредоточиться на созерцательном, бережном хранении великого сокровища Традиции, открытого для всех, кого Провидение приведет к нему, но не навязываемого никому из тех, кто духовно его не жаждет. Такое эсхатологическое мессианство - это “мессианство стояния”, неподвижной вертикали духа, а не экспансивного горизонтального продвижения вширь (как это имело место в случае католичества и отчасти протестантизма). Церковь в России фактически слилась с русским народом, с русской нацией после падения Константинополя. После этого исторического момента Русь из “одной из православных держав” превратилась в “последнее православное царство”, а русский народ стал “эсхатологическим богоносцем”.
2) Русский национализм неразрывно связан с
пространством. Не кровь, не этнос, не фенотип, и даже не культура являются для русских фактором, по которому они узнают “своих”. Русские, как ни один другой народ, чувствительны к пространству. Пространство, необъятность, безграничность, протяженность, простор - вкус и дух этого является неотъемлемой частью русской души. При этом у русских существует какое-то особое понимание природы. Именно природа, а не культура, является для русских отличительным национальным признаком. Поля, леса, холмы, степи, горы, моря и реки России обладают качеством национальности, почти правом “гражданства”, являются живой составной частью национального организма. Трудно сказать, каково происхождение этого “национального опьянения” русским пространством - быть может, славянская чувствительность в сочетании с кочевническими инстинктами тюрков степи создали эту беспрецедентную черту, или религиозное осмысление Руси как “последнего Царства” породило ощущение “страны как мира в себе”, как “ковчега Спасения”, огромного и священного, как вся Вселенная... Как бы то ни было, отношение к пространству у русских особое, подчеркнуто священное и даже антиутилитарное -русские никогда не стремились эксплуатировать свои земли, извлекать из них максимальную выгоду. Русские - хранители пространства, посвященные в его тайну, а не расчетливые колонизаторы или добытчики. Часто принадлежность к единому русскому пространству делает для русских внутренние неславянские народы более близкими, чем славяне других государств. Можно утверждать, что русский национализм является в значительной степени национализмом геополитическим.
3) Русский национализм является глубоко имперским, интегрирующим, всеохватывающим и универсальным. Русский этнос является этносом открытым, вбирающим в себя всех, кто хочет в него вступить. Русские - в своем роде “евразийские римляне”, объединяющие различные народы и языки своим особым религиозно-пространственным миропониманием и мировосприятием. “Имперскость” русского национализма ответственна за то, что у русских практически начисто отсутствует этническая солидарность, столь характерная для всех “национализмов” малого типа. Русский народ - большой народ, великий народ. Это не просто статистическая, количественная констатация, это - глубинная качественная характеристика. А будучи большим народом, он не скареден даже в вопросе жизни своих соплеменников. Это иногда приводило к ужасающим и кровавым эксцессам в русской истории, но, тем не менее, именно такое имперское, “сверх-этническое” отношение к своей нации давало русским возможность осуществлять небывалые подвиги, выдерживать невыносимые страдания, выносить нечеловеческие муки и ... побеждать. Интегрирующий характер такой имперской наклонности русских сочетался с уважением этно-религиозных традиций тех народов, которые входили (или вводились) в состав России, не желая при этом до конца отождествляться с русской нацией. Такая терпимость не признак какой-то особой “гуманности” или “доброты” русских. Скорее, в этом проявлялись
безразличие русских к тем народам, которые попадали в сферу их влияния, и одновременно, чувство глубокой национальной “избранности”, слишком ценимой для того, чтобы насильно навязывать ее тем, кто к ней не стремится или просто колеблется. Империя несет свои границы, пока не встретит непреодолимой преграды, и утверждает на своих рубежах сакральную формулу - “здесь кончается земля людей, земля духа, земля спасения”.
4) И наконец, русский национализм является традиционно
общинным, т.е. предполагающим необходимость социального объединения, соборности нации в ее коллективном “домостроительстве” (как традиционно переводили на Руси греческий термин “экономика”). Русский национализм всегда обращается в своем видении мира именно к общинному субъекту. Он с трудом даже теоретически может разбить нацию на индивидуальные составляющие. Русский, оторванный от русских, от России, как бы стирается из сферы интересов русского национализма - вот почему во всем мире никогда не существовало русской диаспоры (в отличие от немецкой или армянской, к примеру), хотя русские разъезжали по миру не меньше других народов. Выпадая из социального поля русского народа, русский человек прекращается, стирается как носитель национального духа. Его национальная принадлежность полноценна и эффективна только в общем соборном национальном контексте; вне его, на чисто индивидуальном уровне она не сохраняется, как бы это парадоксально ни казалось на первый взгляд. Русскими можно быть только всем вместе и только в России. По отдельности и вне Родины это почти невозможно.
|
|
