Александр Дугин

Растворим государство в народе

Опубликовано в еженедельнике "Литературная газета" №21 (5925) от 28 мая - 3 июня 2003

Нам, русским людям, надо что-то делать. Мы попали в капкан, в тиски исторической нелепости, нас обвели вокруг пальца, унизили, мы жертвы наперсточной аферы. Нас оглушили и отняли страну, подразнили оберткой и подсунули "куклу", обещали золотые горы, но всучили глиняные черепки. Реформы – это наваждение, дьявольская греза, навеянная под утро и рассыпающаяся с первыми лучами солнца. И все же с радостью констатирую: мы выжили и сейчас собираемся с духом и силами. И снова – в который раз – задаем себе вопросы, как с тяжелого похмелья: кто мы? Где мы? Где наш путь? Кто ведет нас? Куда?

Голос самых отъявленных отщепенцев, которые пытались сбросить наш великий народ в выгребную яму истории, звучит сегодня не так уверенно и все тише и тише. Конечно, они еще строят козни, но это арьергардные бои. Мы поднимаем голову, и от взгляда нашего начинают поеживаться.

Сейчас надо верно определить силовые точки нашего утверждения. И в этом есть две напрашивающиеся линии: русское относится к народу или к государству?

В спешном порядке надо обосновать метафизику русского народа и онтологию русского государства.

Нерв целого ждет возрождения, хочет внимания, тянется быть снова воспринятым, понятым, принятым. Бытие народа стучится к нам изнутри, напоминая, пугая, лаская и убивая. Русские… Дети живых пространств, темных-темных ночей, сладких ветров, горьких вод, братья ив и елей… Вечные русские, пронизанные хвоей сновидений… Мы должны перешить наши кафтаны, перекроить платья на вечный наш манер… Мы полные, переизбыточные чаши великого смеха… Русские.

И история русского – это живая постоянно меняющаяся история с живыми предками, с безграничной вариацией произошедшего – наше прошлое открыто, оно может быть изменено, купается в вечности, убежав от смерти, поэтому может быть таким или иным… Живое нельзя втиснуть в неизменное, оно оттуда вываливается. Народ – это вера и опыт, слитые воедино, это мысль и чувство до их разделения, это плоть и дух, сплетенные между собой до неразличения… Это наш пульс, не имеющий ни начала, ни конца, это наши всенародные слезы и великий, сотрясающий горы хохот.

На другом полюсе от народа – государство. Здесь все меняется. Народ не может не быть живым. Если он застывает, он исчезает. Он сгусток тонких энергий, пучок бытия, в нем все прозрачно – он либо есть, либо его нет. Государство – продукт рационализации. Оно, в отличие от народа, искусственно, его бытие формально, оно откуда-то проистекает и чем-то движется. Государство может умереть, утратить бытие, но сохранить свои внешние формы уже потому, что источник его вовне его, а следовательно, есть в нем изначально нечто механическое. Государство может быть броском народа к новой истине, его творением, его искусной проекцией вверх, а может быть и отчуждающей пустой формой, кабальной зависимостью, холодным аппаратом. Каждый народ по-своему взаимодействует с государством, имеет свой сценарий. Здесь едва ли можно выстроить универсальную систему, да нам это и не важно. Нас интересуем только мы сами – русский народ и русское государство. Это наш брак, наша беда, наша скорбь, наша судьба.

На заре русской истории – по меньшей мере, описанной и зафиксированной – мы видим единство народа и государства, их синтез. Народ, перерастая внутренние пределы, возмечтал о царстве своем и породил его из себя. И жил этим государством, и лелеял его, и берег его для своей великой души. Но, породив царство, русские как бы раздвоились, народный дух смотрелся в это зеркало, менял ракурсы взгляда, в сердцах разбивал его, чтобы снова воссоздать. Это история любви и ненависти, сближения и удаления, череды сокрытий и откровений… Народ временами сливался с государством, проникал в него, оживлял его, а потом снова отступал, как воды отлива, оставляя тревожную заржавленную конструкцию, скрипящую шестернями. Да, это наше творение, но бывали эпохи, когда казалось, что это не так, что это нечто чуждое, внешнее, призванное не сохранить, а уничтожить народ, не возвеличить его, а унизить, не освободить мощь духа, а посадить на цепь.

Отношение русских к государству двойственно: мы нежны к нему и жестоки одновременно, как и оно к нам, потому что это наш образ, наша тень, проекция наших страхов и вместилище наших надежд. Государство – это свободный двойник народа, его отражение, получившее призрак независимости. Как "дьявол есть обезьяна Бога", так "государство есть обезьяна народа". Там все узнаваемо, но все искажено.

Преемственность по линии народа – главная и неотторжимая. Мы, русские, в первую очередь народ, и это делает нас теми, кто мы есть. Приходя в себя, мы идем в народ и, идя в народ, приходим в себя. В русском слиты "я" и "не-я". Русское – абсолютно, нет ничего иного, кроме русского, так как именно русское дает бытие всем остальным вещам. Неговорящий по-русски "нем". Он немец. Мы соболезнуем ему – бедный, бедный немец.

Преемственность по линии государства формальна и второстепенна. Непрерывность нашей государственности давал народ, сами же формы этой государственности лопались и рушились, противоречили друг другу, наползали друг на друга, выталкивали и душили друг друга. История русского государства противоречива, она может нас разделить и рассорить, может развести по разные стороны, вовлечь в усобицу. Народ же нас объединяет. Отечественную историю надо переписать, а для этого растворим государство в народе и воссоздадим его заново как ни в чем не бывало. Пусть государство, в бане народного бытия очищенное и омытое, само расскажет о своей истории, примет форму настоящего, тронется в будущее. Государство – это ограниченная рациональность, буква, народ – живой бессмертный дух. Поэтому давайте идти вглубь, пусть воля глубин сама расскажет о том, что происходит на поверхности вод.

Русский народ – всем народам народ. И он волен играть своей государственностью, сжигать ее гераклитовой свободой и снова созидать из своих благословенных чресл. Мы – мир, целый и не имеющий недостатка ни в чем, буйный и кроткий, сытый и алчный, напитанный терпкой истиной до неразличения света и тьмы, рождающий свой свет и свою тьму и забирающий их снова в свой неистощимый исток.

Итак, последовательность такая: вначале народ и только затем государство. И только такое государство, которое живет, дышит, плачет и движется, думает и переживает, страдает и радуется.