Пространство, время и кровь

Современный русский национализм: проблемы определения и идейно-политической классификации

От редакции портала "Евразия": публикуется в дискуссионном порядке.

Обобщенное понятие национализма при всей сложности, многоплановости и противоречивости этого явления следует рассматривать как принцип идеологии, психологии и политики, ориентирующийся на идеи и представления об исключительной роли в развитии общества национального фактора, который подчиняет себе все социальные процессы и объявляет их не только зависимыми, но и проистекающими от него.

Попытки сведения дефиниции «национализм» к единому терминологическому знаменателю представляют существенную трудность для современного исследователя, поскольку национализм как макроидеологический комплекс находится в постоянном движении и взаимодействии с другими глобальными идеологиями – либеральной и социалистической, варьируя, заимствуя и предоставляя отдельные элементы, порождая в конкретной политической ситуации различные конвергентные и дивергентные образования, по словам российского философа А. Дугина «… составляющих живую палитру политики…».

В условиях идейного многообразия и, как следствие, идейной дезориентации, наступивших после крушения советской мировоззренческой системы, вышеприведенные клише, носившие жестко догматизированный идеологический характер, были ревизованы и отторгнуты, открылся доступ к исследованиям и разработкам иностранных, прежде всего, западноевропейских, ученых и интеллектуалов и термин «национализм» постепенно начал утрачивать прежнюю отрицательную нагрузку. В значительной мере этому способствовала и политическая либерализация, начавшаяся еще в годы перестройки. Хотя, как замечает российский исследователь В. Коротеева: «… Сдвиг к ценностно-нейтральному применению понятия «национализм» вовсе не устранил оценку самого явления национализма с той или иной мировоззренческой позиции».

В это время начинается период постепенного «облагораживания» национализма путем сочетания и отождествления его с патриотизмом для придания ему роли респектабельной и привлекательной для масс идеологии. Не случайно, уже упоминавшийся выше А. Дугин писал: «… Патриотизм – не прибежище негодяев, хотя он, действительно, способен обелить тех, кто, в конце концов, к нему обращается. Патриотизм – это социальная, политическая и культурная норма, отклонение от которой есть дурной признак и зачаток реального социального экстремизма, нигилизма и субверсии…». Данное сочетание на групповом и личностном уровнях принимает различные формы, порождая целостные синтетические мировоззренческие, политико-идеологические модели и конструкции. Подобное взаимопроникновение и постепенное слияние объясняется, прежде всего, сходными базовыми ценностями («народ», «отечество», «нация» и т.д.), разница между которыми является довольно тонкой и психологически сложно фиксируемой.

Появляются новые, более умеренные трактовки и позиционирования национализма, рассматривающие его как закономерное, исторически обусловленное и оправданное явление. (К примеру, А. Дугин обосновывал его возрождение в Российской Федерации тем, что «… Русский национализм сегодня – это и компенсация за психологическую травму при смене идеологических систем, и форма нового народного самоутверждения (пострадавшего от развала великой державы), и естественное заполнение культурного вакуума, и ответ на сепаратистские и шовинистические выступления бывших «братских народов», и удобное и простое решение для выхода энергий социального протеста»).

Сегодня термин «национализм» можно свести к следующим максимам:

• национализм как представление об идентичности, которое может коллективно ощущаться членами определенного государства, нации, общества или территории;
• национализм как требование совпадения политических и национальных границ;
• национализм как специфическое состояние сознания этноса и социально-психологические ориентации людей, а также сопряженные с ними идеология, теория и социальная практика;
• национализм как набор символов и верований, который обеспечивает индивиду чувство причастности к какой-либо национальной общности.

В контексте общей классификации национализма, предложенной профессором Ю. Сурминым, современный русский национализм можно препарировать в следующих аспектах: функциональном, социально-классовом и структурном.

Исходя их функционального аспекта, современный русский национализм категориально рассматривается как продуцирующий, паразитический и агрессивный. Разбирая ситуацию в общем и не беря во внимание отдельные случаи, имеющие частный характер, следует отметить, что продуцирующая категория национализма несет в себе общедемократическое начало, на которое обращал внимание В. И. Ленин, ставивший задачу «… отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой». Анализируя современный русский национализм в этом контексте, следует обратить внимание на роль данного аспекта исследуемой проблемы на начальных этапах государствообразования, в культуре, экономике и т.д., где активно используются энергии, фетиши и лозунги национализма. С учетом стремительно развивающихся в мире глобализационных процессов сегодня стоит оценить прикладное значение национализма при сохранении национальной идентичности. В отдельно взятых случаях созидательное содержание национализма в зависимости от создавшейся конъюнктуры может подменяться спекулятивными лозунгами и апелляциями. К примеру, в своем «Обращении к советскому народу» от 18 августа 1991 г. Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) отмечал: «Личная спекуляция на национальных чувствах – лишь ширма для удовлетворения амбиций». Характеризуя паразитический национализм, Ю. Сурмин артикулирует внимание на том, что он «… ориентирует нацию на жизнь за счет других народов, требуя различных выплат и компенсаций, нередко эти требования утрачивают всякий здравый смысл…». Агрессивный и воинствующий национализм, исходя из самой эмоциональной окрашенности этой категории, «… всегда требует человеческих жертв, передела границ посредством войны…». Для него характерны призывы к насилию, тяготение к милитаризму и традиционные в националистической среде установки на элитаризм и культурный обывательский примитивизм.

В социально-классовом аспекте различаются «пролетарская» и «филологическая» категории. «Пролетарский» национализм проявляется в условиях конкурентной борьбы за рабочие места при наплыве на внутренний рынок более дешевой иностранной рабочей силы, что характерно для ряда западноевропейских стран и, в значительной мере, для Российской Федерации. Соответственно, сложная ситуация на рынке рабочей силы в качестве защитной реакции в ответном режиме порождает соответствующие ксенофобские настроения коренного населения по отношению к иностранцам, перерастающие со временем в различные националистические воззрения. Председатель движения «Русское национальное единство» (РНЕ) А. Баркашов интерпретирует эту ситуацию следующим образом: «… рабочие объединены по профессиональному признаку, они наиболее однородны – большинство среди них русские, славяне… В силу этих причин рабочие быстрее других начинают понимать… необходимость сплочения по национальному признаку». «Филологическая» или гуманитарная категория наиболее эффектно срабатывает на исторически неизбежных этапах становления национализма. Роль этой категории наглядно прослеживается на «фелькише» – культурно-политическом движении в Германии, развившемся во второй половине XIX столетия и заложившем фундамент для построения нацистской идеологии. Хотя А. Гитлер в своей работе «Моя борьба» невысоко оценивал значение «фелькише»: «Я слишком хорошо изучил этих господ, чтобы испытывать к их фокусничеству что-либо другое, кроме чувства презрения». По мнению российского исследователя А. Тарасова оно «… методически адаптировало до массового уровня, тиражировало и пропагандировало идеи национализма, милитаризма,… антисемитизма, мистицизма, иррационализма… Достижения «фелькише» – как методологические, так и эстетико-пропагандистские – были позднее практически полностью интегрированы нацизмом (вплоть до символов и ритуалов), а само движение было в 20-е годы ассимилировано нацизмом». В России аналогичную роль выполнили различные славянофильские кружки и молодежные эстетико-хулиганские объединения, впоследствии трансформировавшиеся в движения радикально националистического и профашистского толка.

Структурный аспект несет в себе следующие категории: идеология, психология и политика. Националистическая идеология, как и любая другая, возникла как закономерное и необходимое явление классового общества и представляет собой теоретические разработки и обоснования интересов отдельных групп, классовых или деклассированных элементов, взявших ее на вооружение. В националистической идеологии выделяют две составляющие. Первая – это идея «страдательной нации», а вторая – ее прошлое и будущее величие. Ю. Сурмин отмечает, что «… Любой националист свою пропаганду начинает с бед и страданий, которые пришлось пережить его народу, что не может не вызывать сочувствия. Потом следует незаметный переход к аргументации светлого будущего, горизонты которого откроются уже завтра. Последнее, как очередная утопия, конечно же вызывает сомнения. Идеология национализма крайне убога. Национальный интерес она раздувает и возводит в абсолют. Для нее свойственно духовное плоскостопие». В этом плане показателен трагический лейтмотив, которым открывается одна из программных работ А. Баркашова «Эра России» и ее оптимистическое окончание: «Всякого насмотрелись русские люди за последние семьдесят лет. Ко многому приучили русский народ (выделено нами – авт.). Были за это время кровопролитные войны с внешним врагом, были не менее кровопролитные с собственным народом. Были расказачивания и раскулачивания, коллективизация и индустриализация. Легче сказать, чего не было». «…В мире останется только одно самое могучее во всех отношениях государство – это будет Наше Государство». «… Россия скажет еще свое решающее слово…» (выделено нами – авт.).

Психология национализма интегрирует мессианство, жертвенность, экзальтированность, из которых вырастает фанатизм и нетерпимость, вождизм, создание и взращивание культов личности и грубой силы. Ю. Сурмин справедливо полагает, что «… Национальное чувство у нормального человека существует спокойно, полновесно, ценно. Оно не нуждается в заклятиях и проклятиях, свободно от внутреннего конфликта. У националиста это чувство как бы воспалено, болезненно. Оно пульсирует и выплескивается в конфликты. Дело доходит до того, что человек становится рабом этого чувства и тогда наступает националистическая закомплексованность…».

Радикализм является психологическим сопутствующим критерием национализма и может проявляться как радикализм слова, под которым подразумеваются бытовые и публичные высказывания, выступления в прессе и т.д. и радикализм дела, направленный на свершение поступков по заданной и соответственно окрашенной схеме. Украинский исследователь В. Попков определяет радикализм как «… социальный критицизм, то есть все то, что связано с резкой критикой существующего общества, неприятием его действующих институтов, господствующих идеологических и духовных ценностей». По сути психология радикала содержит установки на коренные общественные изменения, но ориентирован он на действия за пределами сложившейся системы. В психологии национал-радикала такие установки имеют специфическую окрашенность, продиктованную особенностями собственных воззрений. Радикальное сознание, по мнению В. Попкова, «… несет в себе зародыши новых институтов, отношений и ценностей, воплощающих в себе новые веяния, новые настроения, новые тенденции в общественной жизни. И все это никак не вяжется со сложившимся порядком вещей». Этим объясняется чрезмерная агрессивность и революционность различных националистических доктрин и воззрений, содержащие в себе наиболее непримиримые к реальной действительности ретроутопии, в истоках которых лежат, как правило, сложившиеся традиции, апеллирующие к образам «героического», «мощного» прошлого. По словам председателя национал-социалистической организации «Славянский Союз» (СС) Д. Демушкина: «Национализм представляет явление глубоко «историческое» по своему характеру. Национализм всегда должен связывать свои представления с национальным прошлым, то есть с коллективными воспоминаниями народа. Прошлое воплощает особые ценности и традиции сообщества, без которых не было бы никакой нации, никакой национальной судьбы. Для национализма они являются священными составляющими национального духа, которые следует оберегать и восстанавливать. Поиск «настоящих предков» нации – это составляющая националистического наследия и его озабоченности культурной подлинностью. Установление подлинности и верная интерпретация уникального этнического прошлого становятся основной задачей националистов». В этом же контексте целесообразно отметить следующие тезисы американского философа Г. Маркузе, высказанные им в работе «Одномерный человек»: «… Назначение памяти – сохранять историю…», «… Воспоминание о прошлом чревато опасными прозрениями, и поэтому утвердившееся общество, кажется, не без основания страшится подрывного содержания памяти…». А. Гитлер в своей работе «Моя борьба» отмечал: «Самым характерным для этих натур является то, что у них всегда на устах примеры из эпохи старогерманского героизма, что они постоянно болтают о седой старине, о мечах и панцирях, каменных топорах и т. п…».

Политику национализма логично трактовать как перевод националистической идеологии и особенностей психологии на язык практической действительности. Ее выразителями становятся партии, движения, организации и группы заданной направленности. При этом в парадигме национализма как политико-идеологического принципа следует выделять два направления: умеренный и радикальный национализмы. Особенность последнего состоит в декларировании (а в ряде случаев и практиковании) необходимости открытой борьбы за права и свободы собственной нации, против мультикультурализма и кириофобии пришельцев, размывающих национальную идентичность. В этом плане показательным является эпатажное заявление председателя украинской политической партии «Братство» Д. Корчинского: «Национализм – это не программа, национализм – это выстрелы».

Современный исследователь национализма, профессор М. Джунусов предлагает следующий системный подход в классификации национализма, сегментируя его по таким параметрам:

• по типу функционирования:
• оборонительный – национализм, являющийся составной и движущей силой национально-освободительной борьбы;
• наступательный – дискриминационный национализм, ущемляющий права и свободы других национальностей и принимающий различные крайние формы (ксенофобия, шовинизм, кириофобия, расизм и т.д.). [По характеру межнациональных отношений различается национализм угнетенной и угнетающей нации (ленинская формулировка), возникающий при дискриминации людей определенной национальности, ущемлении их прав и свобод или наоборот приоритетном предоставлении таковых в зависимости от национальности]
• по тональности проявлений:
• слабый;
• умеренный;
• средний;
• сильный.
• по интенсивности:
• постоянный;
• эпизодический;
• латентный.
• в зависимости от степени влияния религиозного фактора или отсутствия такового:
• светский;
• религиозный.
• исходя из природы и специфики сознания:
• национализм в массовом и теоретическом сознании;
• национализм в «живом» и «мертвом» сознании, т.е. националистические идеи, активно используемые в социальной практике и те, которые находят свое отражение в различных информационных изданиях, произведениях устного народного творчества и т.д. При этом М. Джунусов отмечает, что «… В периоды подъема «национального духа», возрождения народов национализм в многих случаях перемещается из «мертвого» в «живое» сознание…».
• по степени антигуманистичности:
• национальную ограниченность;
• национальную кичливость и высокомерие;
• национальную исключительность;
• этноцентризм и национальный эгоизм;
• националистические предубеждения и предрассудки;
• национальное недоверие, неприязнь, ненависть.
• в зависимости от носителей национализма:
• личностный;
• надличностный (групповой).
• по уровню восприятия:
• осознанный;
• подсознательный.

Подход в классификации национализма, предлагаемый М. Джунусовым и учитывающий основные наиболее общие характеристики и проявления данного феномена, призван развеять одномерные трактовки и дать относительно целостную картину этого явления, хотя охватить национализм во всей его сложности и многообразии довольно проблематично. Тем не менее, данный подход позволяет представить национализм во всей его сложности и многомерности.

Делая промежуточный вывод, следует отметить, что в разной мере все общие вышеприведенные характеристики имманентны современному русскому национализму. Его становление и развитие, как и аналогичных общественных течений, проходит по синусоиде, включающей такие элементы: оживление, подъем, спад, стагнация. Анализируя современные реалии, уместно говорить о том, что развитие современного русского национализма условно находится на отрезке стагнация – оживление.

Переходя непосредственно к проблеме классификации современного русского национализма следует отметить трудности, возникающие перед исследователем при анализе и характеристике данного вопроса.

Под классификацией в данном контексте следует понимать выделение отдельных, отстоящих друг от друга, течений или направлений, согласно набору характеристик и особенностей, присущих отдельно взятому течению.

При структурном многообразии и идейной какофонии националистических организаций, основную проблему классификации достаточно полно, на наш взгляд, отражает следующее мнение Э. Лимонова: «… в нашей «кондовой» и несколько «мракобесной» патриотической среде еще нет утонченных критериев, которые позволили бы ясно отличать «национал-революционеров» от «новых правых», «национал-большевиков», «штрассерианцев» от «крайне правых» и т.д…». Другую сторону проблемы верно очертил уже упоминавшийся А. Тарасов, отмечающий, что «… фашистские (полуфашистские, протофашистские, фашизоидные) организации в России чрезвычайно распылены, организационно неустойчивы, раздроблены и поминутно объединяются в тут же распадающиеся блоки и союзы». Этой же точки зрения придерживается и американский исследователь У. Лакер: «Русские политики находятся в постоянном движении, и, видимо, так будет продолжаться еще долго. В зависимости от обстановки люди и группировки, принадлежащие к центру, сдвигаются вправо, и наоборот, некоторые правые становятся умеренными… При таких обстоятельствах, сдается, невозможно, да и неправильно, провести четкую границу между «экстремистами» и умеренными. Возникают странные союзы, они будут возникать и в дальнейшем, поэтому любая попытка классифицировать их, как это делают ботаники, зоологи или химики, обречена на провал».

Российский политолог В. Лихачев к проблеме классификации современного русского национализма подходит, основываясь на следующих программно-идеологических параметрах:

• взгляды на идеальное политическое устройство России (монархисты, национал-республиканцы, приверженцы национальной диктатуры и т.д.);
• трактовка характера национального государства (этнонационалисты, надэтнические имперские националисты);
• религиозная позиция (православные фундаменталисты, неоязычники, нерелигиозные националисты);
• взгляды на собственность (национал-большевики, национал-социалисты, сторонники хищного национального капитала и т.д.).

Младший научный сотрудник Института истории России РАН В. Соловей, беря за основу ряд критериев (наличие в программных документах и (или) практической деятельности организации идеи национального выживания русского народа и возрождения России как доминирующей идеи, самоназвание (использование в наименовании организации слов «национальный», «национально-патриотический», «патриотический») и самохарактеристика формирования (дается в программных и агитационных документах, интервью, личных беседах)), предлагает следующую классификацию националистических течений:

• православно-монархическое;
• традиционно правое;
• имперско-националистическое;
• ведийское (неоязыческое);
• евразийское;
• младороссийское (национал-демократическое);
• субэтноцентрическое (казачье).

Предложенные классификации дают общие представления о существующих в националистической среде направлениях, тем не менее, учитывая многогранную поляризацию последней, возможны варианты, при которых становится невозможным логическое совпадение данных параметров между собой и, как следствие, выстроенные конструкции нарушаются.

С учетом западноевропейских веяний и тенденций российский националистический ансамбль можно разбить на два сегмента: «старые» и «новые» правые. Принципиальные различия между ними лежат, прежде всего, в ментально-мировоззренческой плоскости.

Достаточно четко эти различия выписаны А. Дугиным в статье «Новые против старых», в которой он формулирует поднятую проблему следующим образом: «(это)…линия раздела, проходящая не просто между двумя политическими течениями или партиями, но между двумя совершенно различными стилями…».

К характерным особенностям «старых» правых А. Дугин причисляет:

• реакционность, под которой понимается склонность «старых» правых к реставрации и консерватизму (т. е. сопротивление любым социально-политическим изменениям);
• бюрократичность;
• неспособность к формулированию собственной политической позиции, непонимание аналогичных позиций оппонентов, и отсутствие видения разницы между идеологией и политикой;
• традиционализм «старых правых», т.е. ориентация внимания на культурных особенностях и традициях, своеобразное «народничество»;
• изоляционистская позиция «старых правых», обусловленная их консерватизмом;
• «конспирологическое» сознание «старых правых», под которым подразумевается склонность к видению «заговора» или «предательства», на которые зачастую списываются объективные факторы, затрудняющие деятельность и собственные просчеты;
• неспособность к осмыслению и пониманию революции. Идеальным сценарием прихода к власти «старых правых» может быть «верхушечный» переворот, дворцовый заговор или путч;
• антигерманскую направленность и славянофильскую ориентацию;
• антипатии к революционному социализму, понимание его лишь в качестве консервативного элемента , признание в нем лишь ценности пройденного этапа;
• отрицание экзистенциальной проблематики, неприятие глубинных стихий человеческой души и связанных с ними переживаний.

Стилевые особенности «новых правых» диаметрально противоположны взглядам «старых». Их мировоззрению присущи:

• революционность, т.е. ориентация на коренное преобразование общества, новое творческое строительство и драматическое созидание;
• отсутствие бюрократических подходов, т.е. «новые правые» своей целью ставят не просто приход к власти или допуск к рычагам управления, но коренное изменение природы власти, создание «новой элиты» и новых принципов управления;
• первостепенная ориентация на идеологию и подчиненная роль политики;
• ориентированность на революционные выступления и народные восстания;
• прогерманские симпатии;
• стремление к экзистенциальным переживаниям, условиями для которых являются периоды нестабильности и кризисные моменты.

Данные критерии удачно прилагаются к концептуальным размышлениям лидеров крупнейших националистических организаций России – Э. Лимонова и А. Баркашова. Следует подчеркнуть, что их мнения во многом совпадают и накладываются друг на друга.

Э. Лимонов в статье «Размышления о национализме», а вслед за ним и публицист А. Лапшин в своей аналитической работе «Еще раз о национализме» сходятся во мнении о том, что современный русский национализм не является единой законченной идеологией, а включает в себя несколько направлений, обусловленных своеобразным диалектическим развитием национализма путем последовательной смены этапов, порождающих новые направления с последующим сосуществованием, но уже выхолощенных временем различных направлений. Предложенный комплекс направлений допустимо использовать как классификацию.

Э. Лимонов и А. Лапшин выделяют при этом три этапа в развитии современного русского национализма.

• «патриархальный» (у А. Лапшина – «православно-монархический»);
• «гитлеризм» (у А. Лапшина – «правонационалистический»);
• «современный» (у А. Лапшина – «левонационалистический»).

Дополнительными компонентами к классификации Э. Лимонова может служить, исходящее исключительно из функционального аспекта, подразделение А. Баркашовым национально-патриотического спектра на:

• «патриотические организации просветительского направления»;
• «патриотические организации военизированного устройства»;
• «патриотические организации партийного направления деятельности».

Как идеологический сгусток, русский национализм представляет собой сложную систему различных компонентов (геополитических, религиозных, культурно-политических, этических, эстетических и пр.). Согласно утверждению А. Дугина, «… Идеологический национализм основан не на простом национальном инстинкте, а на глубоком и ясном осознании своей национальной специфики…» Следуя классификации А. Дугина русский национализм можно подразделить на два подвида: собственно русский национализм и советский патриотизм (национализм), являющийся по утверждению ряда представителей национал-патриотической ориентации (А. Дугин, А. Проханов, Е. Летов, Э. Лимонов и др.) лишь ситуативной оболочкой первого.

В своей фундаментальной работе «Консервативная революция» А. Дугин выделяет следующие характерные черты русского национализма:

1. Русский национализм является, безусловно, религиозным - а точнее, православным, мессианским и эсхатологическим. Россия рассматривалась самими русскими как последний оплот Византийской империи, хранительницы традиций “Православного Царствия”, отождествлявшегося с “катехоном”, “удерживающим” в святоотеческом предании. Появление доктрины Филофея - “Москва - Третий Рим” - было последним выражением эсхатологического византизма, сохранившегося после падения Константинополя, вопреки появлению в мире “первых признаков Антихриста”. Православие было и остается для русских не просто “одной из ветвей христианства” (как могли сказать протестанты), и не универсальной “вселенской церковью” (на что претендуют римские католики), но “последним пристанищем Христовой истины в мире апостасии, отступничества”. Русское Православие видело и переживало себя как последний “неиспорченный” бастион Веры, Сакральности в мире зла, где царит либо “языческое нечестие”, либо “римское лицемерие, подменившее дух Церкви”. Русский народ - последний носитель “Православного Царствия”, “катехона”, того “тысячелетнего царствия”, которое, по мнению православной доктрины, лежит не в будущем, но в прошлом - “в византийском православном тысячелетии”, воспринимался как эсхатологически “избранный” христианский народ, чьему попечению доверена в последние времена “тайна благодати”. При этом русский православный мессианизм был не “прозелитическим”, не “пропагандистским” и “экспансионистским”, но сугубо “консервативным”. Интуитивное национальное понимание величайшей ценности Православия заставляло русских сосредоточиться на созерцательном, бережном хранении великого сокровища Традиции, открытого для всех, кого Провидение приведет к нему, но не навязываемого никому из тех, кто духовно его не жаждет. Такое эсхатологическое мессианство - это “мессианство стояния”, неподвижной вертикали духа, а не экспансивного горизонтального продвижения вширь (как это имело место в случае католичества и отчасти протестантизма). Церковь в России фактически слилась с русским народом, с русской нацией после падения Константинополя. После этого исторического момента Русь из “одной из православных держав” превратилась в “последнее православное царство”, а русский народ стал “эсхатологическим богоносцем”.
2. Русский национализм неразрывно связан с пространством. Не кровь, не этнос, не фенотип, и даже не культура являются для русских фактором, по которому они узнают “своих”. Русские, как ни один другой народ, чувствительны к пространству. Пространство, необъятность, безграничность, протяженность, простор - вкус и дух этого является неотъемлемой частью русской души. При этом у русских существует какое-то особое понимание природы. Именно природа, а не культура, является для русских отличительным национальным признаком. Поля, леса, холмы, степи, горы, моря и реки России обладают качеством национальности, почти правом “гражданства”, являются живой составной частью национального организма. Трудно сказать, каково происхождение этого “национального опьянения” русским пространством - быть может, славянская чувствительность в сочетании с кочевническими инстинктами тюрков степи создали эту беспрецедентную черту, или религиозное осмысление Руси как “последнего Царства” породило ощущение “страны как мира в себе”, как “ковчега Спасения”, огромного и священного, как вся Вселенная... Как бы то ни было, отношение к пространству у русских особое, подчеркнуто священное и даже антиутилитарное - русские никогда не стремились эксплуатировать свои земли, извлекать из них максимальную выгоду. Русские - хранители пространства, посвященные в его тайну, а не расчетливые колонизаторы или добытчики. Часто принадлежность к единому русскому пространству делает для русских внутренние неславянские народы более близкими, чем славяне других государств. Можно утверждать, что русский национализм является в значительной степени национализмом геополитическим.
3. Русский национализм является глубоко имперским, интегрирующим, всеохватывающим и универсальным. Русский этнос является этносом открытым, вбирающим в себя всех, кто хочет в него вступить. Русские - в своем роде “евразийские римляне”, объединяющие различные народы и языки своим особым религиозно-пространственным миропониманием и мировосприятием. “Имперскость” русского национализма ответственна за то, что у русских практически начисто отсутствует этническая солидарность, столь характерная для всех “национализмов” малого типа. Русский народ - большой народ, великий народ. Это не просто статистическая, количественная констатация, это - глубинная качественная характеристика. А будучи большим народом, он не скареден даже в вопросе жизни своих соплеменников. Это иногда приводило к ужасающим и кровавым эксцессам в русской истории, но, тем не менее, именно такое имперское, «сверхэтническое» отношение к своей нации давало русским возможность осуществлять небывалые подвиги, выдерживать невыносимые страдания, выносить нечеловеческие муки и ... побеждать. Интегрирующий характер такой имперской наклонности русских сочетался с уважением этнорелигиозных традиций тех народов, которые входили (или вводились) в состав России, не желая при этом до конца отождествляться с русской нацией. Такая терпимость не признак какой-то особой “гуманности” или “доброты” русских. Скорее, в этом проявлялись безразличие русских к тем народам, которые попадали в сферу их влияния, и одновременно, чувство глубокой национальной “избранности”, слишком ценимой для того, чтобы насильно навязывать ее тем, кто к ней не стремится или просто колеблется. Империя несет свои границы, пока не встретит непреодолимой преграды, и утверждает на своих рубежах сакральную формулу - “здесь кончается земля людей, земля духа, земля спасения”.
4. И, наконец, русский национализм является традиционно общинным, т.е. предполагающим необходимость социального объединения, соборности нации в ее коллективном “домостроительстве” (как традиционно переводили на Руси греческий термин “экономика”). Русский национализм всегда обращается в своем видении мира именно к общинному субъекту. Он с трудом даже теоретически может разбить нацию на индивидуальные составляющие. Русский, оторванный от русских, от России, как бы стирается из сферы интересов русского национализма - вот почему во всем мире никогда не существовало русской диаспоры (в отличие от немецкой или армянской, к примеру), хотя русские разъезжали по миру не меньше других народов. Выпадая из социального поля русского народа, русский человек прекращается, стирается как носитель национального духа. Его национальная принадлежность полноценна и эффективна только в общем соборном национальном контексте; вне его, на чисто индивидуальном уровне она не сохраняется, как бы это парадоксально ни казалось на первый взгляд. Русскими можно быть только всем вместе и только в России. По отдельности и вне Родины это почти невозможно.

А. Дугин считает серьезным заблуждением представителей националистического лагеря, рассматривающих советский период «… периодом, прервавшим всякую континуальность исторического существования русского народа». Он склонен трактовать советский патриотизм (национализм) как особую культурно-политическую и геополитическую реальность, являющуюся преемником досоветского, русского национализма. А по мнению известного рок-музыканта, одного из основателей Национал-большевистской партии (НБП), лидера контркультурного проекта «Русский прорыв» Е. Летова: «… За 70 лет правления советской власти возник удивительный, ранее небывалый народ - советский. Но он является потомком, естественным наследником великого русского народа, который - первый и единственный в мире - путем революции героически воплотил в реальность идеал, мечту, надежду всего человечества - построения Царствия Божьего на земле. Отказавшись от изможденной, пережившей себя религии, он возвел на вселенский престол не раба божьего - но Человека. Труженика. Хозяина собственной судьбы».

По мнению А. Дугина, советский патриотизм (национализм) отличали следующие характерные черты:

1. Советский национализм обладал той же эсхатологической, мессианской, идеалистической направленностью, что и православный русский национализм. Конечно, эта эсхатологическая ориентация не выражалась, не осознавалась более в богословских, церковных, христианских терминах. Она секуляризировалась, облеклась в совершенно чуждые русской истории экономические доктрины, но все же именно извращенно эсхатологический характер коммунизма (извещавшего мир о наступлении золотого века справедливости, равенства и счастья) сделал возможным его распространение у русских, традиционно пребывающих в апокалиптических чаяниях. В коммунизме нация почувствовала вкус Великой Идеи, чье утверждение, логически, должно было доверено именно “Избранному” народу, русскому народу, окруженному миром “апостасии”. Так появилась теория “построения социализма в одной отдельно взятой стране”, т.е. в России, волюнтаристически опрокинувшая сложную схоластику марксистских экономико-космополитических расчетов. Русские восприняли учение о коммунизме совершенно иначе, нежели западные коммунисты. Они увидели в нем, в первую очередь, “идеалистический” порыв к “волшебному бытию”, испокон века живший в русском национализме, и отнюдь не сложную экономически-социальную материалистическую и атеистическую доктрину. Русский коммунизм был в гораздо большей степени религиозной, эсхатологической ересью, чем рациональным и расчетливым атеизмом. Конечно, отказ от Православия исказил во многом глубинный религиозный импульс русского национализма, придал ему двусмысленный характер, заставил изъясняться неадекватным, чужеродным языком, но все же этот национализм отнюдь не исчез, и более того, сохранил свою фундаментальную, традиционную, эсхатологическую ориентацию.
2. Советский национализм сохранил верность пространству, любовь к безграничным территориям, к просторам и русской природе. В этом состояла подлинная, неподдельная героика строительства железных дорог, плотин, новых городов. После краткого послереволюционного замешательства почти все на время потерянные части Российской Империи были заново воссоединены в пределах СССР, очерчивающих и охраняющих новое советское Большое Пространство, единое и неделимое, живое и бесценное. Конечно, и здесь по сравнению с обычным русским национализмом произошло значительное смещение. Внимательная созерцательность русских сменилась активным, деловым, преобразующим советским пафосом нового конструирования, переделки, технического созидания. Пространство так же, как и весь народ, поменяло свое “гражданство” с русского на советское, став полноправным участником гигантских территориальных, а позже даже космических эпопей.
3. СССР был на самом деле “последней Империей”, так как здесь сохранялся в модернизированном виде древний традиционный принцип административно-политического, стратегического централизма с довольно мягкой этнической политикой, проводимой в отношении окраинных национальных областей. Даже тот факт, что после краха СССР во многих уголках бывшего могучего государства вспыхнули суровые, жестокие национальные конфликты говорит о том, что за интернационалистской советской идеологией скрывалась чисто имперская логика. В советской империи с особой силой, хотя и в несколько странной форме, проявился интегрирующий, открытый характер русского национализма, трансформировавшийся в имперский культурно-политический тип “советизма”.
4. И наконец, социалистический строй стал в новых, небывалых советских условиях проявлением общинности, свойственной русской нации, осуществлением ее соборной, коллективной домостроительной тенденции. Советский социализм был глубоко национален и даже националистичен, так как общинность являлась фундаментальным качеством именно русской нации, русского мировоззрения. Национальная составляющая социализма не нашла и не могла найти своего логичного и откровенного проявления в марксистской схоластике, но, тем не менее, она была совершенно очевидна как всему народу, так и русским иммигрантам, наблюдавшим советское государство извне и поэтому обладавшим большей свободой в формулировках. Советский человек - прямое историческое продолжение русского человека, хотя, безусловно, такое положение дел существовало только де-факто, а не де-юре.

Данные интерпретации русского национализма как практикующей идеологии можно отнести к разряду «интеллектуального» или «просвещенного» национализма, являющегося уделом лишь узких интеллектуальных кружков. В социальной практике, данные идеологические конструкции, как правило, резко диссонируют по отношению к реалиям протекающих политических процессов. Налицо тенденция запаздывания развития общественного сознания по отношению к таким сложным идеологическим концептам, предлагаемым интеллектуальными центрами национал-патриотического спектра. Как результат, националистическая идеология и программатика, сводится к продуктам, основанных на национально окрашенных эмоциях, реакциях и рефлексиях и опускающихся зачастую до уровня заурядного бытового шовинизма и ксенофобии. Отсутствие же магистральных путей развития националистической идеологии заводит в тупик ее выразителей (партии, движения, организации и группы заданной направленности) и становится причиной их инволюции, вырождения и маргинализации. Известный бельгийский геополитик Ж. Тириар отмечал: «… Подавляющий национализм напоминает эволюционный выбор, сделанный членистоногими. Он работает по жестко заданной программе. Он сам положил себе предел».

Подводя итоги под попытками с разных позиций классифицировать современный русский национализм, следует отметить, что любую классификацию можно принимать с большой долей условности, учитывая вышеозначенные реалии. Любая общая классификация, независимо от взятых за основу параметров не сможет четко разграничить националистические течения, какие бы корректные подходы при этом не использовались. Основной препоной на пути классификации, на наш взгляд, является политическая диффузия различных националистических течений. А. Дугин писал об этом явлении: «… Лишь на крайних флангах оппозиции… формируется какое-то подобие «новой оппозиции», но и здесь налицо огромное количество «старых» оппозиционеров, консервативных факторов». В таких условиях актуальным становится утверждение немецкого философа Э. Юнгера о том, что: «… все состояния взаимопроницаемы, старое и новое переплетаются многообразными способами…». Данное явление объясняется, прежде всего, противоречивым опытом формирования националистической идеологии, слабостью, дрейфующей к фашизму, националистической традиции в России. Кроме того, свою роль продолжают играть определенная идейная аморфность и программная эклектичность различных российских националистических течений.