Так сложилось, что в ХХ веке гуманитарные дисциплины, в частности, структурализм, структурная антропология, этносоциология, вообще социология, философия рассказали о человеке очень и очень много. Рассказали о самых его глубинах, но человечеству это оказалось совершенно неинтересно. Поэтому, с одной стороны, гуманитарные науки достигли своего пика. С другой, - они оказались на периферии, потому что люди предпочли этим наукам экономику, технику или же просто быт, развлечения и поиск комфорта. И уже в связи с отсутствием запроса в материалистическом, гедонистическом обществе, в обществе чувственной культуры, как говорил Питирим Сорокин, сами гуманитарные ценности и гуманитарные дисциплины оказались не востребованными. Ну а в дальнейшем, вследствие отсутствия востребованности и интереса, они переместились на периферию внимания и постепенно стали деградировать. И со временем даже преподаватели гуманитарных наук, сами гуманитарии все больше и больше утрачивали тот крайне интересный объем тех гуманитарных знаний, методик, образовательных технологий, которые были наработаны.
Если общество, власть, зрители и медиа-магнаты предпочитают сводить всю проблематику к примитивнейшим чисто рыночным стандартам, то соответственно уровень гуманитарной сферы стремительно падает. И в конечном итоге мы имеем настоящий, полноценный общеевропейский кризис (подчеркну: этот кризис не только наш, но и западноевропейский) гуманитарного знания. Кстати, я наблюдаю, как в Европе за последние два десятилетия стремительно рухнул ценз интеллектуальной жизни. То есть тот уровень, который мы знали в Европе 60-70-х и даже еще 80-х годов, то есть те стандарты, которые тогда были общими, само собой разумеющимися для любого интеллектуала, для философа, социолога, психолога, для любого гуманитария, - этот уровень обрушился просто стремительно. Так, например, сегодня лицом французского интеллектуализма являются просто два интеллектуальных калеки – Бернар-Анри Леви и Андрэ Глюксманн. При этом если посмотреть, что они писали в 70-80-х годах, это было более-менее стройно, это была пусть периферийная, но все-таки философия. В 90-е же годы они превратились в обслуживающий персонал каких-то пиар-агентств, пишущих предисловия к каким-то модным каталогам Ив Сен-Лорана, а в 2000-е годы – просто озверелыми ультралиберальными журналистскими шавками хуже Альбац.
Нужно прямо признаться: в последние десятилетия всевозможные либеральные публицисты-утилитаристы, всевозможные политтехнологи просто победили гуманитарных мыслителей и интеллектуалов.
Михаил Тюренков: В том числе, и в самих себе?
Александр Дугин: И в самих себе, совершенно верно.
Михаил Тюренков: Интересно, а тот же Ален де Бенуа не победил?
Александр Дугин: Ну, де Бенуа в данном отношении – просто последний герой... Конечно, еще есть такие люди. Но что с ними делают? Что они сделали с великолепным французским антисистемным интеллектуалом и мыслителем Роже Гароди? Его же просто оклеветали, маргинализировали, превратив в какого-то козла отпущения! При этом стоило, например, известному католическому гуманисту Аббе Пьеру, человеку, который всю свою жизнь занимался миротворческой деятельностью, поддерживал бездомных, который был этаким европейским Махатмой Ганди, поддержать Гароди, и Аббе Пьера не осталось. Его тоже обвинили во всех смертных грехах, несмотря на его умеренность и во многом даже либеральность. В конечном итоге апологеты ультралиберальной политкорректности полностью зачистили интеллектуальный пейзаж современной Франции.
Михаил Тюренков: А если взять Россию? Насколько наш кризис гуманитарного знания идентичен указанным Вами западноевропейским губительным процессам в данной сфере?
Александр Дугин: У нас в этой сфере дело обстоит вообще страшно, поскольку у нас тот расцвет наук о духе, гуманитарных дисциплин, который имел место в конце XIX – начале XX века, был купирован еще на первом этапе марксизма. И марксизм набросил свои узкие формы на всю эту сферу, то есть человеческий дух изучался исключительно через призму марксизма. Я, кстати, не говорю, что это умаляет ценности марксизма, но в качестве этакой единственной верной идеологии, единственно верного мировоззрения, претендующего на решение всех вопросов, он, конечно же, был несостоятелен. И именно он существенно обрезал полноту естественного развития русской гуманитарной науки.
И, наконец, второй страшный удар – это пришествие либералов-западников в 90-е годы, которые, по сути, практически похоронили гуманитарную науку. Наука, и без того измотанная и обескровленная марксизмом, но все еще гуманитарная наука, после атаки экономистов, прагматиков, политтехнологов практически превратилась просто в руины. И сейчас у нас вместо гуманитарной науки – дымящиеся руины. На место же плохого марксистского или мимикрирующего под марксистское (или тайно сопротивляющегося марксистскому) гуманитарного знания пришло просто антигуманитарное знание. И тот факт, что у нас та же Высшая школа экономики, в которой доминирует ультралиберальный, прагматический дух, сегодня считается неким образцом, поддерживается правительством, - это и есть признак тотального вырождения нашей гуманитарной сферы.
Михаил Тюренков: То есть Вы хотите сказать, что этому утилитарному ультралиберальному подходу уже просто-таки нечего противопоставить?
Александр Дугин: Не совсем так. Я считаю, что последними бастионами, где сохраняются традиции гуманитарных наук, является Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова и другие, ориентирующиеся на него, классические университеты. Но необходимо признать, что здесь существует другая проблема, на которой стоило бы остановиться поподробнее.
Для начала необходимо отметить, что в той же Высшей школе экономики существует четкая образовательная парадигма. Она является либеральной, и, по сути, антигуманистической, потому что современный либерализм – это антигуманизм, утверждающий право экономически сильных утверждаться на фоне слабых. То есть на самом деле современный либерализм – это форма социального расизма, очень опасная идеология, которая на первый взгляд предлагает свободу, но эта свобода используется только для того, чтобы разрушить всякие формы коллективной идентичности. И если мы признаем, что Высшая школа экономики – это, в общем, чистое зло, то не можем не признать, что это зло хорошо консолидировано, а также глубоко идеологизировано и политизировано. Это очень сильная, мощная, сплоченная группа людей.
Михаил Тюренков: При этом нельзя не признать, что во многом действующая достаточно эффективно.
Александр Дугин: Да, очень эффективно внедряет ультразападнические человеконенавистнические, я бы даже сказал, либерально-нацистские установки (необходимо признать, что либеральный нацизм есть форма социального расизма).
Но вернемся к МГУ, который на этом фоне остается главным полюсом противоположного подхода и, собственно, самой историей поставлен в оппозицию этому ультралиберальному крену. Но именно здесь мы сталкиваемся с противоположной проблемой – отсутствием ясной образовательной гуманитарной парадигмы. То есть Московский университет, утратив парадигму марксистскую, но не приобретя либеральной, фактически вообще остался без таковой. И именно это – очень болезненная вещь, потому что люди, которые совершенно справедливо видят в МГУ оплот настоящей гуманистической (подчеркну: в первую очередь гуманистической) российской гуманитарной науки и культуры, к сожалению, не получают здесь и не транслируют здесь системной методологической основы. И это, кстати, отчасти связано именно с тем, что государство обращает внимание только на формальные показатели: сколько студентов, выпускников, магистрантов, аспирантов, как идет техническое оснащение образования и так далее. А об образовательной гуманитарной парадигме практически никто из власть предержащих не задумывается. То есть к Московскому университету подходят с критериями Высшей школы экономики, а не с критериями того центра, в котором в течение веков вызревала русская научная гуманитарная мысль.
Михаил Тюренков: И при всем при этом Вы убеждены, что именно в МГУ будет создана новая отечественная гуманитарная парадигма, посредством которой возможно преодоление кризиса русской науки?
Александр Дугин: Безусловно, потому что даже в условиях общего гуманитарно-научного кризиса, есть отрадные исключения. В частности, внутри МГУ есть центры, которые ищут эту парадигму, - парадигму, соответствующую истинно гуманитарным гуманистическим горизонтам. Здесь, конечно же, необходимо отметить усилия, которые делает наш социологический факультет, в первую очередь, благодаря его декану профессору Владимиру Добренькову. Ведь благодаря именно его инициативам, научная и образовательная деятельность нашего факультета приобрела подлинно гуманитарную направленность, и именно для этой цели был создан наш Центр консервативных исследований, в котором идет работа над выработкой социально-гуманитарной модели российского общества. И это очень важно, поскольку социология – это как раз таки та дисциплина, в которой сходятся воедино и философия, и экономика, и управленческие вопросы, и прагматика, и собственно гуманитарные смыслы.
Также есть еще несколько очень приятных и позитивных исключений. К ним я могу отнести лабораторию философии хозяйства профессора Юрия Осипова – экономико-философское собрание экономического факультета Московского университета, который много лет методично ведет работу именно по поиску гуманитарной парадигмы в науке и образовании. Это очень важно, в особенности, потому, что инициатива исходит от экономистов, которые осознают недостаточность гуманитарных основ экономики. И, кстати, неслучайно лаборатория и издаваемый ей журнал называются по названию одной из главных работ протоиерея Сергия Булгакова, который как раз занимался нравственными смыслами экономики.
Не могу также не отметить недавнюю инициативу ректора МГУ академика Виктора Садовничего по обсуждению трехтомника профессора химического факультета Леонида Асланова "Менталитет и власть". На мой взгляд, попытка ученого-естественника сосредоточиться на исследовании структуры российского менталитета и его отношениях с государством заслуживает очень большого уважения и пристального внимания. Это очень важная и серьезная тема.
Также в Московском университете есть замечательный Центр русской цивилизации на факультете иностранных языков и регионоведения, который всемерно поддерживает его декан профессор Светлана Тер-Минасова. Не могу не сказать и о том, что и на философском факультете в последнее время все больше уделяется внимания таким фундаментальным вопросам, как, например, сближения философии и религии, и здесь также нельзя не отметить заслуги его декана – чл.-корр. РАН профессора Владимира Миронова. Не говоря уже об историческом факультете и его декане – чл.-корр. РАН профессоре Сергее Карпове, который, как известно, возглавляет учебно-методическое объединение по теологии, а также недавно способствовал воссозданию кафедры истории Церкви, которую возглавил замечательный историк, богослов и экономист доктор экономических наук игумен Филипп (Симонов). Важно упомянуть и кафедру математической теории интеллектуальных систем мехмата, на которой благодаря ее заведующему – профессору Валерию Кудpявцеву – также уделяется огромное внимание гуманитарной проблематике. Я бы мог продолжать еще долго, а потому остановлюсь лишь на этих центрах, которые хорошо знакомы мне не понаслышке.
И вот именно из всего этого постепенно складывается россыпь, созвездие, констелляция инициатив по выработке той парадигмы, о которой мы с Вами говорим. И, на мой взгляд, очень важно постепенно прийти к некой философской программе Московского университета как центра не только русской науки, русских гуманитарных и естественных знаний, но и центра русской культуры и духовности.
