"Дружба народов", №6, 2002 г.

Сфера общественной, религиозной и философской мысли современной России - не то чтобы неблагополучная, но какая-то скучная, - оставалась бы совсем безотрадной, если б ее пейзаж не оживляли порой отдельные яркие пятна. Самое красочное из них, на мой взгляд, - идейное направление, которое стоит назвать традиционалистским, поскольку понятия "традиция" и "традиционализм" являются объединяющими для всех его участников.

Движение это крайне эксцентрично. Циркулирующие в нем идеи производят иногда впечатление запредельного отклонения от здравого смысла, однако высказывающие их люди возбуждают симпатию глобальностью мышления, а еще больше - остротой и чуть ли не личной болью, с какими они переживают вопросы духовные. Не говоря уже о том, что у меня лично их непримиримый нонконформизм вызывает уважение, хотя это отнюдь не значит, что я согласен с убеждениями традиционалистов.

По их собственному определению, традиционалистская мысль представляет собой беспощадную критику современного мира, но, в отличие от подавляющего большинства критиков современной цивилизации, традиционалисты основываются не на "гуманистических" и "прогрессивных" ценностях, но на некой "Интегральной традиции". Под последней понимается особое сакральное, эзотерическое знание принципов всех вещей, частным проявлением которого являлись основные религии и мистические учения прошлого. Таким образом, в сфере религиозной традиционалисты проповедуют исходное единство всех религий и критикуют западное общество за отпадение от этой исходной религиозности.

Авторов этого направления безусловно можно назвать новыми славянофилами, поскольку они совпадают со своими жившими в XIX веке предшественниками в важнейших пунктах: противостоянии западной цивилизации и противопоставлении ей русской (иногда евразийской) самобытности, которая, в отличие от Запада, тесно связана с древними религиозно-мистическими традициями.

Традиционалистов можно назвать также современными русскими фашистами. Авторы рассматриваемого нами круга как правило с симпатией относятся к итальянскому и немецкому фашизму ХХ века (особенно в части эстетической и мистической), с пиететом читают близких к фашизму философов (Эволу, Юнгера, Паунда), с трепетом относятся к свастике, противопоставляя ее шестиконечной, а иногда и пятиконечной звезде: Они наконец готовы все простить фашизму за его противостояние англосаксонской цивилизации. Многие из этих авторов сами не стали бы отказываться от титула фашистов, оговорив лишь, что имеют в виду изначальный, идейный и мистический фашизм, а не те искажения, которые были внесены в него политической практикой германских, итальянских и прочих нацистов.

И наконец, российских традиционалистов можно было бы назвать генониста- ми - в честь французского традиционалиста первой половины ХХ века Рене Генона. Уважение к нему объединяет всех авторов интересующего нас направления. Как выразился один из них: те, кто не знает метафизики Генона, вообще не имеют права попусту трепать слово "Традиция". Генон - знаковая фигура, отношение к которой может служить достаточно надежным критерием идентификации. Вообще, если некогда формальное единство русских социал-демократов определялось чтением Маркса и Плеханова, то номинальная общность современных российских традиционалистов определяется чтением Рене Генона и Юлиуса Эволы.

Традиционалисты - вернее, те из них, что мне известны, - это сравнительно узкое и довольно сплоченное литературное сообщество, сконцентрированное в основном в Москве. Его членов можно назвать буквально поименно:

Александр Дугин, скандально известный публицист, а также авторы возглавляемого им журнала "Элементы". Среди последних следует прежде всего указать на Евгения Головина - его труды появлялись на страницах "Элементов" особенно часто. Один из учеников и поклонников Дугина - Аркадий Малер ежемесячно читает лекции в Институте философии РАН, называя эти мероприятия заседаниями Евразийского клуба.

Гейдар Джемаль, исламский мыслитель, живущий в Москве и ставший для российских традиционалистов подлинно культовой фигурой.

Юрий Мамлеев, довольно известный писатель, чья проза, видимо, сыграла определенную "воспитательную" роль в деле распространения в среде российской интеллигенции мистических и иррационалистических взглядов. Для будущих историков Юрий Мамлеев будет, наверное, выглядеть объединяющей фигурой традиционалистского сообщества: он был одним из лидеров "Южинских мистерий", кружка любителей эзотерики, собиравшегося в шестидесятых годах на его квартире в Южинском переулке. Участниками кружка были и Джемаль, и Головин. Имена Дугина, Головина и Мамлеева можно встретить под одной обложкой изданного в 1997 году "Московского эзотерического сборника".

К числу последователей Дугина относится также Олег Фомин, редактор журнала "Бронзовый век", история которого восходит к ноябрю 1993 года, когда студенты-литературоведы первого курса Нового гуманитарного университета решили выпускать свое ежемесячное издание. Фомин был тогда старостой мастерской, которую вел Лев Аннинский. Первоначально выпускался обычный студенческий литературный журнал, ставший с 1998 года направленно традиционалистским и монархическим. Правда, с тех времен вышло всего три номера, и сегодня достать их практически невозможно.

Еще один непременный член традиционалистского сообщества - журнал "Иначе" и его авторы - Вадим Штепа, Сергей Корнев, Сергей Дунаев, Алексей Романовский. Эта группа представляет молодое поколение российского традиционализма, о чем будет сказано ниже.

Помимо бумажных изданий традиционалистская мысль представлена и в Интернете. Наиболее интересный из сетевых проектов этого направления, на мой взгляд, - сайт "Традиция" (его модератор Константин Крылов).

Наконец, постоянной трибуной всех перечисленных выше авторов был в прошлом философский журнал "Волшебная гора". Между 1996 и 1998 годами вышло семь номеров, а с 2000 года начат выпуск его более "тощего" преемни- ка - "Философской газеты", редакция которой гордится тем, что выпускает единственное в России философское издание газетного формата. При этом свои задачи газета понимает принципиально по-иному, нежели, скажем, Институт философии РАН. С точки зрения редакции "ФГ", философия - это "обретение священного знания". На момент написания данного очерка вышло четыре номера "ФГ". Редакцию "Волшебной горы"- "Философской газеты" возглавляют Артур Медведев и Мария Мамыко.

Таков круг изданий и авторов, о которых пойдет речь. Я постараюсь не давать оценок, а лишь как можно более адекватно передать основные идеи современных российских традиционалистов. Оценки не заставят себя ждать, ибо их идеи, кажется, умышленно высказаны таким образом, чтобы вызвать горячую реакцию читателя - одобрительную или отрицательную. В определенном смысле движение традиционалистов провокационно - исходящие от него тексты намеренно будоражат болевые и больные точки российского общества.

Традиционализм и метафизика

В текстах традиционалистов затрагиваются самые разнообразные темы, для обзора и пересказа которых потребовалась бы весьма пухлая монография. Мы же остановимся только на тех развиваемых традиционалистами концепциях социального и социально-политического плана, которые представляются мне важнейшими. Но для начала необходимо хотя бы коротко остановиться на их религиозных и метафизических взглядах, поскольку здесь мы имеем дело с тем сравнительно редким случаем, когда философские взгляды действительно тесно связаны с политическими и иногда их предопределяют. Традиционалисты являются, по моему убеждению, единственным в России целостным идеологическим движением, и поэтому следует хотя бы в общих чертах набросать контуры всей их идеологии, включая и фундамент.

В качестве основных источников по метафизике современного российского традиционализма следует указать на три книги: "Пути Абсолюта" Дугина, "Судьба Бытия" Мамлеева и "Ориентация - Север" Джемаля. Эти книги целиком посвящены систематическому изложению метафизических взглядов их авторов, хотя вообще к тем или иным аспектам метафизики традиционалисты возвращаются едва ли не в большинстве своих сочинений.

Сразу стоит сказать, что современные славянофилы, в противовес своим предшественникам, отошли и от православия, и от христианства. В целом метафизические взгляды большинства российских традиционалистов (за исключением происламски настроенного Джемаля) можно охарактеризовать как строгий монистический имманентизм, балансирующий где-то между теорией эманаций неоплатоников и ведантой в изложении Генона. Если грубо, в первом приближении попытаться выразить взгляды традиционалистов одной фразой, то она прозвучит так: мир есть проявление Абсолюта, который в конечном итоге тождественен человеческому Я. Так книга Дугина "Пути Абсолюта" - это по сути популярное изложение "Эннеад" Плотина, оснащенное индуистской терминологией и эзотерической символикой. Если у Плотина основой мира является "Единое", то Дугин использует санскритский термин "Адвайта" - "недвойственное". Но в остальном все как у Плотина: Адвайта эманирует, "нисходит", ее эманации создают иерархическую лестницу реальностей, где-то внизу этой лестницы находится материальная реальность.

Много сил и слов традиционалисты тратят на то, чтобы объяснить, что лежащий в основе мира Абсолют превосходит всякие возможности человеческого познания, и поэтому, с определенной точки зрения, вообще не существует, являясь полностью Иным по отношению к реальности, которую он, тем не менее, определяет. Джемаль называет основу мира "нереальным Абсолютом". Дугин утверждает, что об Адвайте нельзя сказать ни то, что она существует, ни то, что она не существует. Мамлеев отождествляет Абсолют с истинным человеческим Я (и поэтому называет свою теорию "религией Я"), но при этом указывает, что "по ту сторону Абсолюта" есть некое Абсолютно Иное, Бездна, транс-тьма, "о которой даже нельзя сказать, что она существует".

Философия и религия древней Индии несомненно служат важнейшими источниками метафизических взглядов российских традиционалистов. С социологической точки зрения, они продолжают линию того увлечения индийской культурой, которое охватило советскую интеллигенцию в семидесятых - восьмидесятых годах. Однако в отличие от большинства современных "эзотерически" настроенных российских интеллектуалов, традиционалисты практически безо всякого пиетета относятся к столь модному сегодня буддизму и часто вообще его не замечают. Правда, традиционалисты весьма уважительно оценивают интерес Третьего рейха к Тибету, однако самих их Тибет привлекает не столько в связи с ламаизмом, сколько как возможная родина арийского сакрального знания и даже как возможная родина эзотерического христианства.

Отсутствие у традиционалистов симпатии к буддийской традиции не случайно. Как известно, буддизм, будучи тесно связан с индуизмом, расходится с ним в важнейшем вопросе - буддисты не признают существования Абсолюта. Между тем, традиционалисты осознанно представляют авторитарный тип мышления, и им жизненно необходим Абсолют, который являлся бы источником Авторитета.

Абсолютистская метафизика традиционалистов имеет самое прямое отношение к их взглядам на историю. Если мир есть результат последовательного выведения из Абсолюта все менее божественных реальностей, то и человеческая история - это процесс той же самой деградации, и, следовательно, можно смело противопоставлять высокую древность низкой современности. Вот как пишет об этом Александр Дугин в своей книге "Конспирология": "С точки зрения традиционалистов, История является полностью сакральной, имеющей Нечеловеческий (божественный, ангелический) исток и Нечеловеческую финальную цель: Структура Сакральной истории подчинена закону Деградации, Инволюции, поскольку сразу после благого в своей эссенции, в своей сути сотворения (проявления) мира, у этого мира есть только один путь развития - удаление от своего Истока, ведь в противном случае возвращение в лоно Творца означало бы прекращение существования мира как чего-то отдельного от Творца: Итак, мир развивается в сторону упадка, ухудшения, теряя все более и более свое сходство с Принципом. Когда Цикл Мира достигает своего минимума (т. е. максимума деградации), происходит мгновенная Реинтеграция, Возвращение отторженной реальности в лоно Первоистока".

Итак, мир деградирует, однако если общество бессильно этому противостоять, то индивидуум - благодаря прозрению или инициации - может подняться до осознания божественных принципов и тем самым вывести свое сознание из-под действия закона деградации. Тем самым закладываются основы для критики демократии и предпочтения ей авторитаризма и аристократизма. Общественное устройство, по убеждению традиционалистов, должно держаться на диктатуре духовно избранных, причастных к Принципам Традиции. Как правило, принцип диктатуры избранных связывают с индийским кастовым разделением - еще П. Д. Успенский считал касты основой сакральной социальности. В некоторых текстах избранных отождествляют с пассионариями Льва Гумилева. Но в любом случае эти избранные, подобно сильным людям типа Раскольникова, выдвигают себя сами, в силу ощущения своей избранности. Как выразилась, пересказывая философию Джемаля, Мария Мамыко, "глубинное осознание собственной кастовой принадлежности является первым шагом на пути к осознанию "я" и дальнейшему осуществлению миссии".

Что же касается присутствующей в индуизме теории мировых циклов, то она позволяет традиционалистам использовать эсхатологические ожидания и, в том числе, столь щекочущую нервы надежду на будущую решающую битву добра и зла.

Наличие метафизического Абсолюта является прекрасной точкой отсчета для всех и всяческих иерархий. Близость к Абсолюту позволяет легко различать элиту и профанов. Остается добавить, что всех современных традиционалистов отличает глубокое и часто мучительное чувство своей духовной избранности, выделяющей их из оболваненного телевидением большинства.

Александр Дугин: суша против моря

Если говорить об отдельных авторах традиционалистского направления, то начинать надо, конечно, с Александра Дугина. Его заслуги перед русской культурой огромны - с той оговоркой, что размер этих заслуг мы измеряем "по модулю", не давая им моральной или политической оценки. Дугин - политический и социально-философский писатель огромного таланта, трудолюбия и образованности. Нет никаких сомнений в том, что в будущем, когда политические взгляды Дугина уйдут в музейно-антикварную сферу, его сочинения будут издаваться академическими собраниями, а его творчеству будут посвящать монографии и дипломные работы. Но пока Дугин - enfant terrible российской общественной мысли, и его имя воспринимается с той же смесью юмора и страха, что и имя Владимира Жириновского в сфере практической политики в начале девяностых годов.

В некотором смысле в среде российской интеллигенции имя Дугина находится под запретом, его не зовут на "тусовки" и не приглашают на телевидение и радио. В прессе иногда говорят о якобы существующих у него многочисленных сторонниках, но на поверхности общественной жизни их не слышно и не видно. Более того - даже те неославянофилы, которые в значительной степени являются его единомышленниками (и о которых говорится в данном очерке), как правило лично от Дугина стараются отмежеваться: даже фашиствующим мыслителям его взгляды кажутся слишком фантастическими, агрессивными и оригинальными - одним словом, слишком скандальными.

Но хотя Дугин и выглядит одинокой звездой на идеологическом небосклоне, политологи, говоря о взглядах "современных российских евразийцев", как правило, имеют в виду именно его. Когда либералы противопоставляют свои внешнеполитические концепции взглядам неких "крайне правых экстремистов", то под последними подразумевают прежде всего геополитические идеи Дугина. В некотором смысле он единолично воплощает крайне правую оконечность российского идейно-политического спектра - хотя к практической политике никакого отношения не имеет, оставаясь чисто литературным феноменом.

Разумеется, столь широкую известность Дугин не мог получить без самой активной пропагандистской работы. И здесь в его биографии имеется белое пятно. Можно предположить - подчеркиваю, это всего лишь мои предположения, - что какие-то политические силы или, не исключено, спецслужбы долгое время рассматривали Дугина как важную пропагандистскую величину. Благодаря этому в девяностых годах действовало издательство "Арктогея" - в сущности, личное издательство Дугина, основным проектом которого стал журнал "Элементы", где Дугин был и редактором, и ведущим автором. "Арктогея" издавала книги Дугина, книги любимых Дугиным и переводимых им иностранных авторов (Генон, Эвола, Майнринк), а также альманахи-антологии "Милый ангел" (вышло 3 номера) и "Конец света" (1 номер), тоже в значительной степени состоящие из сочинений Дугина. Все эти издания отличались очень высоким полиграфическим качеством и неплохими тиражами, так что некий источник внешнего финансирования просматривался в них невооруженным взглядом.

Однако в конце девяностых годов тайные спонсоры Дугина то ли утратили к нему интерес, то ли сами стали испытывать финансовые трудности. Во всяком случае "Арктогея" прекратила издательскую деятельность, оставшись только в Интернете. Но и уже изданного оказалось вполне достаточно, чтобы Дугин стал широко известен.

Оговоримся: отмеченное нами одиночество Александра Дугина отнюдь не фатально. Несколько лет он совместно с писателем Эдуардом Лимоновым возглавлял так называемую Национал-большевистскую партию. В условиях, когда либеральные идеи были в России в общем-то господствующими, партия Лимонова-Дугина объявляла, что она ориентируется одновременно на наследие фашизма и большевизма - то есть открыто провозглашала себя "красно-коричневой". Вернее всего, это был осознанный курс на скандал, и партия не без умысла надевала на себя маску "красно-коричневой угрозы" - маску, которую либералы придумали совсем для других, менее скандальных и более серьезных политических сил. В этот период Лимонов в своей газете "Лимонка" называл Дугина самым выдающимся философом современности, а Дугин там же громил происходящую в России вестернизацию и пророчил, что рабочие разобьют "слепое око компьютера". Затем Дугин вышел из НБП. Как объяснял Лимонов, он хотел оставаться в безответственной оппозиции ко всему на свете и заниматься пропагандой, в то время как партия стала двигаться в сторону реальной политической работы.

Второй эпизод связан с именем известного питерского рок-композитора Сергея Курехина. СМИ сообщали, что незадолго до своей скоропостижной смерти в 1996 году Курехин стал сотрудничать с Дугиным и сделался чуть ли не его сторонником. В чем состояло это сотрудничество, неизвестно, но можно предположить, что Курехин рассматривал Дугина как источник замечательного, искрометного, плодотворного бреда, в котором только и осталось спасение искусства от повседневности. В посвященном Курехину номере "Элементов" посмертно опубликовано его интервью, из которого можно понять, что музыкант и геополитический писатель нашли точки соприкосновения, во-первых, - в оппозиции к "смесительному" постмодернизму и, во-вторых, - в симпатии к культуре Третьего рейха. Курехин с большим пафосом говорит о создававшемся в Германии тридцатых годов синтезе искусства, политики, науки и магии и досадливо сетует на то, что ассоциации с концлагерями и ужасами войны не дают большинству беспристрастно проанализировать немецкую культуру того периода и признать ее столпов - таких, как Вирт или Юнгер, - величайшими мыслителями ХХ века. В конце концов, Курехин ставит равенство между понятиями "фашист" и "романтик" и утверждает, что тот, кто не желает быть хотя бы в какой-то степени фашистом, должен отказаться и от романтизма. В написанном Дугиным некрологе говорится, что Курехин был органичным национал-большевиком и прирожденным консервативным революционером.

Последний проект Дугина - объединение "Евразия", куда вошли представители духовенства - православного, мусульманского и иудаистского, а также израильтяне из объединения "Арцейну". Любопытно, что сообщившую о создании этой новой организации газету "НГ-религии" более всего обеспокоило именно это последнее обстоятельство: авантюрист Дугин, дескать, вынуждает представителей московской патриархии сидеть за одним столом с израильскими радикалами, и, таким образом, из-за него церковь может поссориться с Арафатом и арабским миром, а у нее на арабских территориях много имущества. Но для Дугина главным было то, что все собранные им под знаменам "Евразии" твердо придерживаются своих традиций и ни за что не променяют их на соблазны космополитического либерализма.

Однако все эти обстоятельства биографии и общественной деятельности безусловно вторичны, первичны же идеи и тексты. Главная идея Александра Дугина - мысль о проходящей через всю историю вражде Суши и Моря, то есть борьбе сухопутных евразийских империй и империй, чье могущество вытекало из господства на море. Врагов евразийцев Дугин называет атлантистами, талассократами ("моревластцами" - в отличие от сухопутных евразийцев-"теллурократов"), а также мондиалистами. Типичные примеры таких противостояний - борьба СССР с США, Гитлера с Англией и США, Наполеона - с Англией, Рима - с Карфагеном. Как можно убедиться из этого списка, только во времена Рима сухопутной империи удалось победить морскую, а в Новой и Новейшей истории морские державы неизменно побеждали.

Дугин игнорирует указание Данилевского на то, что Россия никогда не станет "своей" в европейском сообществе. Гораздо более важным ему представляется тот факт, что Европа - континентальна, как и Россия. В одном из номеров "Элементов" Дугин выдвигает лозунг "Евразийская империя от Владивостока до Дублина!" Имевшие место в истории войны России с Германией и Францией представляются ему трагическими заблуждениями, спровоцированными атлантистами. О Второй мировой войне Дугин говорит как о "великой евразийской катастрофе": "После страшной братоубийственной войны двух геополитически, духовно и метафизически близких, родственных народов, двух антиатлантически ориентированных режимов, России Сталина и Германии Гитлера, победа СССР была на самом деле равнозначна стратегическому поражению:"

Но противостояние Евразии и морских держав - не просто борьба государств, это борьба разных метафизических принципов, за соблюдением которых в обоих лагерях следят тайные общества, могущественные конспиративные ордена, являющиеся главными движущими силами политических процессов. Есть тайный орден Евразийцев, его центр в ХХ веке находился в Москве, а в древности агентами евразийской идеи, по Дугину, были практически все создатели великих континентальных империй, включая Карла Великого и Чингисхана. Их противни- ки - Тайный Орден Атлантики, который, как сообщает Дугин, имеет древнейшую историю, - восходит еще к древнеегипетским инициатическим обществам, к секте почитателей бога Сета, символами которого были водные звери - крокодил и бегемот. Из книги Дугина "Конспирология": "Орден Евразии, Орден Мужского начала, Солнца, Иерархии - это проекция Гора, Аполлона, Ормузда, Солнечного Христа-во-Славе, Спаса Вседержителя. Евразия как Земля Востока - это Земля Света, Земля Рая, Земля Империи, Земля надежды, Земля Полюса.

Орден Атлантики, Орден Женского начала, Луны, Оргиастического равенства - это проекция египетского Сета, Пифона, Ахримана, Христа Страдающего, Человеческого, погруженного в метафизическое отчаяние одинокой Гефсиманской молитвы. Атлантика, Атландида как Земля Запада - это Земля Ночи, земля "колодцев изгнания" (как говорили исламские суфии). Центр Планетарного Скепсиса, Земля Великого метафизического Сплина.

Разумеется, в ХХ веке тайные ордена тесно связаны со спецслужбами и гнездятся где-то в их недрах. В одних своих трудах Дугин объявляет КГБ главным носителем евразийской идеи, но в других неожиданно сменяет милость на гнев и оставляет эту честь только за ГРУ, а КГБ именует атлантистским лобби. Одному дьяволу известно, чем объясняются эти перемены во взглядах "великого евразийца". Вообще, по Дугину, России, этому естественному очагу мирового евразийства, крайне не везет с евразийцами, к власти все чаще приходят антлантистские агенты. Благонадежных нет - по разным поводам Дугин объявлял тайными атлантистами и большинство деятелей "ленинской гвардии", и Берию, и Хрущева, и Андропова, и - безоговорочно - Горбачева с Яковлевым, и - разумеется - либералов постперестроечной России. Одно только евразийство Сталина пока еще остается вне всяких подозрений1.

Сочинения Дугина развертывают перед нами грандиозную картину борьбы двух тайных обществ и двух идей, которая ведется без перерыва в течение всей человеческой истории. В дугинской "Конспирологии" это противостояние описывается в следующих словах: "Орден Евразии против Ордена Атлантики (Атлантиды). Вечный Рим против Вечного Карфагена. Оккультная пуническая война, невидимо продолжающаяся в течение тысячелетий. Планетарный заговор Суши против Моря, Земли против Воды, Авторитарности и Идеи против Демократии и Материи. Не станут ли бесконечные парадоксы, противоречия, недомолвки и миражи нашей истории понятнее, логичнее и разумнее, если смотреть на нее с позиции оккультного геополитического дуализма? Не получат ли в таком случаи бесконечные жертвы, которыми человечество расплачивается в наш век за непонятные проекты политиков, глубинное метафизическое оправдание?"

Поскольку истинное, мистическое Евразийство причастно Интегральной Традиции, то в сфере идеологии настоящие евразийцы должны быть романтическими реакционерами, сторонниками Консервативной революции, ну а всевозможные формы левачества, экономический социализм и коммунизм в их теоретической чистоте, - это, по Дугину, формы "атлантистской пропаганды".

В 9-м (последнем из изданных) номере "Элементов" опубликована теоретически весьма значимая статья Дугина "Парадигма конца", в которой он утверждает, что развиваемая им картина великого противостояния укладывается в самые разные философско-исторические концепции. Геополитика говорит о вражде Суши и Моря. Марксизм - о вражде труда и капитала. Этнические теории, вроде гипотезы Льва Гумилева, - о борьбе народов, где для нас прежде всего важно противостояние славян-русских западноевропейцам-англосаксам. А религиозные теории придают особое значение противостоянию восточного и западного христианства. Итак, в истории в любом случае бьются два начала: по одну сторону баррикад - Капитал-Море-Запад-Англосаксы-Западное Христианство, по другую сторону - Труд-Суша-Восток-Славяне-Православие. В любом случае, западный "исторический субъект" к настоящему времени победил, о чем говорит и победоносное шествие глобализации, и победа капитализма в России. Редакционная статья в "Элементах" предлагает евразийцам признать свое поражение и спокойно ждать, когда атлантизм погибнет сам в результате окончательной реализации своих исконно самоубийственных принципов.

Гейдар Джемаль: суфизм по-московски

Гейдар Джемаль - кумир большинства современных русских традиционалистов, в том числе и большинства тех, о ком говорится в этом очерке. Среди "классиков" традиционализма, на которых принято ссылаться, большинство составляют писатели иностранные и ныне покойные (Генон, Эвола, Юнгер), но Гейдар Джемаль представляет собой замечательное исключение - это живой, и к тому же русскоязычный классик. В частности, Дугин неоднократно называл Джемаля величайшим традиционалистским мыслителем современности - причем Джемаль отнюдь не платит Дугину взаимностью и публично высказывается о его идеях довольно скептически.

Джемаль родился в 1947 году в Азербайджане. Пресса сообщает, что он происходит из знатного рода карабахских беков, а его отец был известный художник. В шестидесятых годах Джемаль учился в Институте восточных языков в Москве, но был оттуда исключен за "буржуазный национализм". Затем он активно общался с московскими диссидентами и подпольными любителями эзотерики, посещал собрания на квартире Мамлеева в Южинском переулке. После перестройки Джемаль начал активно заниматься исламской политикой, его называют председателем некоего Исламского комитета, а также членом других российских и международных исламских организаций. В 1995 году Джемаль даже баллотировался в Государственную Думу, впрочем неудачно.

Так же, как Дугин, Джемаль - очень образованный человек, и владеет несколькими иностранными языками, в том числе восточными. Исламский политик Джемаль является автором ряда статей и публичных выступлений, в которых громит западное общество - систему, переводящую человеческие качества в денежное количество; в традиционном обществе человеческие качества считались отражением определенных идеалов, платоновских идей и в количество не переводились. Впрочем, все эти антизападные аргументы во многом являются пересказом книг Генона и других европейских традиционалистов. Целью своей политической деятельности Джемаль считает: во-первых, объединение всех сил мирового ислама, а во-вторых - превращение России в исламофильскую и антизападную страну.

Кроме того, в сообществе российских традиционалистов Джемаль выполняет функцию "тяжелой артиллерии" - разрабатывает наиболее запутанные, наиболее абстрактные и наиболее мистические вопросы. Конечно, в отношении того, кто стоит на плечах обширнейшей литературы прошлых времен, говорить о "разработке" можно с известной долей условности. Философия Джемаля (как и большинства традиционалистов) носит в значительной мере компилятивный характер. Но факт остается фактом: в российском генонизме на Джемаля возложена важная миссия по созданию теоретического фундамента.

Самым известным и крайне почитаемым среди традиционалистов сочинением Джемаля является небольшой трактат "Ориентация - Север", известный еще со времен самиздата (опубликован в шестом выпуске "Волшебной горы"). Другим важнейшим источником информации о его взглядах является лекционный курс "Традиция и реальность", прочитанный в МГУ и публикуемый по частям в "Волшебной горе" - "Философской газете".

Все тексты Джемаля поэтичны, велеречивы и многословны. При этом в них видна отнюдь не какая-то специфически мусульманская, а вполне обычная московско-петербургская интеллигентская начитанность. Джемаль исследует очень многие возвышенные и отвлеченные вопросы - о месте человека в Бытии, о пределах человеческого восприятия, о символике мирового Древа, о соотношении древнегреческой и древнеиндийской философии, о борьбе созерцательного и пророческого начала внутри самой Традиции, и даже о традиционалистских мотивах в деятельности Ленина. Пересказать все философско-мистические теории Джемаля из-за недостатка места здесь невозможно, и поскольку наш очерк имеет явный социальный уклон, то ограничимся рассмотрением только тех из его идей, что оказывают непосредственное влияние на социально-политические воззрения его почитателей.

Прежде всего бросается в глаза, что Джемаль предлагает метафизические оправдания той жестокости и того насилия, которые всегда ассоциируются с фашизмом, которые готовы проявлять сторонники "консервативной революции" и которые у них уже сейчас, до прихода к власти, проявляются в демонстративном отказе от любых стандартных форм гуманизма. А все дело в том, что известная нам социальная и прочая реальность, по мнению Джемаля, - лишь средство для достижения неведомых человечеству, мистических, иррациональных, божественных целей. "Эта реальность, - пишет Джемаль, - на самом деле является подножием чего-то гораздо более великого, для чего она служит как бы только инструментом". А коли так, то, с точки зрения Традиции, вся имеющаяся у человека социальность ничего не стоит - ее цели слишком убоги и плоски: "человек предназначен для существования не в такой социальной структуре как сегодня, а для существования в системе сложного духовного механизма, который осуществляет некую космическую, космологическую и супракосмическую функцию".

Именно в этой точке и начинается отвержение гуманизма: человек - лишь винтик в неведомых ему оккультных механизмах, человеческая реальность ничтожна перед "супракосмическими функциями", и требования соответствовать этим тайным сакральным целям предъявляются к человеку без всякого учета его личных, сиюминутных интересов. С поистине восточным хладнокровием Джемаль провозглашает, что ":человеческая манифестация - это инструмент проекта, контуры которого находятся за гранью видимой, активно осязаемой реальности. В этом смысле можно сказать, что Традиция, по большому счету - супрагуманистична, а в некоторых аспектах антигуманистична: Горизонты подлинной Традиции не оставляют места желанию жить в наиболее вульгарной и грубой форме, присущей третьему сословию, с точки зрения большой Традиции едва ли имеющему право называться человеческим".

Мария Мамыко, посвятившая Джемалю статью с замечательным названием "Буревестник" ("Философская газета", 2001 г., № 2) подтверждает: "Потенциальная революция, видимая Гейдаром Джемалем в одном из своих аспектов, или представлена отвержением всего гуманистического в плане ущербности божественной природы в человеке, и противоспоставления ей частных истин". Джемаль, по мнению Мамыко, "объявляя не интеллигентскую, светскую, а тотальную войну плебсу, толпой худых теней, заслоняющих ему свет, он оставляет позади само их существование. Оно не осуждается, а не стоит внимания".

Впрочем, война, которую Джемаль объявил "шудрам", призвана не уничтожить их, а только поставить на место. Джемаль разъясняет: современное человечество профанно; профанами называют тех, кто не посвящен в таинства мистерий. Но ведь всегда, даже в самые традиционные времена, большинство простонародья в священные тайны посвящено не было, рабы, которые строили пирамиды фараонов, к древнеегипетским мистериям не допускались - но профанами их не называли. Все дело в том, что эти рабы были частью механизма традиционного общества, они подчинялись тем, кто знал священные тайны, - поэтому они все равно служили традиции. "Что касается третьей касты, третьего сословия, - пишет Джемаль, - то они не являются вполне людьми метафизически, но они являются вполне законными людьми, поскольку они - в системе Традиции". То есть, когда простецы выходят из "системы", они становятся не только метафизически неполноценными, но и, с точки зрения Традиции, нелегитимными - и это, видимо, значит, что их можно использовать как хворост в пламени будущих консервативных революций.

Современное же общество, по Джемалю, профанно не по причине незнания сакральных тайн, а по причине того, что возомнило себя способным заменить мудрость священной Традиции своим ограниченным разумом. "Профанизм есть человеческий фактор, то есть состояние, когда человек черпает свои представления о мире из своих человеческих возможностей и опирается на авторитет тех компонентов, из которых он тварным образом сделан".

Между прочим, рассказываемая Джемалем повесть о стоящих перед человеком космических задачах может служить обоснованием также и для дугинских геополитичесикх упражнений. Во всяком случае, в своих лекциях Джемаль не забывает упомянуть, что сегодня вовсю идет "наступление западного деформированного профанического общества, агрессивное военное, пропагандистское, подрывное наступление западного общества на устои традиционных обществ, еще сохраняющихся за пределами западного мира". Именно поэтому дискуссия традиционалистов с представителями господствующего профанного мировоззрения происходит "в контексте такой геополитической поляризации".

Наконец, еще одно следствие из философии Джемаля - требование признания власти высших каст, культа вождей-философов и посвященных, имеющих право на руководство в силу своего духовного превосходства. "Лидером подлинной элиты может стать только духовный наследник "древнейшего патрициата", обкраденного позднейшими аристократами, избранными из "простых людей", - пишет Джемаль в статье "Ислам и правая".

Все эти идеи Джемаля как бы специально придуманы для того, чтобы привлечь на голову их автора обвинения в вопиющей политической некорректности. Это безусловно так, но прежде чем ужасаться "фашизму" Джемаля, стоит обратить внимание на то, что такой "снобистский" фашизм совершенно не предназначен для политической пропаганды. Философия Джемаля хороша для того, чтобы некая тусовка или секта упивалась своей избранностью, но привлечь народные массы разговорами о том, что они - лишь рабочий материал в руках высших каст, - дело довольно затруднительное. Впрочем, с другой стороны, разговоры о духовной избранности часто имеют странное свойство: все, кто их слушает, почему-то начинают считать духовно избранными именно себя.

Вадим Штепа: Традиция в стиле рок

Если разделение социальных мыслителей на левых и правых имеет какой-то смысл (в чем многие, и довольно основательно, сомневаются), то традиционалисты, несомненно, являются правыми, но и в их лагере можно различить деление на "правых" и "левых". К "правым" традиционалистам относятся Дугин и авторы "Арктогеи", на противоположном полюсе существуют крайне левый традиционалист Вадим Штепа и авторы возглавляемого им журнала "Иначе" (журнал в основном сетевой, но примерно раз в год выходит его бумажная версия; к 2001 году вышло уже 4 номера).

О Вадиме Штепе известно, что он живет в Петрозаводске и называет себя "философом-парадоксалистом". Проповедуемый же им парадокс заключается в тезисе о практическом совпадении Традиции и авангарда. Все традиционалисты признают, что Традиция - это не просто древнее предание, но вечное, надчеловеческое знание о божественных принципах всех вещей. Но Штепа делает из этого тезиса весьма логичный вывод: если Традиция вечна и находится не столько в прошлом, сколько в "астральных планах", то, значит, знания о ней передаются не столько из поколения в поколение, сколько в результате "вертикальной" интеллектуальной интуиции. Таким образом, "традиционализм" должен быть очищен от любых элементов архаики и ностальгии по прошлому. Чтобы причаститься Традиции, нужно не копаться в обломках древности, а совершить индивидуальное творческое усилие - и тогда Традиция откроется тебе как прозрение. В каждую данную эпоху истинный Субъект Традиции выглядит как революционер и авангардист, хотя за его новаторством в отношении преходящих исторических реальностей, конечно, стоит причастность вечным, неэмпирическим Принципам, ориентация на Нереальный Абсолют.

Авангардистская трактовка Традиции приводит Штепу ко вполне осознанной оппозиции по отношению к большинству других традиционалистов. В 7-м выпуске "Волшебной горы" опубликована его статья "Прорыв на ту сторону. О субъекте Традиции", где Штепа прямо критикует своих коллег с "правого фланга": "Логика "критического генонизма", противопоставляющего современный мир традиционной древности, тормозит перед явлением Субъекта, для которого Традиция - это не "наследие ушедших эпох", а "вечное настоящее"".

В итоге Штепа объявляет архаически ориентированный традиционализм едва ли не провокацией; по Штепе, критические генонисты - это "специально созданная профаническая креатура "уровня прикрытия"".

В систематическом виде эта мысль проведена в книге Штепы "Инверсия" (Специальное издание. Выпущено в качестве приложения к журналу "Иначе". 1998.). Книга эта в основном посвящена анализу "контртрадиции" - то есть имевшимся в течение всей человеческой истории профаническим попыткам пародировать истинную Традицию. В книге сформулированы вполне четкие критерии, позволяющие отличить Традицию от контртрадиции ("инверсии"). Во-первых - контртрадиция не способна принимать нереальность Абсолюта и поэтому постоянно абсолютизирует те или иные реальности. Кстати, обычная христианская вера в Бога тоже является разновидностью такой абсолютизации. В области религиозной метафизики различие между традицией и контртрадицией проходит по линии "имманентизм - трансцендентизм": традиция утверждает, что Бог проявляется в мире, контртрадиция - что Бог творит мир. По Традиции - в начале миров был золотой век, по контртрадиции - Хаос. Разумеется: символ традиции - свастика, символ инверсии - шестиконечная звезда. Существуют характерные инверсионные мифы: о доминировании женского начала, о вечном возвращении, об индивидуальном спасении (спасется не индивидуум, а Высшее отождествление), о мессии (в ожидании мессии проявляется женственное пассивное упование). Истинная традиционная религия должна восходить к солнечному гиперборейскому богу Кристу, проявлением которого в истории были и Христос, и Аполлон. Наконец, самое главное: традиция - всегда революционна, контртрадиция непременно содержит момент реставрации. Этот тезис заставляет Штепу весьма жестко критиковать и даже высмеивать своих коллег по традиционалистскому цеху: "Современные реставраторы традиции с какой-то чрезмерной легкостью принимают на веру далеко не безусловное утверждение о необходимости восстановления инициатического порядка реальности: Регулярные инициатические сообщества сегодня могут существовать только в рамках тех или иных вторичных, как правило религиозных, традиций: Контртрадиция, пародирующая традицию, в сущности является ее частью, пределом ее циклической деградации: Попытка выдать за "Традицию" некий раз навсегда данный и ограниченный круг вопросов (ответы на которые ищутся, как правило, в прошлом) является ярким критерием именно контртрадиции. :Забавно, что эти "реставраторы", высокомерно отрицающие современность как таковую, и жалующиеся, например, на массовое зомбирование современных людей, - сами, подчас, производят впечатление зомби".

Интересно, какие же революционные явления современности Штепа ценит как наиболее традиционные. Судя по его литературной и журналистской деятельности, самую высокую оценку Штепы находит российская рок-музыка - разумеется, в наиболее интеллектуальной ее части. В "Иначе" постоянно публикуются интервью с известными российскими рок-музыкантами. В статьях Штепы тексты из песен российских рок-групп цитируются так же уважительно, как и философские тексты традиционалистов. В "Прорыве на ту сторону" Штепа пишет о том, что Золотой и Серебряный века в русской культуре уже были, а "бронзовым веком" - традиционно соотносящимся с героическим, "прометеевским" началом русской культуры - стал рок: Возможно, такое "вторжение" музыки в "словоцентрическую" христианскую культуру - это следствие буддийских влияний, которые в той или иной мере испытали и исповедовали многие рок-музыканты. Но можно посмотреть на проблему и иначе, наполнив известное учение Штайнера о "трех эпохах" новым, парадоксальным содержанием. Если эпоху Бога Отца соотнести с миром мысли, а эпоху Бога Сына, естественно, со словом, то третья эпоха - Бога Святого Духа - вполне органично будет соответствовать именно музыке.

Подводя итог, можно констатировать, что традиционализм Штепы - это, в некотором смысле, молодежный традиционализм, традиционализм для творческой молодежи, открытый всем ветрам молодежной культуры. И подспудный конфликт Штепы с книжными традиционалистами типа Дугина - это во многом конфликт поколений внутри традиционалистского лагеря.

Сергей Корнев: постмодернизм на службе Традиции

Один из ведущих авторов "Иначе", Сергей Корнев, отличается от своих "коллег по цеху" высоким градусом философской академичности, и в частности доскональным знанием французских философов ХХ века, теоретиков постструктурализма и постмодернизма. С точки зрения круга чтения, Корнев - самый "современный" из традиционалистов. Если Штепа проповедует фактическое совпадение традиции с авангардом, то Корнев - традиции с постмодернизмом.

Теоретики постмодернизма используются Корневым прежде всего для критического анализа современного западного общества, и это логично и не случайно. "Французская левая" раскритиковала и "деконструировала" капитализм так, как и не снилось никаким фашистам и оккультистам, поэтому даже в дугинских "Элементах" сочли возможным публиковать хотя и не традиционалистских, но зато резко антибуржуазных французских авторов, вроде Бодрийара. Корнев же решил не только использовать, но и продолжить эту критическую традицию. Его размышления получили оформление в книге с характерным названием "Трансгрессивная революция" (опубликована в Интернете). В предисловии к этой книге Корнев пишет, что сегодня в мире сложилась уникальная ситуация, когда люди, взгляд которых обращен в прошлое, в мир традиции, - традиционалисты, фундаменталисты, - имеют во многом те же цели и того же врага, что и люди, представляющие наиболее передовой, "постмодернистский" сектор современной культуры. "Этот общий враг, - пишет Корнев, - утилитарная западная рациональность, тотальное господство которой опустошает и калечит человеческую душу, уничтожает природу, превращает все на свете в товар".

Философы постмодерна (Бодрийар, Делез, Деррида, Лиотар, Фуко, Хайдеггер) деконструировали культурное наследие Запада, доказывают условность и искусственный, "насильственный" характер основных категорий западной рациональности. Но если с точки зрения Запада постмодерн выглядит как саморазрушение старой европейской культуры, как отказ от собственного великого прошлого и надругательство над ним, то с точки зрения русского человека, для которого прошлое Запада было злым прошлым, а Воля Запада была злой Волей, эпоха постмодерна имеет прямо противоположное значение. "Постмодернизм дает восточному человеку шанс победить западную культуру в самом себе, победить западную рациональность, деформирующую его сознание, с помощью западного же противоядия".

По мнению Корнева, современная западная культура отнюдь не постмодернистская, а "постмодерн-консервативная", - постмодернистские приемы она использует для маскировки и запутывания противников, в глубине (в точке принятия решений) оставаясь строго модернистской. Истинный постмодернизм, доведенный до конца, - это "лоскутное сознание", не содержащее последовательных концепций. Но сегодня массмедиа насквозь идеологичны. То, что они предлагают массам, внешне выглядит как "лоскутное одеяло", но на самом деле крой этого одеяла глубоко продуман и стоит на службе наступающего Запада. Эти содержащиеся в СМИ тайные идеологические концепции нужно преодолеть, в том числе и с помощью постмодернистской деконструкции. Большинство традиционалистов крайне негативно относятся к культуре постмодерна, Корнев же считает, что борьба сегодня должна вестись не против постмодерна как такового, а против того, что прячется под его маской. Сегодня капитализм стремится укрепить, где можно, старые институты и общности - нацию, семью, государство, церковь, общественное мнение и т. п. Естественно, что "возрождаются" они не сущностно, а лишь в виде навязчивой симуляции. Сломать этот процесс - значит расчистить место для рождения новой, полноценной культуры.

В этом пункте Корнев, несмотря на всю свою "французскость", выступает как чистый почвенник, он верит, что если расчистить место от гниющего "полумодернистского" хаоса, то мы услышим, как заговорят некие "русские архетипы". Корневым выдвинут замечательный лозунг: "Постмодерн - акушерка русской культуры". По мнению Корнева, культура постмодерна - "это оружие Запада против Запада. Это меч, предназначенный для харакири. Харакири Запада должно превратиться в кесарево сечение, выпускающее на свет божий проглоченную Западом юную русскую культуру".

Творческий потенциал западных обществ, по мнению Корнева, исчерпан, они паразитируют на будущем человечества, используя накопленный потенциал и власть. В сознании паразита на первом плане стоит желание морально оправдать эту паразитическую нишу, а еще лучше - вообще спутать картину мира, чтобы похоронить правду в хаосе. Отсюда - вся "сложность" и хаотичность современного западного сознания. Но есть смысловая субстанция ("исконно-русское", "подлинное"), которая не может влиться в нечто оформленное, потому что любая форма сегодня вестернизирована, а значит - включена в процесс разложения западной культуры. "Подлинное" может существовать только в трещинах форм и в отношениях между ними. Одно из таких удобных мест, куда субстанциально-подлинное может временно поместиться, - процедуры саморазрушения западной ментальности ("постмодерн"). Это саморазрушение может идти двояко:

1) "расчистка местности", прямой подрыв авторитета западного мышления в тех или иных областях;

2) отрицание "иерархии культур" и утверждение принципиальной равнозначности наследия всех культур (как бы "ободрение неудачников" - "мы тоже не лыком шиты").

И остается надежда, что наличие "расчищенного места" может стимулировать выход "исконной" смысловой субстанции на поверхность и в конце концов - кристаллизацию новых, "подлинно русских" форм.

Не совсем ясно, о каком творчестве, о какой русской культуре, которым мешает Запад, говорит Корнев, но так же, как Штепа, он очень высоко оценивает роль рока и других форм экстремальной молодежной субкультуры. В некоторых видах рок- и техно-музыки "взламывание западной ментальности гармонично сочетается с пробуждением исконного духа русской и других незападных культур". Собственно, именно процесс "взламывания" и является для "постмодерн-фундаментализма" наиболее ценным качеством экстремальной музыки, как выражается Корнев, "эта музыка по-настоящему "срывает башню", взламывает и сметает западную рациональность, особенно если речь идет о психоделических разновидностях электронной музыки".

Свое противостояние Дугину и его кругу Корнев вполне сознает, и он даже посвятил этим различиям специальную статью-манифест "Большой раскол в евразийском движении". По мнению Корнева, Дугин и подобные ему традиционалисты-геополитики в некотором смысле являются "западниками", поскольку они некритически заимствуют идеи у европейских традиционалистов, в частности некритически заимствуют у них паневропейские геополитические ориентации. Следствием этого являются симпатии к нацизму, которые могли родиться только в старой и косной Европе: "Европейцы устали от сытой инертной "свободы", потому что им эту свободу уже нечем наполнить, нет нужной энергии, поэтому многие европейские традиционалисты и консервативные революционеры грезят фашизмом, тоталитаризмом, сатанизмом и т. п. Они надеются, что хорошая плетка и ежовые рукавицы вдохнут в дряхлое тело Европы новую жизнь, заставят его омолодиться: А России, наоборот, нужна свобода, максимум свободы для самобытного творчества:"

Европе нужна энергия, чтобы взорвать свои косные формы, а Россия должна найти новые формы, чтобы влить в них свою энергию - в этом, по Корневу, в том числе и главное отличие "западного" евразийства "Элементов" от "восточного" евразийства "Иначе". Одним словом, Корнев видит в России ту же энергию молодой и творческой нации, которую чувствовали, скажем, авангардисты 20-х годов. Никакого произошедшего после десятилетий бурной истории упадка пассионарности Корневым не признается.

Книга Корнева называется "Постмодерн-фундаментализм", и так же, как название этой книги, его мировоззрение представляет собой любопытный и парадоксальный синтез самого "кондового" славянофильства и самого "современного" постмодернистского уклона. В некотором смысле личность и творчество Корнева соединяет сообщество традиционалистов с сообществом "обычных" российских интеллектуалов.

Константин Крылов: философия злопамятства

Константин Крылов ведет в Интернете сайт "Традиция", на котором можно найти много интересных текстовых материалов, а также ссылки на практически все существующие русскоязычные традиционалистские сетевые ресурсы. Там же можно узнать, что сам Крылов родился в 1967 году, закончил МИФИ, а второе, философское, образование получил в МГУ.

Крылов - человек образованный, в Интернете можно увидеть его статьи об Аристотеле и Декарте, однако его социально-политические тексты, в отличие от текстов Дугина или Корнева, совершенно свободны от заумных реминисценций, обильных цитат и сложной терминологии. Тем не менее Крылов - автор очень высокого интеллекта и подчеркнуто сильной логики, и хотя согласиться с ним бывает трудно, но очень часто приходится отдавать дань красоте и логичности его мысли. Впрочем, все эти комплименты относятся скорее к отдельным деталям крыловских текстов. В целом мысль Крылова движется по накатанным рельсам русского национализма, и национализма довольно агрессивного.

Пожалуй, программным политическим произведением Крылова является его статья, называющаяся как и его сайт - "Традиция" (опубликована в 6-м выпуске "Волшебной горы"). Из этой статьи можно узнать, что Традиция - это не только сакральные и иррациональные принципы мироустройства, но еще и: память о том, что сделали России ее враги. Крылов пишет: "Русский такой - он зла не помнит. Не то чтобы даже прощает зло (прощение - действие сознательное), а вот именно что не помнит. И ежели гадить ему понемножечку, каждый раз помалу, то обобрать его можно полностью и целиком, - а потом-то можно будет уже и оттянуться и покуражиться, благо "уже не встанет". Ну а ежели встанет и опять как-нибудь выберется - тоже не страшно. Память-то коротенькая. Все простит и забудет на радостях. Потому, соответственно, все и можно. Традиционализм - это, скажем так, нечто противоположное такому вот "без памяти прощенью". Традиция - это Память, и - прежде всего - память о содеянном против нас зле.

Это, впрочем, тавтология. Память - это всегда память о зле, совершенном над нами, память о нашем поражении, о потерях и утратах. Иначе она не нужна и бессмысленна. Благо, которое есть, присутствует. Его не вспоминают, им обладают. Если его нет, оно было утрачено, и память - это память о том, что было утрачено и как оно было утрачено".

Как можно понять даже из этого короткого отрывка, Крыловым движет убеждение, что русский народ очень сильно обижен инородцами, и произошло это в основном потому, что в силу своей глупости либо великодушия русские очень ограниченно применяют к инородцам насилие. В результате сегодня в России взяли верх "Нерусь и Нежить".

Обратной стороной современного национализма, разумеется, должен быть антиглобализм (кстати, беспокоящие ВТО и МВФ демонстрации зарубежных антиглобалистов находят поддержку всех традиционалистских изданий). Антиглобализм - очень важная для Крылова тема, он даже берется выступать как футуролог и пугает читателя антиутопическими картинами глобализованного человечества. Согласно Крылову, после победы глобализма все население земли попадет под электронный контроль мирового правительства, которое, кроме прочего, будет распределять между странами планеты квоты на территорию и население. Россия в систему глобального общества не впишется и из государства превратится в варварскую зону, инвестиции в которую будут не рекомендованы. Что же касается идеологии будущего, то, по Крылову, глобалисты будут считать источником культуры не духовную сферу, как традиционалисты, и даже не сферу производства, как марксисты, а сферу услуг и досуга. С точки зрения будущих западных мыслителей именно развитие этих сфер обеспечило расцвет культуры в древней Элладе.

Антиглобализм должен предполагать отрицание социального прогресса, и тут Крылов мало отклоняется от общей для традиционалистов веры в историю как деградацию. Акцент, который делает Крылов, рассуждая о прогрессе, связан именно с вопросом о рациональности и автономии разума. По Крылову, традиционализм хотя и признает нечто высшее и недоступное пониманию, все-таки опирается на человеческий разум. А так называемый рационализм прогрессистов, хотя и признает права разума на словах, на деле капитулирует перед анонимными силами рынка и стихийного развития. В "Традиции" читаем: "Традиционализм, как известно, противостоит идее "прогресса". Это-то известно, но мало кто осведомлен, почему это так. Дело в том, что новоевропейская идея "прогресса" содержит в себе одну малозаметную, но очень важную предпосылку. Под фанеру о "наступающем царстве разума" прогрессисты устраивают совсем даже иное дело, далеко не столь привлекательное. Новоевропейский прогресс - это не прогресс сознания, как можно было бы подумать. Это бессознательный прогресс. И более: его бессознательность и есть важнейшее его условие: Разум велик, но слаб, он не может поднять даже собственную грузную тушу, где уж там повлиять на своего "носителя". Разум бегает на четвереньках, - и, главное, перед кем? Перед анонимными силами, перед каким-нибудь "рынком", "общественным мнением", перед черт-те какими "явищами и подиями", а в общем-то - перед многорылым хитрым духом: Традиция утверждает, что хитрый дух действительно есть и, более того, имеет имя, даже много имен. Называют его по-разному. Я буду называть его Врагом. Традиционализм исходит из того, что Враг существует. Можно сомневаться в чем угодно, даже в бытии Божьем, тем паче в собственном существовании, но не в существовании Врага: Традиционализм определяет Врага как субъекта единственного "естественного" процесса, происходящего во Вселенной - а именно регресса, разложения, одной из утонченных форм которого является описанный выше бессознательный "прогресс". Традиционализм исходит из того, что ничто хорошее "прогрессировать" не может. "Прогрессирует" только зло".

Таким образом, злопамятный традиционализм Крылова должен защитить Россию не только от происков инородцев, но и от демона прогресса.

Русские, россияне, китежане

Рассмотрев взгляды основных авторов традиционалистского направления, хотелось бы коротко остановиться еще и на некоторых отдельных проблемах, представленных в их текстах. Огромное методологическое влияние на традиционалистов оказала пассионарная теория этногенеза Льва Гумилева. Значение ее для традиционалистских штудий разнообразно. Сама тема гумилевской теории - законы рождения и гибели этносов - полностью соответствует предмету озабоченности традиционалистов, которые, в общем-то, заняты в основном судьбой России и русского народа. Кроме того - пассионарность дает ее носителю некие моральные преимущества, не связанные ни с формальной юридической правотой, ни с экономической эффективностью, а традиционалисты постоянно размышляют об избранности и авторитете, имеющие именно такой, не зависящий от социальных обстоятельств источник. Поэтому нет ничего удивительного, что традиционалистские авторы активно применяют теорию этногенеза для описания коллизий современного общества.

В связи с этим хотелось бы предложить вниманию читателя две очень любопытных группы текстов. Первый блок - статья Константина Крылова "Россияне и русские" ("Философская газета", 2001 г., №№ 1-2). Ко второй группе относятся два текста из 4-го выпуска "Иначе": статья Алексея Романовского "Империя как детская болезнь цивилизации" и статья "Китежане", подписанная "Трансэтническая лаборатория" (по имеющимся сведениям, под этим псевдонимом скрываются, опять же, Вадим Штепа и Сергей Корнев). Оба текстовых блока посвящены одному и тому же: анализу ситуации в постперестроечной России средствами гумилевской теории этногенеза. И анализ проведен ими практически одинаково - но только с зеркально противоположными результатами.

Итак: Константин Крылов утверждает, что демократы, которые провели перестройку, - это представители совершенно нового народа. По мнению Крылова, "на одной и той же территории уже довольно давно живут две разные нации, ошибочно принимаемые за одну. Разница между "Русскими-1" и "Русскими-2" похожа на разницу между сербами и хорватами: представители этих двух народов имеют одинаковые антропологические признаки и пользуются одним и тем же языком. Но, в отличие от сербов и хорватов, сами представители этих двух русских народов не осознают. что они составляют две разные нации. Однако они довольно сильно различаются по моделям поведения, этическим системам, отношению к другим народам, и даже (в последнее время) по самоназванию: одни предпочитают называть себя русскими, другие - россиянами: Специфика положения россиян состоит в том, что это молодой и достаточно агрессивный этнос, вынужденный жить на уже заселенной территории. Интересно отметить, что само слово "россиянин" чем-то похоже на слово "американец": чувствуется, что так себя называть может не коренное население России, а некие "поселенцы". Свойственное "демократам" отношение к русскому народу с этих позиций легко объяснимо: это обыкновенная ксенофобия, свойственная молодым, самоутверждающимся нациям. Точно так же объяснимо плохо скрываемое (а часто и демонстративное) отвращение "демократов" к России и ее истории: это не их история. По сути дела, "демократы" пытаются освоить для себя и своих потомков территорию, населенную аборигенами: Россиян можно сравнить с конкистадорами, уничтожившими инков и ацтеков. Интересно, что кучка испанских завоевателей смогла одержать победу и в дальнейшем произвести успешный геноцид именно потому, что местное население относилось к ним с пиететом, вызванным достаточно случайными причинами. Это преимущество имеется и у россиян, поскольку значительная часть русских принимает их за "своих", и даже за "лучших", чем они сами: Россияне (в особенности "демократы") вообще считают русских не вполне полноценными людьми, а русское общество обычно воспринимают как крайне отсталое".

Сразу стоит оговориться, что такое "этническое" отношение Крылова к демократам не имеет ничего общего с антисемитизмом. Отношение Крылова к еврейскому вопросу в данной статье - поистине умопомрачительный образец интеллектуальной эквилибристики: "Россияне в течение очень долгого времени последовательно вытесняли русских и в этом вполне преуспели. Кстати говоря, выраженное присутствие в кругах российской научной и культурной элиты "третьих наций", например евреев, является скорее следствием вытесняющей политики россиян. К тому же представители третьих наций в известной мере компенсируют присущую россиянам недостаточность в области высокого интеллекта". То есть демократическое движение - вовсе не еврейское детище, но поскольку русские патриоты в среднем умнее русских демократов, то демократы были вынуждены компенсировать свое слабоумие, пополняя свои ряды умными евреями. Полагаю, что многие из евреев не устоят перед соблазном согласиться с этой мыслью.

Ну а в целом, идеи Крылова заставляют вспомнить американские триллеры: там часто в теле человека вызревают страшные чудовища, которые выгрызают человека изнутри; точно так же в теле русского народа созрел зловредный этнос "россиян".

Авторы "Иначе" говорят о том же самом - но только, по их мнению, в теле народа вызревают не чудовища, а наоборот - добры молодцы. Объявить новым народом следует не демократов, а прогрессивную традиционалистскую молодежь.

Алексей Романовский подводит теоретическую базу под такой спасительный этногенез. К настоящему времени русский народ слобопассионарен, и для того, чтобы толкнуть часы этнический истории, нужна "экстракция" всех оставшихся пассионариев из народного тела и объединение их в новое, динамичное сообщество.

"Трансэтническая лаборатория" идет дальше этих общетеоретических соображений: она утверждает, что сегодня мы уже являемся свидетелями формирования нового этноса - "китежан". Рождение его стало возможным из-за происходящей опять же на наших глазах постепенной этнической гибели русского народа: "Великорусский этнос неудержимо разваливается на региональные субэтносы и недавнее утверждение сети федеральных округов только констатировало реальность этого процесса: Россия ушла на дно, как подводная лодка. Погибла великая этническая форма, которая много столетий определяла лицо российской цивилизации. Но дух, наполнявший эту форму, никуда не делся. Он нуждается в новом оформлении, в новом этносе, который даст новую жизнь российской цивилизации. Мы говорим о "китежанах" - не о конфессии или партии, а именно о новом народе, призванном осуществить эту миссию: Это не компактная организованная масса, а децентрализованнная структура, сеть автономных сообществ, не связанных иерархией и субординацией: подобно тому, как рассеянные по ойкумене христианские общины покорили ветхую империю и вырастили на ее остатках новую цивилизацию, так и теперь китежские общины образуются в самом средоточии старого этноса и постепенно становятся новым центром кристаллизации.

Что же касается демократов и "россиян", то это все разборки внутри старого народа, к которым новенькие никакого отношения не имеют: "Этнос китежан начал складываться в 90-е годы ХХ века параллельно тому, как постсоветские остатки великорусского этноса провозгласили себя "россиянами": Нас никоим образом не затрагивали последние великорусские споры о прошлом. Нам были одинаково далеки "совки", разложившиеся на "коммунистов" и "демократов" с их бесконечной полемикой по поводу исторических событий 1917 года. Наша история еще только начиналась, и нас интересовало только свободное будущее, вне всякой зависимости от рациональных стандартов уходящей эпохи".

Упоминание о 90-х годах опять заставляет подумать о том, что под маской разговоров о новом народе речь идет скорее о молодежи, об особенностях определенного поколения - тем более, что в качестве выделяющего "китежан" признака опять же выступает столь любимая Штепой рок-музыка: "Очевидный контраст между китежанами и "россиянами" легко можно было уловить, сравнив уровень восприятия этого мира у посетителей рок-концертов и зрителей программы "Время". Нелишне напомнить, что в данном случае "россияне" обозначают не как у Крылова - новый народ в его отличии от старого, а как раз наоборот - старый народ в его отличии от нового.

Мы бы удивились, если бы "трансэтническая лаборатория" авансом не приписала бы китежанам всех возможных духовных преимуществ: "От язычества у нас - пространственная широта и чуткость к духам нашей великой многообразной земли. От православия - высота духовных поисков и небесная универсальность изначальной русской церкви, свободной от иерархии "инквизиторов". И от социализма - романтика пути в будущее, технофутуристическое творчество. Как говорится, нам внятно все - острый галльский смысл и сумрачный германский гений. Ну и, конечно, от темы национального патриотизма уходить тоже нельзя: "Мы защищаем специфику российской цивилизации от любых внешних посягательств, но внутренне выводим саму эту цивилизацию на новый уровень".

Итак, все рассмотренные тексты сходятся на том, что естественным различиям между разными группами российского населения (и даже россий