Что ждет Россию в период до 2008 года, когда наступит момент смены политического лидерства и конституционный конец правления Путина?

Любой прогноз сочетает учет устойчивых трендов с вероятными рисками и форс-мажорными обстоятельствами. Очевидно, что какие-то тенденции, обнаружившиеся в период 2000-2004 года, в первый президентский срок, сохранятся, но что-то существенно изменится под воздействием внутренних и внешних политических импульсов. Почти то же самое можно прогнозировать и в отношении мировой политики в целом: в ней есть постоянные и устойчивые тренды, а есть верные признаки критического объема накопленных рисков и, соответственно, обещания катастроф. Сегодня внутренняя и внешняя политика настолько переплетены между собой, что анализировать эти сферы по отдельности невозможно. Соответственно, прогностический взгляд на то, что ожидает Россию и ее президента в ближайшие 3 года, не может отрываться от глобального контекста, от мировой геополитики. Попробуем в самых общих чертах сформулировать наше видение ближайшего будущего.

Спустя 4 года компромисс "либерального национализма" в значительной мере исчерпал свой умиротворяющий потенциал, и заложенные в нем противоречия стали угрожающе обнажаться. Дело в том, что эта формула Путина в том приближении, в котором она существовала первые 4 года, не столько по настоящему снимала идеологические противоречия, сколько вуалировала их. Каждая из сторон - и патриоты и либералы - могли расшифровывать ее как тактический ход. Патриоты считали, что "Путин проводит по сути именно национальную политику, прикрываясь ли либерализмом, чтобы осторожно выскользнуть из-под влияния олигархов, "семьи" и атлантистских агентов влияния", а либералы, в свою очередь, полагали, что "прикрытием является державная риторика, пускающая пыль в глаза обираемым и преданным массам". Но формула Путина была ни тем и ни другим. Путин выдерживал баланс идеально, постоянно обманывая ожидания и тех и других: за очередным проамериканским шагом, ублажавшим либералов, следовали избирательные антиолигархические компания, радовавшие сердце патриота, а за новым символическим жестом в сторону Великой России - уступки Западу по конкретным вопросам (к примеру, на постсоветском пространстве - вывоз Абашидзе в Москву, молчаливое согласие на размещение американских военных баз в Кыргызстане и Узбекистане и т.д.). Такое балансирование на лезвии позволяло сохранить общественное спокойствие, но постепенно концентрация обманутых надежд на обоих полюсах росла.

Дело в том, что между либерализмом и национализмом (по крайней мере, в политической истории России) существует фундаментальное противоречие, которое было наглядно проявлено в ельцинскую эпоху. Либерализм как экономическое учение о сокращении участия государства в сфере рынка, требовании плоской шкалы налогов, абсолютизации рыночного подхода и т.д., тесно сопряжен сегодня с прозападной ориентацией, американизмом и глобализмом. Именно США выступают главным спонсором либеральных реформ в планетарном масштабе, и экономическая и технологическая поддержка с их стороны в их проведении неизменно сопровождается лоббированием их национальных интересов.

С другой стороны, русский патриотизм - и в царистском, и в советском варианте - сопряжен с социальной справедливостью, общинностью, т.е. противоположен либерализму. Эта картина была кристально ясной в эпоху Ельцина: с одной стороны, элита либералов-западников, с другой, массы (и ее выразитель - национал-патриотическая оппозиция) с требованиям национального величия, самобытности и социальной справедливости. Но вместе с тем, это было основой глубинного раскола России, источником постоянной нестабильности и конфликтов. На этих противоречиях строили свои политические интриги олигархи первого поколения - Березовский, Гусинский и т.д., постоянно разыгрывавшие страх прозападных элит перед антизападными массами.