Дугин – и автор этих строк – были так или иначе связаны с патриотическим крылом, участвуя в кампаниях против переброски северных рек, за возрождение села и т.п. Конечно, имелись в виду и политические перемены, и определенная антисоветская настроенность, которую сейчас Дугин, как и пишущий эти строки, полагают ошибочной или, во всяком случае, несвоевременной – с точки зрения геополитики уж точно (антисоветизм и антикоммунизм не следует путать с некоммунизмом и немарксизмом, каковые были и остаются правомерными).
Так вот, в те времена, позднесоветское политическое устройство – в принципе, после «перемены имен», оставшееся таким же по сей день, – было фактически основано не на одной партии, а на двух – «русской» и, скажем так, «антирусской»; при этом к каждой из них принадлежали люди самых разных политических взглядов, а «марксизм-ленинизм» использовался в качестве некоего «конвенционального языка», в который вкладывали все, что угодно, – последние носители собственно коммунистической идеологии были уничтожены в 1937-38 гг., причем, кто есть кто и что есть что, всегда было понятно. Причем как та, так и другая, «партия» были представлены на всех уровнях – от самиздата и уголовной среды до Политбюро ЦК КПСС и руководства КГБ – и в принципе между ними поддерживалось равновесие – поддерживалось самим же Политбюро, видевшем в таком равновесии гарантию от внутренних потрясений и внешнего вмешательства.
Собственно, советский режим как таковой все более ветшал и разлагался, будучи как изначально нелегитимным – от 2 марта 1917 года и далее – так и все более обретавшим качества дегенерации – после ХХ съезда КПСС. Безусловно, перемены, причем радикальные, были необходимы, однако их ни при каких условиях нельзя было начинать до победы в холодной войне, к каковой у России (под оболочной СССР) были все предпосылки (сегодня многие западные аналитики прямо говорят, что если бы США не удалось организовать «перестройку» в СССР, то аналогичный процесс распада начался бы в самих США уже в начале 90-х). Иными словами, речь шла о том, чтобы «день простоять и ночь продержаться», – что такое полтора, ну два, десятилетия в истории? – а дальше путь к расчистке политико-исторических завалов открылся бы сам собой. Отсюда проистекала решительно просоветская и антидиссидентская позиция «русской партии» («коммунистические сверхортодоксы» от Суслова до Кочетова тоже, на самом деле, относились к ней), отталкивавшая многих в либеральный и антирусский стан, но чтобы тогда это понять, надо было обладать величайшим умом (понимал это уже умиравший тогда Лосев, Леонид Леонов, Олег Волков, Владимир Микушевич). Ситуация была парадоксальна, даже сверхпарадоксальна: за «сверхкоммунистической ортодоксией» (употребляем это слово, разумеется, не в значении Православия, хотя и тут, как выясняется, не так все просто) стоял на самом деле национально-консервативно-революционный антикоммунизм, а за умеренным, представавшим тогда как «демократический социализм» антикоммунистическим либерализмом, включавшим в себя также и требования религиозной свободы, – те же самые силы, что в 20-е годы – за «мировой коммунистической революцией». Стратегия этих сил, разработанная на самом деле в недрах спецслужб стран Запада и аналитических структур международных финансовых организаций, за которыми стояли иные люди «без лиц и спин», а за этими последними уже совсем не люди, заключалась в том числе в том, чтобы абортировать растущий тогда во всех слоях общества – сверху донизу – русский патриотизм, патриотизм государствообразующего народа СССР, что было через тогдашний гимн Союза признано официально, – включавший в себя, хотя и неявно, также православную монархическую составляющие – и через либерализацию общества в оболочке «социализма с человеческим лицом» добиться распада страны. Делалось это в том числе так. Соответствующих людей вызывали «куда следует» – а там также действовали «агенты влияния» глобализма, они-то в основном и «сидели на идеологии», в т.н. Пятом управлении, в то время как патриотические, евразийские силы в основном были сосредоточены во внешней разведке – и сводили беседу примерно к следующему: «Мы вас поддержим, только давайте поменьше про царей, зачем они нам нужны? давайте побольше про жидов»; после этого незадачливые патриоты, в основном кандидаты технических наук, и были рады стараться – ну как же, нас же поддержали… Однако после публичного чтения, например, на собраниях «Памяти», «Протоколов сионских мудрецов» печать – криптолиберальная, от «Правды» до «Московского комсомольца» – разворачивала направленную обработку общественного мнения по «маргинализации» патриотических движений в целом, а затем, что самое главное, наносился мощный удар по позициям «русской партии» уже внутри собственно советских структур, в том числе путем физической ликвидации, как это было, например, с членом Политбюро П. М. Машеровым.
В результате либералы неуклонно, «медленно и печально» шли к власти, а русские силы все более превращались в изгоев и объект «пристрелки», причем в русских организациях образовалась особая прослойка лунатических и запрограммированных «профессиональных антисемитов», после разгрома одного крыла «русского фронта» перекочевывавших в другие, ибо они получили особые индульгенции, позволявшие им полубезсознательно и, если не умышленно, то, во всяком случае, безответственно пролагать на деле путь к «перестройке» в ее яковлевско-ельцинском варианте. Так впервые проявились разрушительные, антирусские, в конце концов, плоды того, что Дугин сегодня называет «национализмом ненависти», с помощью которого очень широкое в середине 80-х годов движение за русское национальное возрождение было приведено к поражению.
Следует в связи с этим напомнить, что Константин Леонтьев еще в конце ХIX века называл «национальную политику» «орудием всемирного разрушения». Сам величайший русский реакционер – в самом высоком смысле этого слова – имел в виду, прежде всего, национально-освободительное движение в Греции и на Балканах, и история в 1914-1918 гг. полностью подтвердила его правоту. В 1914 году Российской Империи через Антанту была навязана атлантическая и, по сути, либеральная политика поддержки национальных устремлений (на Балканах) против имперских Германии и Австро-Венгрии, что привело к уничтожению в Европе имперской «цветущей сложности», гибели всех трех Империй и временному – примерно до середины 30-х годов – торжеству «мирового Заката». Но дело не только в этом. «Национальная политика» есть лишь часть «глобальной политики» Капитала как демиургического принципа отчуждения («большого взрыва», big bang’a), диалектически включающей в себя дробление имперских катехонических могуществ на национальные сгущения и размывания этих же сгущений витриолическим рынком и «кочевничеством». Не случайно само понятие нации – nation – и национального государства, точнее, нации-государства – nation-état – возникают в Европе в эпоху буржуазных, то есть, капиталистических революций, вместе с понятиями «прав человека», «правового государства», «гражданского общества» и проч. Этого не скажешь о понятии раса как свойства крови и рода, синонимически объединяемых в понятиях Sûrya, Rosh, Rus или Русь («раса Русь») и выступающем в качестве государство-образующего имперского и царского (sar = sur = rus) принципа. В этом смысле, например, сама идеология германского национал-социализма носила в себе изначальное внутреннее противоречие – она отождествляла расовое с национальным, имперское с, по сути, «местечковым», и не могла не потерпеть поражение от имперского русского начала, сокрыто движущего Красной, т.е., Русской, Армией (ros, rosh – также и «красный») и не могущего быть отождествленным с началом узко национальным. Именно в этом и состоит германский урок, который до сих пор не могут усвоить многие нынешние русские патриоты, находящиеся под чарами лунатически-деструктивного национализма.
Парадоксально, но после катастрофического крушения Советской Империи обрубленная и истощенная российская политическая структура осталась той же самой двухпартийной, точнее, двухсоставной, при том, что конвенциональный политический язык («демократия», «соблюдение прав человека», «конституционный порядок», «толерантность» и проч.) оказался еще беднее и уязвимее, в том числе потому, что заимствован у прямого политического противника, организовавшего и осуществившего – не без внутреннего содействия, разумеется, – распад страны. Сегодня на роль самостоятельных отдельных наций начинают претендовать не только те, которые образовали свои политические структуры после распада Союза, но и чисто русские территории: мы слышим о том, что самостоятельные нации – не только украинцы, но и сибиряки, поморы, казаки и проч. Когда механизм «самоопределения» и национального психоза запущен, его уже не остановить. И в этой ситуации этнический русский национализм начинает играть ту же самую роль, что он сыграл в конце СССР, но только вместо «союзного центра» он направляется против все той же Москвы, пускай представляемой в качестве «глобалистского», «космополитического» центра, «центра мигрантов» и проч. Сторонники т.н. «Русской Республики», например, считают Москву главным «распространителем азиатского влияния», начиная чуть ли не с Ивана Калиты (характерно, что выдвинувшая идею «Русской Республики» так наз. «Национально-республиканская партия» поддержала «оранжевую революцию» на Украине). Все это происходит под растущей аккомпанемент мировой и местной либеральной прессы и под раскрутку общественного мнения против т.н. «русского фашизма». Причем очень характерно следующее: о русском фашизме заговорили до того, как под это определение были подверстаны вызванные сложной демографической ситуацией в крупных городах эксцессы.
Кто в первую очередь является жертвами этих эксцессов? Те, кто, на самом деле, вовсе не собирается здесь жить, в частности, студенты из стран Азии, Африки и Латинской Америки, бывших в советские годы главными союзниками СССР в противостоянии атлантизму, а также и сегодня могущих потенциально быть областями приложения российского имперского влияния. Давайте называть вещи своими именами: те, кто устраивает нападения на иностранных студентов, лишают Россию агентуры влияния в мире. В русских ли это интересах?
И не является ли такой национализм просто перенесением на совершенно иную почву ситуации американских – и отчасти европейских – городов, американской, то есть WASP (white, anglo-saxon, protestant) – ненависти к «ниггерам», «латиносам» и проч., то есть, не есть ли это тот же самый атлантизм, который купил номенклатуру «собственностью» и «рынком», интеллигенцию – «свободой», а теперь покупает молодежь вот этим? Само слово «скинхед», между прочим, взято из английского языка.
«Убили негра». И, быть может, вместе с ним – русскую ракетную базу в Западной Африке. Убили «латина». Быть может, будущего Уго Чавеса или субкоманданте Маркоса.
На самом деле такой национализм, равно как и охота на «азеров», «хачей», «чурок» только лишь способствует утверждению в России т.н. «антифашистского проекта», ибо мобилизует в число «антифа» огромное количество сторонников, прежде всего тех, кому так или иначе дорогá победа в Великой Отечественной войне.
Что такое «антифашисткий проект»? В своей статье Александр Дугин совершенно справедливо отмечает, что фашизм как явление принадлежит истории и конкретным обстоятельствам Германии и Италии. Антифашизм же в отсутствие фашизма неизбежно превращается в левый проект, поскольку сам антифашизм был исторической формой борьбы левых сил – от либералов до троцкистов – против конкретных режимов в Германии и Италии. Если же мы вспомним, что собственно фашизм был характерен только для Италии, а у нас Германию называли «фашистской» для того, чтобы лишний раз не употреблять выражение «национал-социализм», то окажется, что современный российский антифашизм, который пытаются навязать в качестве официальной идеологии государству, это вообще бой с призраком, который нужен только для того, чтобы вместе с антифашизмом вновь и вновь навязывать стране лево-просвещенческую и леволиберальную идеологию и ее носителей, как правило, «этнических» или «профессиональных» антифашистов, в свое время, кстати, сумевших мастерски отвести удар от себя и направить его на кавказцев и мусульман. Антиисламизм, как и антифашизм, – это их идеология. И русский парень, бездумно идущий громить «черных» и «муслов», действует по их наводке.
В свое время мировое кровавое шоу под названием «Нюрнбергский процесс», в котором пришлось принять участие и Советскому Союзу, – и Сталин как расчетливый политик не мог не пойти на это для того, чтобы потом, овладев атомными секретами, отмежеваться от «нюрнбергских заправил», – был задуман для того, чтобы открыть им новую эру. Тогда они просчитались. Новой эры по их рецептам не получилось. Советский Союз не принял «плана Маршалла» и окончательно (до своего падения) воспринял миссию катехона. Теперь они вновь собираются сделать то же самое. Только на место Германии ими уготовлена Россия. И Россия – русские! – не должны поддаваться на их мирового масштаба провокации.
Действуют эти силы нагло и напористо. Не случайно Общественная палата, ранее по той же самой наводке принявшая так наз. «список Гельмана», теперь выступила с инициативой принятия закона о проверке всех школьных и вузовских учебников на «политкорректность» и «толерантность», то есть, на самом деле на лояльность к «новому мировому порядку». Совершенно очевидно, что это коснется, прежде всего, учебников по истории, политологии, теории права. «Русский фашизм» нужен на самом деле только для того, чтобы под предлогом борьбы с ним навязывать государству либеральную и левую идеологию, более того, попытаться перейти к окончательному установлению либеральной диктатуры, а, быть может, и прямого внешнего управления. С кровавым судилищем над русской жизнью, русской культурой, русской мыслью. Которые будет судить Гаагский трибунал – новый Нюрнберг.
России нужна имперская, а не национальная политика. В свое время Царь Иоанн Васильевич Грозный селил немцев на востоке, предлагая им отвоевывать земли у «диких варваров», а татар – на западе своего царства, так, что одни совершали “Drang nach Osten”, а другие – путь «к последнему морю». Можно было бы и сегодня предложить исламистам (в том числе и новообращенным из НБП) «немножко побезпокоить» Европу, а скинхедам – отправиться повоевать за Россию на ее южные и восточные границы. И дать им там землю. А каждого скинхеда спросить: «А ты жениться вообще-то собираешься? И сколько у тебя будет детей? Сколько Бог даст или будете «планировать» семью?»
Этот последний вопрос, на самом деле, является основным для каждого, кто считает себя русским националистом. Конечно, могут быть исключения, но в их число попасть можно позволить только гениям, а их на поколение – один-два, ну, пять (если в разных областях).
Обобщая, можно было бы сказать так: «фашизм» нам подсовывают только для того, чтобы заставить играть на поле «фашизм-антифашизм». И проиграть, поскольку фашизма как такового давно нет, даже в Италии. А антифашизм с его огромным аппаратом, огромными деньгами (80% мирового капитала), управляемой псевдокультурой, военно-политической организацией (НАТО и ЕС) есть. Конечно, имя «антифашизм» условно. Как и все, лишенное онтологии, он не имеет имени. Как и лицá. Как и, собственно, идентичности.
На самом деле «антифашисты» идут по тому же пути, по которому они шли к власти в конце 80-х, создавая приманки и видимости, покупая и провоцируя, а затем вовлекая всех и вся в борьбу с тем, что сами и спровоцировали. Но одно сегодня очень сильно изменилось: сегодня нет конкуренции КПСС и КГБ. А значит, сама эта сила («антифа»), которую использовали в подземной борьбе между собой советские структуры, сегодня никому в стране по-серьезному не нужна и в конечном счете обречена была бы на поражение, если бы не поддержка извне. Но все же она существует и никуда не делась.
На данный момент цель этой силы – вновь обрушить Россию в ситуацию 1991 года, а затем добить совсем. Наша цель – пройти испытание национализмом и опрокинуть его в Империю. Об этом, собственно, статья Александра Дугина.
Владимир Карпец
