Далее: реакция Турции на однополярный мир и глобализацию. Оба эти проекта, ставшие основным содержанием стратегии атлантизма в новых условиях, хотя и в разной степени, оказались для Анкары очень болезненными. Турецкая идентичность основана на абсолютизации государственности. После Ататюрка Турция как национальное государство для турков это все, и больше, чем все. Это абсолют, вещь в себе. Именно полный консенсус относительно ценности Государство лежит в основе турецкого понимания легитимности, и служит высшим критерием в определении баланса антагонистических социальных сил - левых, правых, религиозных, светских, прозападных или националистических. Легитимация атлантистской политики во второй половине ХХ века также основывалась на этом абсолюте: выбор Запада в "холодной войне" обосновывался интересами укрепления и развития турецкой государственности в реальных условиях. И вот в новом мире главный заокеанский союзник и патрон - США - провозглашают либо ограничение государственного суверенитета, либо вообще отмену государства. Это подтверждается действиями: США оказывают прямое давление на Турцию в стратегической сфере, заставляя участвовать в пассивно или активно в невыгодных для Турции региональных конфликтах (в частности, против Ирака), обрушивают экономику через провоцирование коллапса финансовой системы, давят на кипрскую проблему. Если ранее атлантизм прагматически поддерживал и защищал турецкую государственность, то к середине 90-х стало ясно, что отныне все изменилось, и продолжение лояльности атлантистской линии в какой-то момент начнет наносить ей прямой ущерб.
Весьма болезненно переживали турки и проволочки их принятия в Европу. Европа - особенно как самостоятельный геополитический субъект - весьма заинтересована в развитии автономной политики в отношении арабских стран (это связано, как с перспективой строительства Евроафрики, так и с обеспечением Европы нефтью напрямую от арабского мира, минуя посредничество США). Турция же в рамках атлантистской и проамериканской линии заняла в свое время антиарабскую позицию.
Новое значение получил исламский фактор. Ислам составляет один из аспектов турецкой идентичности, но пропорции влияния ислама на турецкое общество очень точно определены и нюансированы. Будучи светским Государством Турция бдительно следит за тем, чтобы исламские круги оставались в рамках строго очерченных принципом лаицизма и модернизации, и в политической сфере действовали по строго определенным правилам. Так как в арабском мире, а также в соседнем Иране, функции ислама совершенно другие, то активное вовлечение Турции в дела исламского мира грозят нарушением этого довольно хрупкого баланса, стремление к сохранению которого еще недавно заставило военное руководство напрямую вмешаться в политическую жизнь страны. В форме исламизма, радикального ислама Анкара имеет просто смертельного врага. Причем в глазах руководства Турции эта угроза напрямую сопрягается с ослаблением государственности. Одно влечет другое: исламизм - как деструктивная сила -- активизируется при ослаблении государства, государство слабее от активизации радикальных исламских кругов.
В такой ситуации поддерживать исламистское антироссийское чеченское сопротивление на Северном Кавказе, как это имело место в первой половине 90-х, для Анкары становилось самоубийственным, так как чеченские боевики, возвращаясь на отдых и лечение в Турцию несли с собой "исламистскую революцию".
Все эти факторы повлияли на то, что на рубеже XXI столетия геополитический курс Турции стал резко меняться. Перед Турцией всерьез стал вопрос о пересмотре того геополитического выбора, который был сделан в начале 50-х годов ХХ века, и в этот пересмотр были вовлечены не только руководство, но и широкие общественные и политические силы. Ориентация на атлантизм, НАТО, Вашингтон отныне ставила больше вопросов, нежели ответов, несла с собой больше минусов, нежели плюсов. И хотя окончательный выбор пока не сделан (и вероятно, не может быть сделан по объективным обстоятельствам), факт остается фактом: в последние 5 лет Турция стала постепенно сворачивать свою атлантистскую активность на постсоветском пространстве - на Кавказе (Южном и Северном), в Центральной Азии, в самой России.
В этот период в Турции начинают все чаще употреблять термин "Евразия". Появляются первые признаки турецкого евразийства.
Евразийство как национальная идея Турции
Евразийство в Турции наиболее активно стало распространяться в левых кругах. Это была левая, "коммунистическая" версия, во многом напоминающая сходную эволюцию российских коммунистов (КПРФ Зюганова), которые восприняли на рубеже 90-х годов от нашей группы многие евразийские идеи, сочетав их с пересмотренными и адаптированными к современности коммунистическими теориями. Речь идет о "Рабочей партии Турции" Догу Перинчека, журнале "Айданлык" и близких им культурным инициативам. В этом случае инерциальный антикапиталистический и антиамериканский вектор, традиционный для левых и крайне левых, сочетался с постоянно растущим национализмом и неокемализмом, что в сочетании с обостренным вниманием к стратегии и геополитике вывело эти круги на проблематику евразийства.
Вместе с тем к евразйиству проявили интерес и совершенно противоположные силы - правые националисты, центристы, некоторые религиозные круги, определенный сегмент военного руководства Турции, интеллектуальные фонды такие как Фонд Ясави и АСАМ, движение "Платформа Диалог Евразия", стремящееся сблизить интеллигенцию стран СНГ и Турции, экономические структуры такие как "Евразийский Форум" Аркана Сувера, евразийский департамент Торгово-промышленной палаты Турции, организация евразийского сотрудничества России и Турции РУТАМ, нонконформистский журнал "Ярын" и т.д.. В конце концов, в поддержку евразийства высказались в частных беседах и на официальных переговорах Президент Ердоган и министр Иностранных Дел Абдуллах Гюль. В каждом случае обрамление евразийства было своеобразным, но основной вектор был ясен: Анкара стремится активно ответить на вызовы новой геополитической системы, отказывается от однозначного атлантистского выбора, отзывает и сворачивает прежние антироссийские сценарии, ищет нового понимания своего места в региональном раскладе сил смотрит на новую Евразию новыми глазами, ищет новой системы взаимодействия с Россией - по новым правилам и в новом контексте.
Параллельно этому прагматическому евразийству в сфере турецкой интеллигенции стали разворачиваться иные - более качественные, содержательные процессы, связанные с определением турецкой идентичности. Все больше людей стали понимать, что сама Турция - уже в отрыве от России и постсоветского пространства - является совершенно евразийской страной, с евразийской географией, этнополитическим наполнением, с евразийским имперским прошлым и евразийской социальной психологией. Турция - это Восток, ушедший на Запад, но оставшийся Востоком в глубине. Турция - это Запад, зашедший глубоко на Восток и сплавившийся с его ценностями. Современная Турция (как и современная Россия) выстроены на обломках евразийской империи. Корни турок - в бескрайних просторах континента. Вектор их движения - на Запад. Итак, Турция сама по себе Евразия, мощный сгусток исторической и политической воли, переплавившей народы и государства в новое историческое явление. Европейское и азиатское в турках неотделимо слиты между собой, а осью этого синтеза является национальное турецкое Государство, государство глубоко евразийское.
Ярче всего эту идею евразийской идентичности турок выразил знаменитый турецкий поэт Атилла Ильхан. В турках веет дух Азии, утверждает Ильхан. В Европе мы всегда будем людьми второго сорта, но не потому, что мы хуже, а потому, что мы иные, и нам надо набраться мужества, чтобы быть самими собой, т.е. турками, т.е. евразийцами. В случае Атиллы Ильхана мы окончательно переходим от стратегических соображений и геополитической логистики к поиску новой формы идентичности, и евразийство здесь приобретает новое значение и новое содержание: это подход к глубинному переосмыслению логики национальной и политической истории, постановка вопроса о множественности цивилизаций и неуниверсальности западного (особенно американского) пути развития. По сути, у Аттилы Ильхана и его сторонников, у тех, кто внемлет ему и следует за ним, евразийство приобретает характер нового мировоззрения, если угодно "национальной идеи" современной Турции.
Ирак, Северный Кипр и стамбульский саммит НАТО в июне 2004
В событиях последних лет мы видим яркие проявления кризиса атлантистской стратегии в Турции. Во-первых, это протест против американской оккупации Ирака и отказ Анкары от предоставления военных баз американским летчикам для бомбежки Ирака.
Здесь, безусловно, решающим является серьезные опасения Турции относительно курдской проблемы, так как де факто получившие независимость от Багдада иракские курды автоматически становятся источником для дестабилизации турецкой части Курдистана. Курдская проблема крайне болезненна для турецкой государственности, и иракский конфликт стал по сути испытанием степени лояльности атлантизму, когда американский патрон заставляет младшего партнера делать шаги, направленные против его собственных интересов. Этот тест на безусловную лояльность Турция в случае Ирака не прошла, и не смотря на огромное влияние атлантистских сил в Анкаре (инерция двуполярной истории и эффективность американской работы с вербовкой агентуры влияния) правительство Турции отказала США в том, что они требовали. Это было в каком-то смысле вызовом Америке, первым внушительным и сознательным проявлением "евразийской стратегии". Власть показала свою озабоченность судьбой государственности, доказала, что независимость остается главной ценностью турков, пошла навстречу настроениям широких народных масс. По Турции прокатилась волна атиамериканских демонстраций.
При этом показательно, что в данном случае антиамериканизм объединил морально три различные, подчас антагонистические силы турецкого общества: левых, националистов и представителей религиозных кругов. Такой широкий спектр показывает, что у евразийства в Турции огромные перспективы, далеко выходящие за уровень какой-то одной политической силы или партии.
Вторая важная проблема - проблема Северного Кипра. Если в истоках этой территориальной проблемы в эпоху "холодной войны" Запад неявно оказал поддержку Анкаре, тогда как СССР вступился за греков-киприотов, то сегодня все предлагаемые сценарии вообще не учитывают турецкие интересы в решении этой проблемы. Максимум, что Вашингтон гарантирует, это толерантное отношение к туркам-киприотам в составе единого Кипра в рамках Евросоюза, а также некоторую преемственность в вопросах собственности на Северном Кипре. Иными словами, Турция теряет свои позиции на Кипре, и туркам-киприотам предлагается мирно раствориться в общекипрском (с доминантой греков) контексте. Рауф Денкташ оказывается в таком контексте персоной нон грата для Запада, так как является символом той Турции, которая еще недостаточно глобализирована и приведена к единому "общечеловеческому" стандарту. Как бы то ни было, в вопросе Северного Кипра турки видят еще одно ясное подтверждение того, что атлантистская стратегия Анкары не является более гарантом укрепления национальной государственности. И снова по стране прокатывается волна демонстраций в поддержку Северного Кипра. И снова правые соседствуют с левыми.
Наконец, стамбульский саммит июня 2004 года. Несколько опомнившийся Буш, понаблюдавший массовые антиамериканские демонстрации на улицах Стамбула, говорит о "важности Турции как главного регионального партнера США", о том, что "светская Турция - главная преграда на пути распространения радикального ислама", требует от Евросоюза принять туда Турцию немедленно. Налицо отчаянная попытка укрепить атлантистское влияние в Турции, несколько запоздалая реакция на рост евразийских настроений. Но за этими словами Буша младшего не может последовать реальных дел. США в новых условиях являются заложниками своей геополитической стратегии. Инструментальное использование своих "младших партнеров" уже не сопровождается теми выгодами, которые они могли извлечь из этого в период "холодной войны". Вашингтон по сути не может ничего предложить Турции взамен продолжения лояльности атлантистскому курса. Ведь не откажутся же США от планов мирового господства или глобализации только потому, что один из региональных союзников слишком высоко ценить национальную государственность, свободу и независимость. Впрочем, Джордж Буш младший, судя по выражению лица, едва ли знаком с деяниями и идеями Кемаля Ататюрка.
Как свидетельствует в своей новой книге "Конец американской эры" (The end of the American era" видный американский нео-консерватор и интеллектуал Чарльз Капчин (Charles Kupchan) США стали заложниками своей глобальной миссии, которую они не в состоянии выполнить, но от которой не в состоянии отказаться. В интервью итальянскому журналу "Imperi" на вопрос - какие выгоды получили европейские страны взамен поддержки политики Буша в войне против Ирака? - Капчин жестко ответил: "Никаких". Тоже самое верно для Турции. Усилив сегодня связи с Вашингтоном, Анкара только еще более противопоставит себя не только исламскому миру, но и Европе, снова начнутся трения с Россией, внутренняя нестабильность, а значит, колоссальный виток социально-политической энтропии.
События улицы, которые сопровождали стамбульский саммит, подтвердили однозначно: евразийство постепенно становится фундаментальной составляющей турецкой политики. И отныне России, странам СНГ, Европе, исламскому миру следует также посмотреть на Турцию новыми глазами. Турция - это отныне нечто новое.
Проект стратегической интеграции Евразии
Теперь можно заглянуть в будущее и набросать основные направления евразийской стратегии Турции. Конечно, речь идет о чисто теоретическом проекте, но как мы видели выше, конкретная политическая и социальная реальность в определенные моменты подходит очень близко к теоретическим разработкам, а некоторые теоретические установки, напротив, корректируется этой реальностью, как своего рода reality check.
Если мы руководствуемся предпосылкой евразийской идентичности Турции, то новая стратегия в регионе должна строиться исходя из 4 осей: Анкара-Москва, Анкара-Тегеран, Анкара-Брюссель, Анкара-Эр-Рияд. В такой ситуации Анкара становится пятым - и при этом центральным! - элементом в двух огромных геополитических интеграционных проектах - в проекте евразийской интеграции по оси Москва-Тегеран, и в евроафриканском проекте будущей Великой Европы.
Если Турция рассматриваться не как форпост атлантизма, а как самостоятельный региональный игрок, определяющий свои интересы в системе региональных центров силы, то она может сыграть огромную, возможно решающую роль в создании мощного евразийского стратегического блока. До последнего времени кавказская и (в меньшей степени) центрально-азиатская проблемы рассматривались геополитиками как конкуренция российско-иранской оси (региональные державы Евразии, жизненно заинтересованные в независимости всего этого пространства) и турецкого полюса притяжения, представляющего атлантистскую реальность. Эта дуальная модель сказывалась на маршрутах прокладывания трубопроводов, на смысле дипломатических встреч и стратегических договоров, на разыгрывании азербайджанской карты (в том числе вопрос Карабаха и Южного Азербайджана) и т.д. Но как только Анкара оказывается в этом пространстве не как антироссийская и антииранская одновременно сила, а как полноценный евразийский игрок, то вся картина мгновенно меняется. Инструменты турецкого влияния на Кавказе оказываются не дезинтеграционными, но интеграционными, и Турция входит в полноправный процесс евразийской интеграции вместе с Москвой и Тегераном, оговаривая, безусловно, свои собственные национальные интересы. Но это совершенно иной вектор. С Москвой у Турции отношения улучшаются, но системный евразийский характер это улучшение приобретет только в случае согласования общей последовательной стратегии, с учетом всех факторов. С Тегераном дело обстоит сложнее, хотя, возможно, эти сложности связаны больше с исторической инерцией. Турция опасается Ирана по соображениям опасности исламизма, но здесь стоит учитывать, что современный Иран явно отказался от идеи экспорта своей политической системы вовне, и заинтересован, скорее, в региональной стабильности и сохранения своей системы перед лицом возрастающего давления со стороны атлантизма. У Турции, России и Ирана по сути одни и те же проблемы: государственность этих стран, их суверенность и независимость в атлантистском и глобалистском сценарии подлежат отмене: неважно через прямую конфронтацию (Иран отнесен к "оси зла") или мягкое партнерство. Мы знаем, что в некоторых случаях друзья опаснее врагов, а soft power эффективнее hard power.
Отношения с Евросоюзом и арабском миром, это вторая половина проблемы. Европа сама сегодня становится в чем-то Евразией, она занимает промежуточное положение между азиатской материковой массой и трансатлантическими США. Изменился и этно-конфессиональный состав Европы. Поэтому и перед ней предельно остро стоит вопрос о новой идентичности. Те, кто считают, что вхождение в Европу - это ответ на все вопросы, жестоко ошибается: Европа сегодня это вопрос, поиск, кризис и неопределенность. Европа не может и не хочет больше быть лишь совокупностью стран, но пока еще не пробудилась как новая демократическая империя. Для Турции важно выстроить с Евросоюзом паритетные отношения. Независимо от того, войдет Турция в состав Евросоюза или нет (скорее всего, что нет), она должна выстроить с Брюсселем систему сбалансированных позитивных отношений, основываясь на отказе от выполнения антиевропейских и антиарабских функций, заложенных в основу атлантистской стратегии. Как этот ни парадоксально, именно евразийская Турция, сконцентрированная на своих национальных интересах и активно участвующая в интеграционных процессах как с Европой, так и с Россией (шире, СНГ) и Ираном, будет ближе и дружественней Европе, нежели ближневосточная держава, истово настаивающая на своей светскости, враждебная всем соседям, исповедующая жесткую национальную идеологию, постоянный источник волнений для бдительных наблюдателей за "правами человека" (в частности, курдский вопрос).
Тот же самый вектор идеально вписывается в стратегию отношений с исламским миром. Турция лучше сохранит уникальность своей системы, совмещающей светскость и традиционный ислам не в том случае, если она примется (как предполагает Вашингтон) пропагандировать эту модель у арабов или в странах континентального ислама - это обречено на провал, но в том, если она выстроит со странами уммы сбалансированные партнерские отношения. Исламская традиция имеет свое достойное место в евразийском концерте конфессий, причем место очень влиятельное, а, следовательно, евразийский ислам, евразийство как таковое сможет служить оптимальным форматом для диалога с мусульманскими странами, с гарантией сохранения за Турцией права самой выбирать политическую систему и определять баланс между религией и политикой на основе собственных национальных традиций.
4 (довольно условные) оси, с лучами звездой расходящиеся от Анкары, представляют собой краткий набросок евразийской стратегии для Турции, в том случае, если она сделает именно такой выбор. Как и любой исторический выбор, он сопряжен с риском, всегда имеет издержки. И эти издержки должны быть обязательно просчитаны и минимализированы. Вряд ли имеет смысл делать слишком резкие шаги в евразийском направлении: надо учитывать, что евразийство еще не стало официально принятой стратегией основных действующих субъектов - ни Москвы, ни Тегерана, ни Брюсселя, ни арабских стран. Но все движется именно в этом направлении. Важно заранее очертить основные вектора, а остальное дело тайминга и политической конъюнктуры, где мы сталкиваемся с широким полем борьбы различных сил, группировок, тактик, идей, влияний, что собственно, и составляет содержание конкретной политики.
