Международное Евразийское Движение :: Статьи Дугина | О Договоре о коллективной Безопасности СНГ

На самом деле, значение этого шага трудно переоценить. Тем более странно, что серьезных аналитических материалов на эту тему в широкой российской прессе не последовало.

О чем идет речь в геополитическом аспекте? Для того, чтобы ясно оценить значение этого решение необходимо сказать несколько слов о том, что этому решению предшествовало.

С геополитической точки зрения, с конца 80-х годов началась постепенная деконструкция стратегического потенциала сухопутного полюса, евразийского стратегического пространства, зафиксированного в то время в рамках Варшавского договора. Если в идеологическом смысле Варшавский договор воспринимался как союз стран с социалистической экономикой и марксисткой идеологией, то в геополитическом ракурсе это был формат континентальной, сухопутной стратегической конструкции, противостоящей атлантизму, который в то время отождествлялся со странами капиталистического типа. Заметим сразу, что эта идеологическая модель в полной мере наследовала еще более раннюю – дореволюционную раскладку сил в геополитике, когда речь шла не о противоборстве идеологических лагерей, но о зонах влияниях крупных европейских государств. До СССР ту же евразийскую стратегическую функцию выполняла царская Россия.

Советский союз идеологически резко порвал с прошлым, с «царизмом», но геополитически, как ни в чем ни бывало, унаследовал ту же самую стратегическую функцию. Законы геополитики оказались фундаментальнее законов идеологии.

Кризис марксизма в СССР и в странах Восточной Европы повлек за собой и роспуск Варшавского договора. Причем никакого симметричного ответа со стороны стран НАТО, объединявших общества с капиталистической экономикой, не последовало. Более того, освободившееся стратегическое пространство стало постепенно заполняться именно атлантистскими влияниями – страны Восточной Европы наперебой стали подавать заявки на вступление в НАТО. Геополитически это означает, что они стали отдаляться от евразийства и вовлекаться в орбиту атлантизма. Иначе и быть не могло, так как геополитические системы связаны между собой как сообщающиеся сосуды – там, где у евразийства убывает, там прибывает у атлантизма, и наоборот.

На следующем этапе самоликвидации распался уже сам СССР. Политические и идеологически это совершилось достаточно радикально, но в стратегическом аспекте действовать столь же резко было просто невозможно. Поэтому система объединенных штабов стран СНГ сохранилась как стратегическое наследие, как координационный центр общего руководства вооруженными силами новообразовавшихся стран. В принципе как и само СНГ эта военная структура мыслилась изначально как инструмент «постепенного и цивилизованного развода».

Однако с течением времени этот стратегический фактор, равно как и определенные экономические, таможенные и даже политические соображения поставили на повестку дня именно геополитику. Оказалось, что стратегическое единство евразийских держав, которыми, без всякого сомнения являются все страны-участницы СНГ, гораздо глубже, нежели политическое оформление истории советского периода или Российской Империи.

Общность интересов как общность судьбы (Гаспринский) стала все более осознаваться народами бывших братских республик и их политическими и экономическими элитами. Так постепенно вместо инструмента «цивилизованного развода» СНГ стало мыслиться как нечто иное – как стадия нового процесса, процесса евразийской интеграции. Здесь надо отдать должное Президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву, который первым заговорил о «Евразийском Союзе». Кстати, в 1994 году аналогичный проект – только с другим названием выдвинул и Президент Узбекистана Ислам Каримов, который, однако, позже ревниво отнесся к инициативе Назарбаева и принялся критиковать «евразийство». Но дело не в названии, а в сути явления – геополитическое сознание лидеров стран СНГ в определенный момент – где-то в середине 90-х – под давлением объективного хода событий стало все более обращаться к необходимости переломить процесс стратегического распада евразийского пространства.

В период правления Президента Ельцина инициатива новой волны евразийской стратегической интеграции в РФ особой поддержкой не пользовалась. Кремль не противодействовал ей открыто, но воспринимал довольно холодно. С одной стороны, этому способствовал экономический миф, активно насаждавшийся младореформаторами о том, что любое сближение России со странами СНГ ей экономически не выгодно, а с другой, безоглядное равнение на Запад порождало в отношение бывших братских республик чувство скепсиса и раздражения. Национализм и западничество в этом вопросе сошлись. Кроме того, горячечный антикоммунизм заставлял любые интеграционные инициативы отождествлять с «коммунистическим реваншем».

Лишь к концу ельцинского периода и особенно с приходом к власти Владимира Путина ситуация в этом вопросе изменилась. Получивший солидное геополитическое образование, опробированное на практике, новый Президент не мог по инерции культивировать безответственные конъюнктурные мифы. Постепенно в РФ стало возрождаться стратегическое мышление, геополитическое видение мировой ситуации. С Путиным начался процесс поворота от «цивилизованного развода» к «новой интеграции».

Далее следуют важные конкретные шаги. Первый: закрепление «таможенного союза» пяти стран СНГ – России, Беларуси, Казахстана, Киргизии, Таджикистана. Из истории известно, что реализация «таможенного союза» является первым экономическим шагом на пути дальнейшей политической интеграции. Первым теоретиком таможенного союза (Zollverein) был Фридрих Лист, немецкий экономист, заложивший концепцию объединения немецких государств, которая позже блистательно реализовалась на практике. По сходной модели проходило и становление Евросоюза, начавшееся именно с таможенных интеграционных мер.

Развитием «таможенного союза», очередным этапом экономической интеграции стало создание ЕвраАзЭС. «Евроазиатское Экономическое Сообщество» стало еще одним шагом в сторону реализации последовательного «Евразийского Союза», расширяя модель таможенной интеграции до уровня более широкого экономического партнерства. С геополитической точки зрения, в этом проявилась воля к возрождению евразийского полюса, того самого, борьбу с которым видят в качестве своей приоритетной задачи стратеги атлантизма – такие как Збигнев Бжезинский, описавший в своей книге «Великая Шахматная Доска» сценарий дальнейшего распада стран СНГ и, в частности, России в качестве оптимального (для Запада, точнее, для США) сценария. В лице Путина политические элиты стран СНГ, осознавшие потребность в новой интеграции, нашли точку опору, геополитический фокус.

Несмотря на динамику и парадоксы внешнеполитической конъюнктуры, процесс евразийской интеграции за последние несколько лет постепенно набирал обороты. И именно в этом ключе следует понимать решение о создании «Организации Договора о коллективной безопасности».

После экономических шагов руки дошли до военно-стратегических. Декларировав ориентацию на создание интегрированной евразийской экономики в формате ЕвраАзЭС, – к которому, пусть пока в статусе наблюдателей, присоединились совсем недавно Киев и Кишенев, – главы государства, взявших курс на новое евразийское объединение, делают следующий ход – объявляют свое решение о создание общей системы безопасности. Следует подчеркнуть фундаментальное различие этой новой «межрегиональной организации» от уже существующей системы координации вооруженными силами стран-участниц СНГ – речь идет о том, что управленческие инструменты, существовавшие по инерции и предназначенные для мягкого и постепенного разделения, радикально меняют свой смысл. Отныне мы вступаем в эпоху нового стратегического осознания общих целей, общих угроз и общих вызовов, которые превращают участников ЕврАзЭС в элементы единого евразийского стратегического пространства, заново организующегося в геополитическое единство.

Конечно, нынешний формат «Организации Договора о коллективной безопасности» не идет ни в какое сравнение не только с Варшавским договором, но и с ВС СССР. Однако крайне важен сам геополитический вектор данного начинания. – Если в этом направлении будут предприняты организованные и настойчивые усилия, стратегический статус Евразии может существенно возрасти. Конечно, не следует быть излишне оптимистичными: совокупный военный потенциал стран «Договора» совершенно недостаточен для конкуренции с могущественным НАТО. Но он такой задачи и не ставит. Важно лишь закрепить в конкретных шагах геополитическую волю к грядущему возрождению, выразить решимость укреплять и отстаивать стратегическую суверенность. Это уже само по себе не мало.

Последнее, что следует сказать. На повестке дня стоит вопрос об общей системе «Евразийской Безопасности». Эта тема серьезно превышает масштаб нынешнего «Договора», масштаб всех стран СНГ. Евразийская Безопасность в сегодняшних планетарных условиях предполагает со стороны России гибкую системы альянсов и договоров с самыми разнообразными силами Запада и Востока. Евросоюз и Япония могут рассматриваться как континентальные пределы евразийской стратегической интеграции. Азиатские страны – Иран, Индия, Китай – попадают в число прямых партнеров еще естественнее. А расширение участников «Организации Договора о коллективной безопасности» за счет других стран СНГ, некоторых восточно-европейских государств и Монголии вообще представляется неотложным делом.

Никто не утверждает, что евразийская интеграция – это нечто простое и легкое. Строить и создавать всегда сложнее, чем сносить и разрушать. И однако, следует учитывать, что предыдущие стратегические издания евразийской геополитики при всех своих плюсах имели колоссальный минус – они рухнули, оказались недолговечными, не справились с исторической задачей надежной геополитической интеграции континента. В этом явно видна ограниченность советской идеологии, а также явная геополитическая пространственная недостаточность евразийского блока в его предшествующей конфигурации – европейские геополитики (в частности, Ж.Тириар и Й. фон Лохаузен) давно предрекали, что Варшавский договор в тех границах, в которых он существует, исторически обречен.

Единственным спасением для СССР (ранее Российской Империи) была бы геополитическая нейтрализация Европы (и Японии) и выход к теплым морям на юге – только в таком случае атлантистский полюс был бы более менее уравновешен. Но этому препятствовала идеология – как марксистская в случае СССР, так и колониально-царистская в случае Российской Империи. В какой-то момент надо было жертвовать либо идеологической надстройкой, либо геополитикой. Увы, в XX-м веке российские (советские) политические элиты идеологией пожертвовать не хотели. За что и поплатились. Но повторять их ошибки мы не имеем право.

Евразия будет сделана и делается уже