Причерноморье традиционно является одной из ключевых в геополитическом и геоэкономическом отношении территорий Большой Евразии: через него пролегают важнейшие трансконтинентальные коммуникационные коридоры, по Черному морю проходят цивилизационные и геополитические разломы. При гипотетической консолидации политических воль стран региона Черное море могло бы превратиться во внутреннее море восточнохристианской цивилизации, однако реально оно постепенно превращается во внутреннее море НАТО.

Все без исключения страны, имеющие выход к Черному морю, на сегодняшний день выказали свою заинтересованность в евроинтеграции, все обозначили свою в той или иной мере лояльность американским планетарным интересам и идеям глобализации. Ни одна из стран региона, в том числе Россия и Украина, на данный момент не может рассматриваться ни в качестве бесспорного регионального лидера, ни в качестве форпоста в противостоянии странам, не имеющим выхода к Черному морю, но считающим регион зоной своих стратегических интересов и проводящих в нем достаточно агрессивную политику.

Членство Турции, контролирующей Босфорский пролив, в НАТО, желание стать членами этого блока Грузии, Румынии и Болгарии, неопределенность и «многовекторность» внешнеполитического курса Украины и ее «особое партнерство» с блоком в перспективе способны превратить Черное море вдоль всех берегов в стратегический бастион Северо-Атлантического альянса. При этом интересы ЕС, НАТО и США в Черноморском регионе, вопреки распространенному заблуждению, носят не взаимоисключающий и даже не пересекающийся, а скорее взаимодополняющий характер.

На данный момент субъектом геополитики в Причерноморье с четко обозначенными интересами, которые следовало бы рассматривать как проекцию интересов США и НАТО, является Турция. Грузия, Румыния и Болгария, соблазненные пресловутой «евроинтеграцией», потенциально могут рассматриваться как плацдармы для реализации евроатлантических интересов. Украина не является субъектом геополитики в Причерноморье, хотя по своему географическому положению и естественным потенциалам могла бы стать региональным лидером. Россия же стремительно теряет как свою объективно проявленную геополитическую субъектность, так и субъективно осознаваемую политическую волю к доминированию в регионе.

В качестве геоэкономических «игроков» в Причерноморье могут рассматриваться также и страны, не имеющие выхода к Черному морю, но в той или иной степени привязанные к черноморским углеводородным транзитам – Азербайджан, Иран и т.д. Строительство трансконтинентального «Великого Шелкового Пути-II» способно значительно повысить роль региона в мировых экономических процессах – примерно в той степени, в которой эта магистраль будет к нему привязана.

Если говорить об оси Москва – Дели – Пекин – Тегеран как о проектируемой потенциальной геополитической альтернативе американоцентричному «Новому мировому порядку» в Евразии, то роль Причерноморья может рассматриваться как ключевая: регион в целом либо его большая часть может стать как средоточием антиевразийских сил, так и буферной зоной между конфликтными в геополитическом отношении субъектами. Предпосылки к тому, чтобы в обозримом будущем Причерноморье стало бы оплотом евразийской геополитики, на данный момент отсутствуют.

В Причерноморье и прилегающих регионах следовало бы выделить три группы территориально-государственных образований: во-первых «большие» государства (Россия, Турция, во многих комбинациях Украина), во-вторых, «средние» (Грузия, Молдова, Румыния, Болгария, в некоторых комбинациях Украина) и, в-третьих, «малые» консолидированные этнокультурные регионы либо квазигосударства – так называемые «коньячные республики» (Приднестровье, Гагаузия, Абхазия, Крым, Южная Осетия).

Психология политических предпочтений такова, что «средние» субъекты, как правило, страдают комплексами национальной ущемленности, исторической неполноценности, поэтому склонны к психологическому «самоутверждению» за счет «малых», навязывая им свои версии этнонационализма и т.д. «Малые» субъекты, находясь под непосредственным управлением «средних», вынуждены ориентироваться на «больших», у которых подобные комплексы отсутствуют. Субъекты глобального влияния, в первую очередь США и НАТО, в своем противостоянии с «большой» Россией консолидируются со «средними» и, соответственно, заинтересованы в нейтрализации «малых» – то ли путем их поглощения «средними», то ли путем разжигания управляемых локальных конфликтов и установления прямого контроля с последующей легитимизацией «миротворческих миссий» (как в случае с Косово).

Соответственным образом определяется и заинтересованность или незаинтересованность тех или иных субъектов в международном признании (как «де-юре», так и «де-факто») Гагаузии, Приднестровья, Абхазии, а также в корректировке правового статуса Автономной Республики Крым в составе Украины.

Стабильность или видимость таковой в Приднестровье, Крыму, Абхазии, Южной Осетии может быть ухудшена путем «включения» «управляемого кризиса», а позже – восстановлена путем активизации стратегического присутствия «субъектов глобального управления» в этих регионах, что, в свою очередь, приведет к «выдавливанию» из них России и Украины. «Пояс нестабильности» превращается в контролируемый «субъектами глобального управления» стратегический кордон, отсекающий Россию, а отчасти и Украину, от зон своих жизненных интересов, находящихся за пределами государственных границ. Если учесть, что этот кордон можно продлить и на Балканы – в сторону Косово, и в Центральную Азию – в сторону Афганистана, Узбекистана и Таджикистана, становится очевидным, что он рассекает Евразийский континент почти по широтной линии, что в перспективе способно привести к утрате Евразией своей геополитической субъектности и сделать неактуальными любые «осевые» союзы.

Примечательно, что американское и натовское присутствие по этой линии в точности реализует давний сценарий широтной экспансии (удушение Евразии путем блокады по линии береговых зон и перекрытия выходов к морям) американского адмирала Альфреда Мэхэна, известный под названием «Морская Сила». (В этой связи недавнее охлаждение отношений по линии Тирасполь – Москва и продолжающаяся в течение десяти лет политическая неопределенность по линии Тирасполь – Киев могут быть записаны американскими стратегами себе в актив.)

В меридиональном направлении продолжаются попытки, правда, в последнее время не очень активные, выстраивания «Большого Буфера» – Балтийско-Черноморского Союза (в Средние века подобную роль играло Великое княжество Литовское). Лояльность Беларуси московским геополитическим интересам пока делает этот план нереализуемым.

В критические периоды, будь то во время русско-турецких войн, будь то во время бомбардировок Косово, в русском геокультурном и историческом сознании актуализируется «балканский» и «восточный» вопрос, воскрешаются образы Византии, Константинополя, «Священной империи», образ «поствизантийской Ойкумены», восточнохристианского культурного пространства или, по Димитрию Оболенскому, «Византийского Содружества Наций».

Идея о конструировании «альтернативной» – не-западной Европы, восточноевропейского (понимаемого как восточнохристианское) цивилизационного пространства, остается актуальной – несмотря даже на стремление к евроатлантической интеграции у Болгарии, Румынии, Грузии и других стран восточнохристианской культуры и членство Греции в НАТО. Подобный цивилизационный проект предполагает выстраивание приоритетных отношений в области геополитики, геоэкономических связей (вплоть до создания международных организаций, экономических союзов и даже военных блоков) и соответствующую информационно-идеологическую поддержку. Ни одна из стран Средиземноморского экономического и политического пространства не принадлежит к «Золотому миллиарду», к генераторам глобализационной «тяги», что потенциально облегчает взаимодействие России с ними.

«Обратная сторона» восточноевропейского цивилизационного проекта кроется в неразработанности этой идеи в политическом сознании, в скудости реальных ресурсов и нестабильности международного положения потенциальных «локомотивов» процесса – России и Украины, а также в несформированности необходимой для такого взаимодействия политической этики (в частности, на Балканах в политике имеет прочные традиции этика обмана и предательства).

Популярные на Украине тезисы о «европейском выборе» и о «европейской интеграции» весьма сомнительны как с точки зрения геокультурных и цивилизационных предпосылок, так и с точки зрения насущных технологических задач политического процесса. Они были сформулированы политической и культурной элитами в качестве своеобразной «национальной идеи», способной сцементировать новую, постсоветскую, украинскую идентичность и стать фактором социальной мобилизации, общим «знаменателем» и для евразийски ориентированных восточных украинцев, и для центральноевропейски ориентированных западных украинцев. Однако эта идея не сработала – в том числе и по причине своей изначальной ущербности, противоречия с украинским культурно-цивилизационным кодом и нечеткости критериев «европейскости». Поэтому, в частности, насущной задачей для Украины является выработка новых смыслов своего исторического и политического существования.

Многие российские аналитики говорят об «особой роли» России для Украины. Однако о ней можно говорить лишь в том случае, если Россия будет являться внутренне консолидированным в геополитическом, международном и геоэкономическом отношении феноменом и именно в таком качестве позиционирована на украинское политическое сознание. Пока Россия окончательно не определила своих внешнеполитических приоритетов и не восстановила видимость своей субъектности в глазах украинской политической элиты, ее роль в украинской политике будет неуклонно падать. Соответственно, Украина вместо форпоста и одной из ключевых стран Евразии превратится в буферную зону. Збигнев Бжезинский и его немалочисленные единомышленники и союзники в США, на Украине и даже в России смогут с полным на то основанием считать, что прожили свою жизнь не зря и по мере сил и способностей содействовали установлению нового планетарного порядка – «Pax Americana».