На мой взгляд, многие из участников конференции воспринимают это так: усиливающегося прессинга со стороны Соединенных Штатов, в том числе в такой степени и по таким направлнениям, которые для многих элит оказываются неприемлемым. Конечно, прежде всего это связано с событиями, которые произошли в последнее время, и в особенности в США 11.11.2001 г., американской оккупацией Ирака, неясностью американской позиции в отношении перспектив урегулирования курдской проблемы, проблемой самого Северного Ирака, что, естественно, их беспокоит. Это вызвало, на мой взгляд, с одной стороны, активизацию левых сил, с другой стороны, растущие ожидания в отношении армии. Армия в Турции, как вы знаете, подобно армии в Индонезии, в Нигерии, ряде других стран, играет очень важную роль и не раз доказывала это в прошлом в турецкой истории, иногда в наиболее ключевые моменты истории страны оказывая решающее влияние на ход политических событий.
Сейчас, как мне кажется, растут ожидания в отношении национально-патриотического отклика со стороны армии. Правительство находится сейчас в непростом положении, учитывая настроения внутри, с одной стороны, прозападников, которые не мыслят обозримое будущее Турции без вступления в ЕС, а с другой стороны, тех, кто готов сейчас вывести перспективу вступления в ЕС из контекста кипрского урегулирования, ссылаясь на то, что эта перспектива - де также далека, как и для России. Поэтому среди выступающих на конференции, среди тех, с кем нам довелось беседовать, растет опасение, что уступив проамериканскому, как они считают, «планам Аннана», утвержденным Советом Безопасности ООН, уступив в пользу создания унитарного государства, они лишатся очень важного козыря, исходя из того что в ближайшем будущем перспектива вступления в ЕС Турции "не грозит". Если говорить шире, то через эти беседы и выступления, в том числе отставных генералов, некоторых известных политиков, ощущается опасение угрозы постепенного размывания статуса Турции как региональной державы.
Неясность позиции США в отношении будущности Северного Курдского государства, как и Северного Ирака, и поддержка «плана Аннана» вызывают у руководства Турции серьезную озабоченность. Из этой озабоченности и роста антиатлантических настроений, связанных, прежде всего, с оккупацией в Ираке, встает вопрос о поиске объективных союзников для решении ряда вопросов. И, что характерно, многими из них, особенно из левого крыла, объективно видится потенциально эффективным союз с Россией в решении ряда вопросов. Конечно, мы понимаем, что Турция не отказывается от своих далеко идущих планов в отношении как Кавказа, так и Центральной Азии, и сейчас она, не меньше чем раньше, заинтересована в этом. Тем не менее основа для такого сотрудничества по ряду вопросов будет солиднее. После 11 сентября и особенно после оккупации в Ираке в Турции, и это один из моих выводов от участия в конференции, наблюдается рост привлекательности Евразийской идеи. Турки все более открыты сейчас для восприятия идей, которые позволят им, отойдя от стереотипов прошлого, настойчевее искать какое-то размыкание тех заскорузлых вопросов, затянувшихся проблем, решение которых до сих пор не найдено в силу целого ряда причин, и проблемы Кипра в частности. Вот отсюда поиск сотрудничества. Помните некоторые высказывания участников конференции в отношении того, что сегодня мы отдадим Кипр, завтра еще что-нибудь, а послезавтра недалеко и до Грузии.
Когда турки пытались доказать нам необходимость более тесного сотрудничества сейчас, перед лицом вызова со стороны США, глобализма, они отмечали ряд особенностей, в том числе сложность геополитического положения. Две региональные державы разного контингента, играющие важную роль в черноморском сотрудничестве … Турция, в силу ряда причин, стремится к вступлению в Европейский Союз, часть правительства работает в этом направлении, но, с другой стороны, многие не согласны и отрицают перспективы этого вхождения.
Какова ситуация на нынешнем этапе? Ситуация на парламентских выборах – а конференция состоялась за три дня до их начала, - была такой, как мы и предполагали, и сейчас кандидаты примерно равны. После выборов ситуация остается неясной, 25% у Денкташа, 25% у сторонников Евросоюза, число мест в парламенте в целом разделилось в той же пропорции – 25 на 25. Положение, по существу, патовое: либо организовать перевыборы по конституции через 60 дней, либо вести дело к созданию коалиционного правительства. Пока этот вопрос в стадии обсуждения.
Наша позиция: как постоянный член СБ ООН, связанный решениями по кипрскому вопросу, мы по-прежнему поддерживаем "план Аннана", считаем его основой, я хотел бы отметить, основой не решения кипрской проблемы, а основой для дальнейших переговоров для ее решения. Т.е. мы не считаем его панацеей, не исключаем возможности поиска и других путей, и некоторой корректировки этой позиции, конечно, оставаясь связанными рамками Совета Безопасности и нашими прежними обязательствами. Как Вы знаете, американцы, одни из первых, уже предприняли шаги по возобновлению контакта с Денкташем. Они призвали и другую сторону турецко – греческую общину воспринять прежнее обращение ЕС и отказаться от позиции, которую занимает Денкташ, связывая решение кипрского вопроса с признанием Турецкой Республики Северного Кипра.
Россия, как нам представляется, в этих условиях не должна упускать, при всем понимании сложностей нашей проблемы, этот регион, который традиционно находится в зоне национальных интересов России. Мы всегда в кипрском урегулировании принимали участие в принятии важных решений. Сейчас важно, не теряя времени, после выборов сказать свое слово, приняв активное участие в поисках, не меняя существа «плана Аннана», развязок и тех шагов, больших и малых, которые мы могли бы позволить, с учетом нынешнего реального контекста. Надо работать на опережение, а в условиях, когда, как сейчас, идет пересменка представителя России по кипрскому урегулированию, - у прежнего были контакты с Денкташем, в обычных рамках, как и у нашего посла. Участие в этом процессе даст возможность для более углубленного изучения ситуации на Кипре в целом, в том числе и на Северном (как известно, 37% территории занимает ТРСК). Помимо того, с учетом этого нам, Международному Евразийскому Движению, как неправительственной организации, надо пристальнее взглянуть на эту ситуацию с евразийского угла и внести свой посильный вклад в ее урегулирование, в том числе и через прямые контакты не только с представителями одной стороны, я имею в виду сторонников Денкташа, но и с другой – греками-киприотами.
Д.: Очень здорово, очень содержательно. Я хотел бы высказать несколько соображений по поводу кипрской проблемы в геополитическом ключе, а потом выслушать Ваше мнение или Вашу критику, Ваши замечания. Первое: давайте посмотрим геополитический контекст того, что происходит. Происходит глобализация, усиление однополярного мира, где Америка выступает арбитром не только в глобальных международных конфликтах, но и активно вмешивается в региональные процессы. Турецкое руководство, безусловно, обеспокоено сокращением региональных полномочий Турции как суверенного государства, поскольку процесс глобализации, процесс усиления американской однополюсной системы определенным образом вносит коррективы в региональный потенциал страны. Здесь надо обратить внимание, что есть несколько уровней этого потенциала. Любая мощная региональная держава имеет несколько уровней.
Первый – этот уровень тех зон влияния, которые превышают ее территориально-национальную государственность. Любая региональная держава, особенно если это сверхдержава, или крупная держава, имеет зоны интересов, прилегающие к ее территориям, но не входящие в ее состав. Это мы имеем в данной ситуации Северного Ирака, Северного Кипра, т.е. это зоны влияния или, по крайней мере, зоны опасности для Турции. Это то, что заботит Турцию как региональную державу.
Второй уровень: сохранение суверенитета и геополитических полномочий в рамках национальных границ, признанных международным правом.
Третий – возможность сокращения этих полномочий, национальных границ, что может возникнуть в результате успешной в той или иной степени деятельности сепаратистских элементов. Турция как раз вопрос не столько даже Ирака, сколько Северного Ирака, Курдистана, иракских курдов и проблема Северного Кипра. В условиях общей десуверенизации национальных государств и общего сокращения полномочий региональных держав в рамках глобализации и усиления американской гегемонии эти процессы тоже могут быть взаимосвязаны. Вначале Турцию ограничат в ее влиянии за пределами национальных границ, таким образом, сократив полномочия турецкого суверенитета, следующим моментом будет сокращение влияния национальной государственности, а дальше, возможно, начнется процесс десуверенизации в тех границах, которые признаны международным правом.
И правда, когда мы подходим к десуверенизации какого-либо государства или вступаем в процесс утраты региональных полномочий какого-то государства, это самое государство всегда разлагается по частям: начинается сокращение его заграничных влияний, зон влияния, дальше ставится под вопрос обстановка в государстве, дальше – сепаратизм. Сам факт вмешательства американцев в Ирак заставляет задуматьться, ведь для турок иракский светский режим Саддама был очень привлекателен. Во-первых, он сдерживал курдов от создания автономного государства. Во-вторых, он сдерживал исламистский фактор, который для турок является очень серьезной внутренней и внешней угрозой. Поэтому к самому Ираку у Турции геополитических претензий не было, и режим любой формы стабильности, сдерживания сепаратизма, этих потенциальных угроз, был для Турции приемлем. Когда Америка жестко ударила по Ираку, она активизировала те угрозы, которые представляются Турции в ряду самых серьезных – курдский и исламистский фактор.
При этом было продемонстрировано прямое вмешательство американского полюса в дела суверенного государства. В региональном смысле, американская агрессия резко ослабила позиции Турции.
Собственно говоря, Ирак был более-менее предсказуемым, может быть, недемократическим, но предсказуемым партнером, который сдерживает основные опасные для Турции факторы. А еще Турция в значительной степени контролирует иракскую воду… В общем, существовавшее положение дел было выгодно Турции, а Америка нарушила эту систему.
Далее, параллельно с возникновением, активацией этой проблемы возникает давление Европейского Союза на кипрскую проблему, а по сути, речь идет о снижении влияния государства на Турецкую Республику Северного Кипра. Унитарное государство со своим турецким самосознанием воспринимает организацию «плана Аннана» как, опять же, сокращение региональных полномочий турецкой сверхдержавы. Соответственно, эти два момента – Северный Ирак и Северный Кипр – осознаются турецким руководством как сокращение стратегического потенциала и усиление факторов риска для национальной безопасности Турции. В обоих случаях натовская система или система коллективной европейской безопасности не выступают, как было до какого-то момента, гарантом обеспечения турецких национальных интересов, но предполагает пересмотр status quo не в пользу регионального потенциала Турции. Пока мы ничего не говорим о том, в чью именно пользу, но не в пользу Турции. Соответственно, совокупность этих нескольких замечаний, на мой взгляд, подводит турецкое руководство к мысли о необходимости искать других путей, новых способов обеспечения своего собственного регионального status quo или его усиления, расширения, может быть, по крайней мере, сохранения и подтверждения. Напомню, что предшествующая система стратегического планирования Турции заключалась в усилении регионального веса Турции с опорой на Америку и Европу. И за счет постсоветских и даже, может быть, российских территорий Турция увеличила свое региональное присутствие, например, в Грузии, даже в Чечне, или в Средней Азии, в тюркских республиках. Отсюда пантуранизм. Это благосклонно воспринимается странами НАТО. Таким образом, возникает некий баланс сил. Собственно говоря, это была атлантическая геополитика, и Турция долгое время, с определенным ситуативным успехом для себя, следовала в русле этой стратегии в регионе.
З.: И во многом продолжает следовать…
Д.: Да, эта традиция очень серьезна. Она началась с 50-х годов, когда была запущена идея, что Сталин претендует на северные турецкие территории. Тут и ревизия границ, и обращение к Западу. Также следующий этап – НАТО и ожидание вступления в ЕС. Т.е. на сегодня, откуда, мне кажется, подъем евразийства в Турции, который мы зафиксировали, это начало осознания, что атлантическая политика дает определенные сбои в экономике, препятствует развитию экономических отношений со странами, гораздо более привлекательными для Турции с точки зрения энергетики, балансов, ценовых и таможенных пошлин, чем Европейский Союз или США, т.е. по сути дела, с евразийским анклавом. Плюс еще два уже упомянутых серьезных момента – Ирак, который резко повышает уровень уязвимости Турции, и Северный Кипр, который сокращает зону ее регионального влияния уже на западном направлении. Это заставляет турецкое руководство просто смотреть в другую сторону, туда, куда не смотрели уже несколько десятилетий, но куда смотрела, как оказывается, кемалистская Турция и т.д. То есть посмотреть на те прецеденты - исторические, национальные, - которые в общем не находились в русле турецкой атлантической геополитики последних десятилетий. Вот это, мне кажется, первый геополитический контекст, который следовало бы зафиксировать, который тогда пояснит: как же так, откуда в Турции евразийство, что в принципе не само собой разумеется. Евразийская тематика в таком контексте базируется на многих силах: левых, националистах светского кемалистского толка, которым принадлежит армия, и даже, возможно, некоторых религиозных проправительственных эрдогановских, а еще более эрбакановских, исламистских движениях плюс социал-демократия Эджевита и даже какая-то часть демирелевских кругов. В общем, самые разные круги начинают мыслить Турцию в ином статусе. Мне кажется, это объясняет такой довольно неожиданный поворот интереса Турции.
Рано говорить о тренде; Вы совершенно правы, на самом деле, не надо забывать, что в рамках атлантической стратегии Турция жила десятилетиями. Но, с другой стороны, российская сторона не может игнорировать этого изменения в геополитическом векторе и такое явное проявление интереса. Это первое замечание. Таким образом, существует возможность реориентации Турции. По крайней мере, это симптом, который российская сторона должна осмыслить, как-то проанализировать, принять или отвергнуть. Когда нам предлагают что-то позитивное, всегда нужно посмотреть, может быть, это нехорошо или хорошо, но это оферта. Турецкое евразийство росло, как геополитическая оферта с очень упорядоченной системой взаимосвязей, причин, следствий, импликаций и т.д. Второй тезис, который я хотел бы высказать, это относительно того, что благодаря этой оферте и с учетом ее Россия получает возможность выступать в кипрской проблеме аналогично американцам, которые стараются быть с обеих сторон конфликта, т.е. играть
и с одной стороны, и с другой. Так американцы ведут себя сейчас в палестино-израильском конфликте, где, поддерживая приоритетно Израиль, они все более внедряются в палестинское руководство. И это началось не сегодня, прошли уже десятилетия, но на данный момент баланс американской поддержки Израилю и ООП достиг почти такого равновесия: шаг туда, шаг сюда, шаг к Шарону, шаг к Арафату.
Так вот, Россия, на мой взгляд, - сейчас мы оставим израильскую проблему, хотя там то же самое, - в нынешних условиях могла бы играть точно так же параллельно и здесь. а что касается Северного Кипра, то здесь они, при наличии этой новой евразийской оферты со стороны Анкары, симметрия будет полная. С одной стороны, мы с греками-киприотами связаны общей культурой, православием, и, в значительной степени, тем, что мы, в общем-то, всегда были с этой стороны, греков-киприотов, в том числе и поставки оружия, и лоббирования энозиса в той или иной степени с Грецией. Очевидно, это некая византийско-православная линия, которая была в значительной степени подхвачена Советским Союзом и современной Россией. Но благодаря евразийской ориентации Турции у нас есть возможность подойти к этой проблеме с другой стороны, что, по-моему, тоже нельзя упускать. Это не значит, что мы оказываем приоритетную поддержку Анкаре в данном вопросе, это было бы экстравагантно, необоснованно, и нас бы никто не понял.
Это просто нелогично, я думаю, настолько нереально, что даже самые авангардно мыслящие умы от нас этого не ожидают. Но возможность играть с двух сторон, так сказать, двумя руками, в кипрской проблеме у России появляется только сейчас, так как она всегда играла с одной стороны. И в этом отношении действительно существуют параллели между Россией и Турцией.
Россия тоже находится под угрозой утраты своего регионального влияния и должна искать союзников, которым этот объективный процесс тоже угрожает. Соответственно, у нас с Турцией возникают общие риски. А раз так, у нас появляется новая платформа для взаимопонимания. На самом деле, если мы пойдем навстречу Анкаре в этом вопросе, то получим много стратегических дивидендов. При этом такая конвенциональная поддержка исключительно Греции во всех ее начинаниях базировалась на основе общности православной культуры и традиций. Это, мне кажется, гораздо менее перспективно, тем более, что Греция не обладает таким региональным потенциалом, как Турция, никак не влияет на ситуацию на Балканах, в Восточной Европе, в СНГ. С точки зрения стратегических интересов Турция для нас очень важна и она может принести нам много неприятностей или много каких-то позитивных моментов, особенно при этой оферте. Греция нам не может принести ни особых неприятностей, ни особых дивидендов. Этот просто такой типичный подход. Да, понятно, нас объединяет православие, но светское. Турция тоже светское государство, оно же не исламистское. Они не продают свои исламистские ценности, тем более, что у нас есть проблемы и с греческим православием.
З.: Я думаю, сделав выбор в конце Второй Мировой войны, мы похоронили многие надежды, и сейчас я с Вами совершенно согласен в отношении Греции.
Д.: При этом я хочу подчеркнуть, что нельзя отказываться от того, что сближает нас с Грецией, от нашего влияния на Южном Кипре. Оно есть, и мы можем использовать его позитивно и конструктивно; другое дело, что самый главный момент – это новая оферта Турции. Евразийский тренд Турции мы должны осмыслить не как инициативу Догу Перинчека и ряда генералов, ректора Стамбульского Университета и каких-то центров, даже того же Эрдогана, премьер-министра. Это внутритурецкий тренд, обусловленный объективной системой логистических построений…
З.: … на сегодняшний день.
Д.: Да, это совершенно конкретная ситуация. Мне кажется, мы должны принять ее во внимание. И второе: из этих двух элементов складываются некие намеки, наши возможности, а, может быть, одновременно и лимитация, т.е. то некое очерченное пространство пересмотра «плана Аннана», о котором Вы говорили. Мы должны выработать свою проблему по Кипру, более активно включиться в процесс с двух сторон и воспользоваться данной ситуацией для усиления нашего собственного статуса, точно взвесив международные, политические, геополитические, региональные и, скажем, мировые пространственные риски.
И последнее, что я хотел сказать: очень важно – это третий пункт – ситуировать проблему Кипра вообще, в евразийский контекст. А Кипр, безусловно, интересует Европу, часть Европы; он, безусловно, интересует Турцию, и, безусловно, интересует Россию. Давайте решать проблему европейско-турецко-российскими методами. У нас есть все главные геополитические партнеры. Турция представляет этническую часть, Греция – уже часть ЕС, и Россия, православно связана с Грецией, а геополитически, прагматически – с турецкой опцией. Вот Турция, Россия и Европа должны решать приоритетно кипрскую проблему. Вот они акторы. Вот они судьи, арбитры.
З.: А Иран, его место в этом вопросе ?
Д.: В данном случае я бы сказал, что никакого. Иран должен быть привлечен вместе с Турцией для ряда трендов Средней Азии и Закавказья, но не в Средиземноморье. Иран все-таки региональная держава, у него есть свои интересы. Например, с Ираном мы должны будем решать тематику Афганистана, Азербайджана, Армении. Вот это зона нашего эксклюзивного сотрудничества, в то время, как на Кипре представлены Россия, Европа и Турция. Если мы просто предложим сделать кипрскую проблему евразийской, т.е. евро-азиатской, европейско-турецко-российской, то очень сильно выиграем от этого, что было бы логично. Европа для европейцев, Америка для американцев, Евразия для евразийцев. Это третий момент.
Вот три соображения, которые, я полагаю навскидку, не имеют дипломатического выражения в принципе, они оперируют к системе категорий, понятий, приоритетов, которые еще только предстоит перевести на дипломатический язык.
В этом контексте, который Вы описали, как Вы видите возможности или направления – я не говорю о готовых решениях – перевода трех тезисов, которые я озвучил: евразийская оферта Турции, проблема Кипра как баланса между тремя сторонами, т.е. Кипр как евразийская проблема, и суверенные интересы Турции в вопросе сближения с Россией. Как это все можно перевести в дипломатическую плоскость решений?
З.: Александр Гельевич, очень интересные перспективы, Ваши замечания и выводы. Конечно, в дипломатии есть планы, задумки, а есть и лимиты. Одно дело то, что мы хотим, не отрываясь от земли и базируясь на нашей сермяжной почве, – я имею в виду не только экономику, которая только сейчас начинает вызревать, но и др.. Но с другой стороны очевидно, что такая нажимная позиция США по целому ряду вопросов, особенно на Ближнем Востоке, подгоняет Турцию если не в объятия, то, во всяком случае, к пониманию важности более тесного сотрудничества с Россией, не отказываясь от своих стратегических планов. Мы не строим иллюзий насчет этих планов, но, с другой стороны, готовы временно поступиться чем то, может быть, снизить свой напор, а он ограничен в том числе финансовыми соображениями. Я с Вами полностью согласен в том, что сейчас для этого представляется шанс. Я не говорю «исторический», но тем не менее, сейчас, как никогда ранее. Ныне мы имеем политическую возможность более тесной работы как
с турецким руководством, что непросто, с учетом их ангажированности, так и с другими очень важными сегментами политики, которые очень самостоятельны, - и армия, и левые, многие другие. В этом плане я хотел бы подчеркнуть роль университетской, академической, профессорской среды, в том числе Стамбульского Университета как головного учебного заведения, которое всегда было поставщиком советников и политических деятелей для исполнительной власти и других госструктур.
Д.: Это перевод в дипломатическую плоскость. А как Вы думаете, не следует ли репозиционировать в такой ситуации дипломатический подход России к Турции, в том числе и по кипрской проблеме, не следует ли усилить соответствующий статус дипломатических департаментов и отделов, традиционно занимающихся этим?
З.: Как дипломат, 40 лет проработавший в МИДе, один из самых молодых дипломатов получивших в 1985 г. ранг Чрезвычайного и Полномочного Посла, зная всю эту кухню, хочу сказать, что для такой консервативной организации, как МИД, многое из того, о чем мы говорили, переварить не так просто. На это накладываются наш нынешний реальный статус и многое другое. Но тем не менее, это не должно нас останавливать. Сам факт общения в стамбульском Университете, тот факт, что неправительственная общественная организация активно внедряется в этот процесс и пытается оказать на него влияние, не только расширяет нашу политическую палитру, но только подкрепит Президента и МИД, которые традиционно ведут и курируют внешнюю политику. В этом смысле, это только расширит наши возможности в то время как, для американского посла не является проблемой на 9-ый день после выборов съездить в резиденцию Денкташа, а мы квсё ограничиваем себя какими-то несуществующими правилами игры.
Совершенно с Вами согласен, что пришло время для того, чтобы акцентировать свою позицию так же активно, как мы это делали в бытность Советского Союза, когда наши послы на Кипре и в Турции более активно влияли на этот процесс.
Д.: Больше со стороны греков.
З.: Да, но в силу очень многих причин, которые не хотелось бы сейчас упоминать. Поэтому мне представляется очень важной инициатива Международного Евразийского Движения как неправительственной общественной организации в ответ на предложения и инициативы со стороны стамбульского Университета и различных деятелей, вне зависимости от их политической окраски, внести свою лепту и, базируясь на своих представлениях, высказать ряд дополнительных соображений, которые могли бы лечь в копилку выработки новых путей. А то, что Россия сейчас должна более внятно заговорить на эту тему, у меня не вызывает никаких сомнений. Причем не в хвосте, ожидая, пока за нас американцы договорятся, подкорректируют «план Аннана».
Референдума, я думаю, не будет, они скорее договорятся напрямую и разными путями будут добиваться принятия своих оговорок и изменений, а мы будем, вынуждены, т.к. у нас просто не останется выбора, одобрить надо работать на опережение. Недавно состоялись выборы, и уже в январе, я считаю, мы должны обогатить палитру наших дипломатических приемов и внести свой вклад в продвижение урегулирования этой проблемы. К сожалению, возможности России оказывать решающее влияние на эти процессы лимитирована. Но это не должно нисколько нас обескураживать.
Д.: Замечательно. И последнее, что я хотел добавить. Если говорить об экономических рычагах влияния, то сейчас возникает интересный момент. При данном устройстве турецкой экономики более радикальное вхождение ее в ЕС, ВТО и др. не принесет больших дивидендов. Более того, оно может принести только определенный ряд убытков. Неслучайно в ходе нашего визита говорили: «Вы были в Турции?». Мы отвечали: «Да, мы были в Анталии». Они говорили, что это все равно, что часть России, потому что на самом деле экономика Анталии, как в значительной степени и Турции в целом, начинает зависеть от российских туристов, и вообще российского бизнеса…
З.: Не совсем. Где-то более половины экономического потенциала Турции – это овощи, фрукты и многое другое. После Стамбула и Анкары Анталия – самый мощный экономический регион вне зависимости от туризма.
Д.: Вот интересно, что система энергетического обмена, система определенной комплементарности с точки зрения технологий, строительных технологий, еще плохо развитых в России, прекрасно развиты в Турции, притом, что у России есть определенно большой финансовый потенциал за счет зерна… Мы не будем это обсуждать, короче говоря, у России есть новые экономические возможности позитивного влияния на Турцию. Речь идет не о прямых инвестициях, а определенным образом экономической поддержке.
Возможно, это экономическое обстоятельство - ограниченный, средний, но все-таки стабильный и нерискованный позитив России, который самими турками сравнивается с теми серьезными рисками, что связаны с интеграцией страны напрямую в ЕС. Поэтому Турции, возможно, было бы выгодно развить свой экономический статус, не исключая отткрытость Европе, традиционные контакты…
З.: На самом деле, идея неплохая.
Д.: Об этом серьезно говорят.
З.: А почему нет? Вполне возможно.
Д.: Я благодарю Вас за интересную беседу.
