Симпатии к государственности, которые воспринимались прежде как эмоциональные, как своего рода хобби, все больше приобретают у Суркова догматический характер. С моей точки зрения, это очень хорошо, потому что я сам догматик - государственник. Я считаю, что Россия - прежде всего, превыше всего, а остальное ценно лишь постольку, поскольку способствует развитию и укреплению государственности. Для меня ценность государственности есть абсолют, а ценности либерализма, демократии, гражданского общества, свобод, рынка, социальной справедливости - является второстепенными по сравнению с государственностью. И я наблюдаю эволюцию Суркова именно в этом направлении.
Он все больше говорит об особенности русского пути развития, о русской цивилизации, о русском характере, то есть все больше склоняется к евразийскому и национал-большевистскому толкованию русской истории, где связываются воедино противоположные периоды. Либералы, догматические коммунисты или анархисты, склонны противопоставлять, например, Россию до 17-го года и после 17-го года, до 91-го года и после 91-го года, чему-то придавать позитивный знак, а чему-то - негативный знак. Только евразийцы и национал-большевики выстроили философию политической истории России, которая основана на преемственности, и самое главное, на необходимости возрождения имперского начала из любых ситуаций: из патовой ситуации февраля 1917 до октября 17-го года, из ситуации 90-х годов. Таким образом, Сурков все больше становится на идеологические позиции евразийцев и национал-большевиков, и постепенно отходит от либеральной версии взгляда на русскую политическую историю, который преобладал в 90-е годы.
Последний доклад Суркова, честно говоря, меня просто поразил, и очень понравился. Я увидел в нем фундаментальное осмысление идеи русского пути, самобытности нашей государственности, а также необходимости некоей оптимистической идеи в обществе, некоего смысла, что является сильной стороной нашей позиции. И это современное, с учетом постмодернизма, постиндустриальных вызовов, как необходимых характеристик существования России в новом глобальном мире, все это является той философией, которую в 90-е годы разработал я и мои коллеги. Эти идеи вошли в мою книгу "Наш путь", потом переизданную под названием "Евразийский путь". Она была издана в 1998 году, на одном из первых Санкт-Петербургских форумов была презентация этой книги. Таким образом, могу констатировать становление Суркова, как наиболее серьезной фигуры современной России в строй умеренно евразийской национал-большевистской идеологии, с сохранением либеральных симпатий, что абсолютно не мешает. Это мне представляется крайне радостным и отрадным.
Наблюдая за выступлением Суркова, я думаю: наконец-то, как здорово, как замечательно, что появляются люди, которые осознают, что без идеологии Россия не способна развиваться. Россия должна иметь четкие исторические императивы политического духа, геополитического и социального развития, кто-то должен брать на себя ответственность за то, чтобы сказать, что хорошо, что плохо. И "суверенная демократия" является тем абсолютно адекватным пространством, идеологическим, концептуальным и теоретическим, в котором можно сказать: этому - да, этому - нет. Вот границы свободы, вот границы справедливости, вот границы нашей мощи. И при этом я хочу подчеркнуть, что идеология Суркова находится в стадии становления.
Меня радует вектор этого становления. Он идет от увлечения иллюзиями, миражами либерального западничества 90-х годов в сторону ответственного, конкретного, обреченного на популярность евразийского национал-большевистского патриотизма. Когда я говорю "национал-большевисткого", я хочу подчеркнуть, что с группой Лимонова этот термин не имеет ничего общего. Под этим термином я понимаю интерпретацию русской политической истории, которая, в частности, изложена в моей книге "Тамплиеры пролетариата". То есть, я в Суркове узнаю родные идеологические мотивы, то, за что мы билась в 90-е годы.
И в этом состоит некий парадокс, кстати, это тоже парадокс русской истории. Сталин уничтожает Троцкого и реализует его планы, Ленин сбрасывает царя и постепенно восстанавливает империю через Сталина. В 90-е годы патриотическая оппозиция потерпела политическое поражение, и сейчас представляет собой случайный сброд, который "дожирает" остатки подачек олигархов, "сидельцев" типа Ходорковского и Платона Лебедева. А их программу в мягкой, корректной и от этого еще более эффективной манере, планируют реализовать и в значительной степени реализовывают наследники либеральных сил, в частности, Сурков, с которыми они бились в 90-е годы. Все происходит абсолютно по-русски.
Многие, наверное, будут говорить, что Сурков - это конъюнктура, это пиар, что лозунги популистские, что все поверхностно, несерьезно и является набором общих формул, о которых давно все говорят. Отчасти, в этом есть какая-то истина, доля правды. Пусть это так, но это будет реализовываться, и это лучше, чем хорошие идеи останутся пустыми лозунгами, или будут браться на вооружение откровенными врагами российской государственности, такими, как "оранжевые", "Другая Россия", или "несогласные". Они искусственно заимствуют патриотические модели, но обращают их против России, работая на американские фонды.
Поэтому выступление Суркова представляется вехой на пути идеологизации государственной власти в очень правильном направлении. Я приветствую "суверенную демократию", и считаю это великолепной формулой для нынешнего периода. Я рассматриваю суверенную демократию как некий смягченный синоним консервативной революции, это хорошая, постмодернистская метафора для объединения - жесткого и мягкого, державного и либерального. Хотелось бы больше "суверенной демократии", чтобы она стала совсем суверенной. И все будет тогда хорошо. Суверенитет превыше всего.
Александр Дугин,
лидер Международного "Евразийского движения",
президент фонда "Центр геополитических экспертиз"
