На фоне внезапно разбушевавшейся провинциальной стихии «островком благочиния» остается Москва, где мэр Лужков догадался сохранить для пенсионеров бесплатный проезд в муниципальном транспорте. Однако утешительного для Кремля в столичном исключении немного. Ибо в нем, как в капле, отразились мрачные бездны того гигантского административно-финансового плывуна, который исполняет обязанности фундамента новейшей российской государственности.
Возникает вопрос: что станет с жестко централизованным, лишенным обратных связей государством, не умеющим обеспечить достойную жизнь 90% своих территорий, но зато умеющим сконцентрировать 80% всех национальных активов в пределах столичного мегаполиса?
Сезон Кассандры
Ответ на этот, по сути, риторический вопрос самоочевиден. Не случайно именно в последние два года, когда, казалось бы, Кремль достиг высшей власти и апогея нефтяного процветания, с разных сторон стали наползать грозные пророчества о крахе единого российского государства.
Тревожный тон задал сам глава государства, в Послании Федеральному собранию 16 мая 2003 г. вдруг неожиданно для многих поделившись рассуждениями об угрозах, перед лицом которых оказалось российское единовластие. «Удержание государства на обширном пространстве, сохранение уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире – это не только огромный труд, – многообещающе подчеркнул тогда Путин. – Это еще и огромные жертвы, лишения нашего народа». Даже оптимистический, на первый взгляд, финал этого мрачноватого пассажа: «Мы, наконец, – юридически и фактически – восстановили единство страны» – при ближайшем рассмотрении оказывался зашифрованным сигналом бедствия.
Дело в том, что такого рода обнадеживающие заявления Путин делал в своих посланиях до того уже дважды. В 2000 г. он дал соответствующую оценку начавшейся второй чеченской войны: «Чечня 99-го года напомнила о ранее совершенных ошибках. И лишь контртеррористическая операция смогла отвести угрозу распада России». В 2001-м лаконично подтвердил, что процесс расползания страны остановлен, – и, казалось бы, раз и навсегда подвел под этой темой черту. Ощущение того, что «вопрос закрыт», должно было – по умолчанию – закрепить президентское Послание 2002 г., в котором об угрозе распада России не упоминалось вовсе. Но прошел еще год, и тема-Феникс вновь расправила неопалимые крылья.
Очередное заявление о том, что российские власти «избавили страну от реальной угрозы распада», сделанное президентом в инаугурационной речи 7 мая 2004-го, в этой связи выглядело уже не как тревожная шифрограмма, а как заклинание против неумолимо надвигающегося…
Примечательно, что примерно в те же недели в российских СМИ началось активное обсуждение прогноза, сделанного группой американских ученых еще в самом начале путинского президентства (тогда эти пророчества внимания общественности не привлекли). Речь шла об опубликованной на сайте ЦРУ аналитической разработке научного коллектива во главе с географом Госдепа США Уильямом Б. Вудом и его помощником Ли Шварцем, которая представляет собой попытку нарисовать будущую политическую карту XXI в.
В ходе дискуссии многие эксперты – причем из числа настроенных патриотически – чуть ли не хором стали признавать реальность перспективы скорого исчезновения российского государства с политической карты мира: «Такая угроза реально существует. И 2015 г. выбран достаточно политкорректно. Я бы говорил даже о 2010–2012 годах» (руководитель Института проблем глобализации Михаил Делягин); «Россия идет к завершению своей истории как целостного государства» (вице-президент Академии геополитических проблем генерал-полковник Леонид Ивашов); «На повестке дня сегодня потеря Кавказа и остального постсоветского пространства и вообще распад России, начиная с Северного Кавказа» (руководитель Центра геополитических экспертиз Александр Дугин).
Едва ли не самым знаковым в череде алармистских заявлений стало январское 2005 г. интервью директора Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотиков Виктора Черкесова (фактически торпедировавшее тезис Путина об окончательном избавлении России от угрозы распада): «Надо смотреть в глаза этой страшной правде – правде о возможности очередного, второго после развала СССР государственного распада. Может быть, последнего. Того, после которого историческое бытие наше окажется исчерпано, а мы перейдем в разряд безгосударственных народов и “мертвых” цивилизаций…»
Учитывая столь низкий уровень оптимизма среди тех, кто, по идее, должен быть оптимистом ex officio, вряд ли стоит удивляться росту геополитической меланхолии среди простых смертных. Согласно данным репрезентативного опроса 1600 россиян в 128 населенных пунктах 46 регионов России, проведенного Аналитическим центром Юрия Левады 10–14 декабря 2004 г., число тех, кто считает угрозу распада России главнейшей проблемой, выросло по сравнению с 2003-м на 60% и составило 16% от общего числа опрошенных (до этого данный показатель несколько лет оставался стабильным).
Проще всего было бы списать рост тревоги за судьбу единого госпространства РФ на Беслан и усугубление обстановки в северокавказском регионе. Но такое объяснение оказалось бы в корне неверным. Дело в том, что, согласно данным того же опроса, число тех, кто считает главной угрозой, стоящей перед страной, «распространение войны в Чечне на другие республики Северного Кавказа», за последний год не выросло, а, наоборот, сократилось – с 12 до 10% (в 2000 г. этот показатель равнялся 20%).
Таким образом, налицо вроде бы парадокс: государство российское в сознании граждан становится все непобедимее, все «вертикальнее», а веры в его будущее и у элиты, и у простых граждан все меньше…
Государство-самоед
Никакого парадокса, впрочем, здесь нет. Чем дальше, тем больше очевидна разрушительность политики России по отношению к самой себе.
«Неадекватная экономическая политика и полный отказ государства от какой-либо ответственности перед обществом вызывают серьезные трудности, – пишет в этой связи Михаил Делягин. – Мы можем войти в кризис, схожий с 1998 г., а можем войти в кризис, схожий с 1991 годом… Если произойдет раскол, то он произойдет именно из-за неоднородности развития».
Суть упомянутой неоднородности предельно проста: есть федеральный центр – город-герой Москва, куда так или иначе стекаются все российские деньги, – и есть все прочие города и веси, которые платят Кремлю дань. Среди этих последних также есть две категории: подавляющее «безлошадное» большинство, которое после уплаты всех федеральных оброков оказывается не в состоянии свести концы с концами и садится на тощую иглу федеральных трансфертов, и 8–10 «середняков», у которых после всех барских изъятий кое-что в хозяйстве все же остается.
С каждым годом финансово-экономическая пропасть между центром и окраинами становится все глубже. Согласно данным Счетной палаты РФ, число высокодотационных регионов в течение 2004 г. выросло с 29 до 31. За тот же период долговые обязательства субъектов РФ увеличились на 28% и составили 278,7 млрд руб.
На протяжении последних семи лет доля регионов в консолидированном бюджете страны неуклонно снижалась. Особенно резкий скачок вниз (почти на 6%) пришелся на 2001 г., когда Кремль официально приступил к строительству «вертикали власти». В 2005 г., согласно данным депутата Госдумы Оксаны Дмитриевой, региональная доля в консолидированном бюджете России в очередной раз уменьшится и достигнет рекордно низкого уровня – 39,3%.
Проблема «имперской удавки», которая держит громадное большинство российских территорий в полузадушенном состоянии, сводится, впрочем, не к одной только налоговой продразверстке. Не менее важно то, что уровень самостоятельности регионов абсолютно недостаточен. В результате регионы не могут полноценно реализовать свой хозяйственный потенциал и проводить эффективную инвестиционную политику. Нет нужды приводить конкретные примеры: список региональных жертв федеральной бюрократической узды – от Калининграда до Владивостока – бесконечен.
Бунт в головах?
Неудивительно, что именно в последние годы, когда контраст между российским нефтеэкспортным бумом и продолжающейся в большинстве регионов «великой депрессией» стал особенно явным, перед Кремлем начала постепенно вырисовываться перспектива регионального сепаратизма.
«Сегодня проблема не в русофобе Збигневе Бжезинском и его единомышленниках, а в крайне недальновидной политике центральной власти по отношению к регионам, – отмечает в этой связи доктор экономических наук, заместитель директора Института Европы РАН Валентин Федоров. – Именно ее узколобость и неадекватность сегодня наиболее опасны для страны».
Думаю, нет необходимости специально пояснять ту многократно доказанную историей истину, что при наличии благоприятных условий (которые ныне в очередной раз складываются) национальные окраины и анклавы России всегда проявляют априорную готовность к сепаратистскому брожению.
Что же касается русских регионов, то среди них наибольшую ментальную предрасположенность к сепаратистской фронде выказывают сегодня сибиряки. Это и неудивительно: во-первых, за их плечами – почти двухсотлетняя традиция сибирского областничества, во-вторых, в их потенциальном активе – сырьевые богатства, которыми ныне полнятся кремлевские золотовалютные закрома.
«Здесь, за Уралом, могла быть построена великая сельскохозяйственная держава, посильнее Канады или Австралии», – горестно восклицает иркутский еженедельник «СМ – Номер один» и продолжает: «Но Сибирь не превратилась в Новый Свет», она «стала жить по планам, написанным в Кремле». И вот результат: «Все соки наши высасываются Москвой. Гигантские корпорации олигархов качают наши богатства в московские банки… Как и при коммунистах, страна горбит на образцовый город вождей».
«Сибирь была и остается внутренней колонией страны под названием Россия, – с горечью признают «Байкальские вести» и грозно продолжают: – Пора предметно, без лишних эмоций обсудить перспективу создания Государства Сибирь»…
Регионал-патриотическими настроениями все более пропитываются не только публицисты-романтики, но и широкие массы сибирских избирателей, охотно голосующие за кандидатов, эксплуатирующих «нашистскую» – пансибирскую – риторику.
Сходные настроения заметны и в других русских регионах. На Дальнем Востоке пишут о камчатском, курильском, а также общеприморском «рыбном сепаратизме». «Тихоокеанский вестник. Деловая рыбацкая газета» возмущается: «Дальневосточные рыбацкие окраины все более и более подталкиваются извне к идее сепаратизма».
На другом конце державы – в Санкт-Петербурге вышел сборник статей «Петербург без России: pro et contra», подведший итог 10-летнему обсуждению на страницах городской прессы идеи политической независимости невской столицы.
На самом крайнем западе – в Калининграде – время от времени подает признаки жизни Балтийская республиканская партия, выступающая за отделение региона от РФ и развитие его по «сингапурскому» сценарию.
В Ростовской области не так давно попала в фокус СМИ идея создания на юге России независимой «Казацкой республики».
«В любой стране сепаратизм отнюдь не сводится к проискам “антигосударственных” элементов, – отмечают в этой связи эксперты Центра коммуникативных технологий “PROпаганда” Михаил Виноградов и Андрей Ядыкин. – Его источниками обычно являются и диспропорции в развитии отдельных регионов, и игнорирование центральными властями специфики отдельных территорий, и внешнеполитические факторы. Наконец, нередко он становится результатом умственных упражнений местной интеллектуальной элиты, стремящейся предложить оригинальный “проект будущего”. Все эти источники в современной России налицо». Правда, в итоге авторы делают вывод о том, что в нынешней России все сепаратизмы, за исключением чеченского, носят маргинальный характер.
Однако ясно, что в будущем, под влиянием того или иного исторического катализатора и учитывая все упомянутые выше негативные процессы и тенденции, расклад центробежных и центростремительных сил может довольно быстро и радикально измениться.
Диалектика распада
Внутренняя проблематичность российской госконструкции осложняется ее видимыми внешними проблемами.
Современная Россия в ее лучшие времена 1,5% (а не в лучшие – 0,6%) от мирового ВВП не способна стать международным полюсом экономического тяготения. А это значит, что в обозримом будущем российскую державу могут экономически и политически растащить между тремя глобальными центрами мирового хозяйства, к которым она географически примыкает. При этом европейскую часть России «переварит» Евросоюз (30% мирового ВВП), Зауралье по-братски разделят Северная Америка (США и Канада – 30% ВВП) и Азиатско-Тихоокеанская зона (от Японии до Австралии – 18% ВВП).
Власть не может, конечно, не оценивать такую перспективу как катастрофу и не пытаться ее предотвратить. Но каким образом? Не путем же изоляции России от внешнего мира по образцу Китая времен династии Цинь...
Даниил Коцюбинский,
кандидат исторических наук,
Санкт-Петербург
