Дискуссионная статья В.Куковенко посвящена изучению этнополитических предпосылок опричнины, подготовившей Смутное время. Хотя сама опричнина была укоренена в российскую действительность и во многом решала проблемы власти и социальной организации общества, конкретные участники этого процесса, ставшего государственным бедствием и достоянием нашей исторической памяти, не всегда ясно представляемы. Между тем, многонациональный состав опричников (с достаточно большим процентом западных наемников и «добровольцев») еще нуждается в специальном изучении. Тем и интересна работа В. Куковенко, что описывает восточный (тюркско-северокавказский) этнический слой опричников и показывает (насколько всесторонне и аргументировано — это другой вопрос) его влияние на внутриполитические процессы и векторы внешней политики России. Редакция этой статьей приглашает читателей к дискуссии о духовных и этнокультурных основах государственности, столь важных в наше время государственного нестроения, духовной апатии и национального нигилизма.

Уже современники Ивана Грозного, давая нравственные оценки его деяниям, разделили его царствование на две неравнозначные половины. Рубеж между ними приходится на 1565 год, т. е. год создания опричнины и начала массовых казней. Если в первой половине царствования Грозный проявил себя как государственный муж, положивший начала монархии и заложивший основы великой империи, талантливый реорганизатор и сторонник духовного единения нации на основах Православия, то во второй половине он столь же блистательный разрушитель. С невиданным упорством и настойчивостью он двадцать лет разрушал вокруг себя все: и государство, и церковь, и мораль, и нацию. Можно ли найти объяснения столь противоречивым действиям монарха?

Другим заблуждением, воспитанным в читателе нашими историками и беллетристами, было представление о Грозном, как о сильной и волевой личности. Пусть неистовый, неуправляемый, но это человек с могучей волей, которой вынуждены подчиняться все. Предтеча Петра Великого и… Сталина. Человек, который ясно видел будущее и стремился к одной цели – величию России. Но этот образ был создан не столько реальными фактами, сколько фантазией и вдохновением. Подлинный Иван Васильевич был менее величествен, более слаб духом и не так уж и заботился о своей стране и своем народе. И уж совсем не обладал той демонической силой воли, которую ему приписали впоследствии.

В начале нашего века профессор психиатрии П. И. Ковалевский, подвергнув анализу факты из жизни царя и его поведение, сделал следующие выводы: «…тридцатилетний царь в умственном отношении представляет собою безвольность, подобную гипнотическому состоянию. Окружающие являлись гипнотизерами без гипноза. Безвольный царь являлся бессознательным, но энергичным и ярым исполнителем их внушений. У него не доставало ни способности самостоятельно действовать, ни сознания собственного бессилия и подчиняемости чужому влиянию».

Возможно, что это слишком крайняя и резкая оценка, не многочисленные факты все же говорят, что Грозный всегда был игрушкой своего окружения. Оно всегда было сильнее его.

В юности он приблизил к себе священника Сильвестра, но это не был осознанный шаг царя. Во время пожара Москвы никому доселе неизвестный священник с такой пламенной силой стал обличать царя, внушил ему такой мистический ужас этим, что надолго завладел сознанием монарха.

Хотя это был слепой, но необыкновенно удачный выбор судьбы, так как именно Сильвестр подтолкнул его на многие великие дела: судебную и церковную реформы, поход на Казань и усмирение южных рубежей государства. В своем ответе Курбскому царь Иван с поразительной откровенностью рассказал о степени своей зависимости от воли Сильвестра. Он, Иван, «видевшу в божественном писании, како подобает наставником благим покорятися без всякого разсуждения», повиновался Сильвестру не только в больших делах, но и в «малейших и худейших… до обуща и спанья, вся не своей воли бяху, но по их хотению творяхуся, нам же аки младенцем пребывающим». После удаления Сильвестра царь неожиданно меняется. Приближает к себе каких-то темных и подозрительных монахов – Мисаила Сукина и Васьяна Бесного – «неистового и других с ними таковых тем подобных, исполненных лицемерия и всякого безстыдия диаволя и дерзости; и посаждает из близу себя, благодарне послушающе их, вещающих и клевещущих ложное». Вместе со сменой окружения резко сменились и привычки царя: «Начинают пиры частые со многими пиянствами, от них же всякие нечистоты родятся».

Безволие царя и его зависимость от окружения не были секретом для царского двора. И об этом, должно быть, много ходило разговоров среди приближенных. В ответном письме Курбскому Грозный с заносчивой самоуверенностью спешит отмести подобные обвинения: «Не мни меня неразумна суща или разумом младенствующа, яко же начальницы ваши поп Сильвестр и Алексей неподобно глагола – ху…» Но в пользу того, что он уже не младенец разумом, не приводит ни одного достойного довода, кроме общих рассуждений и многочисленных ссылок на священное писание. Алексей, указанный в письме, это, конечно же, Алексей Адашев, талантливый сподвижник Сильвестра. Примечательно, что и они, будучи приверженцами царя Ивана, столь невысоко ценили его умственные способности. Судя по тону высказывания, можно предположить, что многие из царского окружения разделяли подобное мнение. Но в чем же он был «младенец»? Скорее всего в том, что уж слишком легко поддавался внушению.

В Псковской летописи несколько строк отведено английскому медику Бомелию. Похоже, что и он всецело сумел завладеть сознанием царя. После того, как русские войска разорили Ливонию, тамошние жители, согласно версии летописца, решили бороться с русским царем с помощью колдовства и магии: «а к нему прислаша немчина лютого волхва нарицаемого Елисея, и бысть ему любим в приближении. И положи на царя страхование… и конечно был отвел царя от веры: на русских людей возложи свирепство, а к немцам на любовь преложи… и самого приведе наконец еже бежати в Англинскую землю и тамо женитися, а свои бояре оставшие побити». Здесь есть сильное искушение объяснить подобные домыслы летописца его наивной простотой и обостренной неприязнью ко всем иноплеменникам. Но исторические факты подтверждают, что именно появлением Бомелия у царя Ивана появляется навязчивая мысль жениться на незамужней английской королеве и найти убежище в Англии в случае восстания россиян.

Кроме отсутствия силы воли, Грозный обладал крайне неуравновешенным характером. Эта неуравновешенность проявлялась то в неистовом гневе, то в беспримерном раскаянии, слезах и молитвах, которые, в свою очередь, сменялись оргиями и казнями. От малейшего неблагополучного для него изменения обстоятельств царь легко впадал в панический страх, до полной утраты контроля над собой. В этом он очень напоминал своего отца, Василия III, который слишком часто терял самообладание в минуты опасности. Паническим ужасом поражен был Грозный в 1571 году при нашествии на Россию орд крымского хана Девлет-Гирея. Сразиться с ним он не нашел в себе мужества, и при первых неудачах позорно бежал с поля боя, оставив и войско, и Москву. При следующем приходе Девлет-Гирея царь заранее вывез свои сокровища и свою семью из Москвы в Новгород. Сложись обстоятельства неблагоприятно, он, несомненно, покинул бы страну.

Страх царя в эти дни был настолько силен, что от нервного потрясения он серьезно разболелся и даже написал завещание, уже не чая себе выздоровления. И в этом завещании, как мне кажется, и предстает истинное лицо царя, лишенное ореола и выдумок его позднейших биографов. Это был слабый и безвольный человек, потерявший реальное представление о событиях, сломленный ужасом и раскаянием за свою неправедную жизнь, мучимый совестью за преступления и страхом за своих детей.

Многие историки, поставленные в тупик этим видимым несоответствием кровавых деяний царя и его смиренной религиозностью, считали его великим ханжой, лицемером и злолукавым лицедеем в порфире. Даже более того, неким исчадием ада – по его изощренному и непредсказуемому цинизму. Но он таким не был. Он был неуравновешенным, безвольным, хотя и не лишенным способностей человеком. Однако его безволие было столь велико, что позволяло делать с ним что угодно.

И этим пользовались всю его жизнь.

Рассматривая состав царского окружения, нельзя не обратить внимание на одну странную особенность. Царя Ивана окружало огромное количество инородцев исключительно восточного происхождения. Но почему-то ни в исторической науке, ни в художественной литературе этот факт совсем не выделен и не отмечен авторами. Переселяться на Русь мусульмане (вообще инородцы – тюрки и кавказцы) стали в больших количествах при великом князе Иване III (дед Грозного). Поток их резко увеличился после покорения Казани и Астрахани.

Вот выдержка из документа той эпохи: «При великом князе Иване Васильевиче (дед Грозного) всеа Русии самодержьце служили царевичи: царевич Данъяр, царевич Салтанай, царевич Зденай, царевич Енаи, царевич Шиговлей, царевич Петр, царевич Василеи, царевич Иван, царевич Лев, царевич Василеи, царевич Федор Магдарович, царевич Агдавлей Ахтуров, царевич Еналей.

При великом князе Василье Ивановиче служили: царевич Шиг-Алей казанский, царь Магмет-Аминь казанский.

При государе царе и великом князе Иване Васильевиче веса Русии служили: царь Симеон Бекбулатович тверской, царь Симеон Касаевич казанской, царь Александр Сафа-Киреевич казанской, царь Дербыш Алеев, царь Шиг-Алей Шигавлеярович казанской, лифлянтской король Арцы-Магнус, царевич Тахтамыш, царевич Кайбула, у нево сын царевич Михаил Куйбулович, царевич Ибак, царевич Бекбулат».

Русские имена царевичей говорят лишь о том, что они приняли православие.

Кроме татарских «царей и царевичей» на Руси нашли приют многие мурзы, уланы, беки и прочие мелкие и незнатные татары из их окружения. Фамилии, имеющие тюркские корни в своей основе, настолько размножились в России с тех пор, что стали восприниматься почти как славянские: Курбатовы, Басмановы, Ахматовы, Щелкановы (от Чол-хан), Уваровы, Урусовы, Есиповы и т. д.

Множество татар поселено было под Нижним Новгородом и Рязанью, где они владели городами Романовом и Касимовом. Другие расселены были по центральным уездам страны. Тому подтверждение – бессчетное количество топонимов в исконно русских землях: Татарка, Татариново, Мурзино, Ханское, Бегишево и т.д.

После выхода русских к нижнему течению Волги и к Каспию на Русь стали переселяться ногаи.

Утверждение в устье Волги открыло Московскому государству и целый мир мелких владений в Прикавказье. Князья их и ханы непрерывно воевали друг с другом. В то же время все они страдали от набегов крымцев, поэтому с определенными надеждами встретили появление могущественного соседа в своих пределах. Многие татарские, ногайские, черкесские, кабардинские, адыгейские и прочие князьки и мурзы бросились в Москву с предложениями союза, с просьбами о свободной торговле. Некоторые обратились с предложениями подданства, рассчитывая русской силой навечно оградить свои границы от врагов.

С этим периодом связана очередная волна переселения в Москву – северокавказская.

В ноябре 1552 г. приехали в Москву к царю «черкасские государи князи» – князь Маашук, князь Иван Елболзуков и Танашук с челобитьем о том, чтобы царь «вступился за них, а их с землями взял к себе в холопи и освободил от крымского хана».

В 1555 г. приехали черкесские князья Сибок с братом Ацымгуком, да Тутарык и с ними 150 человек. Сибок просил крестить его сына, а Тутарык крестился сам.

В 1557 г. «приехали князи Черкасские служити государю и о устрое бити челом в прок себе: Малшук князь Кануков да Чюгук-мурза, да Тохта-мурза, да Татар-мурза, служил у крымского царя, царю крымскому шурин, царя Девлет-Кирея большая царица сестра его родная дочь Тарзатык-мурзы, да с ними люди их».

«Того же году, месяца июля, прислал из Асторохони Иван Черемисинов да Михайло Колупаев Васку Вражского с Черкасским мурзою с Кавклычем Кануковым. А пришел от братии от Кабардинских князей Черкасских, от Тимрюта да от Тазрюта князя бити челом, чтоб государь пожаловал, велел себе служити и в холопстве учинил…» Перечисленные здесь выходцы из мусульманских народов лишь в слабой степени дают представление об их истинном количестве в Москве. Англичане, посетившие Москву в 1557 г. и присутствовавшие на царском пире, отметили, что в царской палате за третьим столом сидели черкесские князья. Если учитывать, что за первым столом сидел сам царь с детьми и с казанскими царями, за вторым митрополит московский со своей свитой, то третье место являлось весьма и весьма почетным. В других залах, как записали англичане, на пиру присутствовало две тысячи (!) татар, назначенных служить в Ливонской войне. Судя по тому почету, с которым их принимали в Москве, они начали занимать прочное место при дворе, оттесняя русскую аристократию.

Распределение высших командных должностей в русском войске в начавшейся на исходе 1557 г. Ливонской войне однозначно указывает на то, что татары и кавказцы основательно потеснили русских бояр и князей: «В большом полку Шиг-Алей, да бояре князь Михаил Васильевич Глинской да Данило Романович, да черкасские князи Сибок с братьею; а в передовом царевич Тахтамыш, да бояре Иван Васильевич Шереметев Большой, да Алексей Данилович Басманов, Черкесские князи Иван Маашик с братьею, да Данило Адашев, а с ним казанские люди и с Свияги, и из Чебоксар, и черемиса, и новокрещеные; а в правой руке царевич Кайбула… и Городецкие люди, сеит и князи и мурзы».

Подобное распределение должностей прослеживается по летописям долгие годы. Вот запись за 1563 год: «А шел государь с Лук к Полотцку по полкам. Со царем же и великим князем в полку царь Александр Сафа-Киреевич… Да в большом полку князь Семен княже Дмитриев сын Палецсково, а с ним сеит и князи и мурзы и казаки Городецкие и царев Шигалеев двор и Темниковские князи и мурзы и казаки. В правой руке царь Семион Касаевич Казанский… да в правой же руке у царя и у воевод князь Василек Черкасский и с черкасскими людьми… да в правой же руке служилые татарове… В передовом полку царевич Тахтамыш да царевич Бекбулат, да царевы и великого князя бояре и воеводы… Да в передовом же полку нагайские мурзы Тахтар-мурза, Темир-мурза, Булат-мурза, Бебезян-мурза Уразлыевы дети, и иные многие мурзы и казаки нагайские и крымские… В левой руке царевич Кайбула да царевы и великого князя бояре и воеводы… Да в левой же руке князи и мурзы и казаки Кадомские. В сторожевом полку царевич Иоак… Да в яртоуле же нагайские татарове, которые пришли ко царю и великому князю от Исмаила князя в посольство, Бекчюра с товарищи да астраханские князи и мурзы и казаки».

Можно долго спорить о талантах и воинском мастерстве инородцев на русской службе, но все же они стояли во главе сорокатысячного войска, и видеть в них незначительные маскарадные фигуры, как делают некоторые историки, было бы большой ошибкой. Войско победно шествовало по землям Ливонии, в Москву посылались гонцы с победными донесениями, и вне всякого сомнения, что положение татарских «царей и царевичей» при московском дворе продолжало упрочаться. Недавние победители татар, русские воеводы все более теряли свои позиции.

Чем объяснить этот быстрый взлет значения инородцев при русском дворе?

Причин несколько. Во-первых, высокое происхождение этих потомков Чингис-хана. Некогда перед их предками трепетало полмира, и они продолжали внушать традиционное уважение. Во-вторых, царь стремился как можно быстрее приблизить к себе новых своих подданных – татар, чуваш, мордву, черемисов, ногаев – поэтому оказывал иногда незаслуженный почет и уважение их военной и аристократической верхушке, преувеличенно возвышая и выделяя их, дабы снискать верность и преданность среди их народов. В течение нескольких лет после разгрома Казани и Астрахани татары не могли смириться с потерей независимости и потрясали Поволжье кровавыми восстаниями. Поэтому, привлекая вождей покоренного, или, точнее, полу покоренного, народа на свою сторону, царь Иван поступал благоразумно. В-третьих, как мне представляется, симпатии царя в очередной раз качнулись и он, тяготясь своими прежними любимцами, стал проявлять повышенное внимание к инородцам. Не исключено, что именно в них он видел возможный и желательный ему противовес все увеличивающемуся влиянию собственной русской аристократии. И это была его роковая ошибка, обернувшаяся для России волной кровавых и жутких потрясений.

Преобладавший доселе в правительстве перевес русской аристократии был неожиданно нарушен. Побежденные у себя на родине – в Казани и в Астрахани – татары стали побеждать своих недавних победителей в схватках у подножия царского трона. Некое естественное для каждой нации (и необходимое для нормальной политики) равновесие между коренным и пришлым народами в России было резко нарушено. И это не могло остаться без последствий. Власть и богатство - вот единственные причины всех войн и всех преступлений за многие сотни лет человеческой истории. А они пока находились еще полностью в руках русской аристократии, – вот поэтому вокруг трона закипели страсти.

В первую очередь были смещены Сильвестр и Адашев – фактические руководители русского государства и любимцы Ивана Грозного. Их обвинили, впрочем весьма неуверенно, в отравлении царицы Анастасии. Семьи опальных, их родственники и даже друзья были все казнены, лишь единицы из них попали в ссылку. Вслед за ними попали в опалу и родственники царицы, бояре Романовы, и близкие им люди.

Затем террор обрушился на многие боярские и княжеские семьи. Знакомясь со списками казненных, отравленных, ослепленных, постриженных в монахи аристократов, нельзя не отметить одну примечательную деталь – репрессиям подвергались исключительно русские люди. Ни одного (!) нововыехавшего инородца не коснулись бедствия. Даже наоборот, когда страну захлестнуло насилие и полилась потоками кровь россиян, только они уверенно двигались к почету, славе, власти.

Незадолго до своей смерти, мучимый раскаянием и страхом перед небесной карой, Грозный разослал по монастырям синодик (список) казненных и замученных по его распоряжению людей для поминовения и христианского отпевания. В наиболее полных списках синодика перечислено около 6000 человек, погибших в годы разгула опричнины. Среди них я насчитал всего пять (!) человек, имевших тюркские имена. Притом это были настолько незначительные люди, что о них не сохранилось никаких сведений в русских документах. Не было казнено ни одного татарского царя, ни одного татарского царевича, ни одного князя и ни одного мурзы! То же самое и в отношении родовитых ногаев и черкесов. Жертвы опричного террора – это сплошь русские люди, притом из самых древних и родовитых аристократических фамилий. Похоже, что террор, проводимый в правление царя Ивана Грозного, был направлен исключительно против русского народа. Почти четверть века русская аристократия целыми семьями ложила головы на плахи, но инородцы твердо и неизменно стояли у трона. Россия была побеждена изнутри. Поражение ее готовилось исподволь несколько лет и началось, пожалуй, со второй свадьбы царя…