Тезисы выступления Александра Дугина в Университете Рен-2 на международной научной конференции «Евразийство и неоевразийство, две идеологии русской Империи в ХХ веке»

Окончательная и решающая победа Запада и «современности» над всеми формальными и даже неформальными оппозициями произошла именно на рубеже 90-х годов ХХ в. вместе с развалом СССР. Это быть может одно из самых фундаментальных и нагруженных смыслом событий мировой истории. – В этот момент произошла финальная победа времени над пространством. Современность стала абсолютной. Пространство испарилось, превратилось в чистую виртуальность. Вместе с наступлением глобализма эта тенденция достигла пика.

Но именно в этот момент завершения своей миссии, модерн перестал существовать. Его смысл состоял в самоочищении от «недомодерна», и когда это очищение свершилось, смысл процесса был утрачен.

Постмодерн это абсолютная победа истории, но вместе с тем и конец истории (Фукуяма). Больше нечего было преодолевать, больше не осталось формально конституированного «врага» (необходимого, по К.Шмитту для любой самоидентификации).

И вдруг в такой ситуации в постмодерне мгновенно всплыло все то, что было уничтожено, «снято», преодолено, изгнано, и что спало во тьме человеческой психики.

Забытое пространство отныне напомнило о себе. Конечно, в ином контексте и в довольно странной форме. Это проявляется в новом интересе ко всему, преодоленному модерном – к этносам, к «традиционному обществу» (в случае исламского мира это напоминание носит драстический характер), к геополитике (акцентирующей пространственный подход), к синхронизму в психологии глубин и т.д. Именно в такой постмодернистической ситуации, не только не лишенной определенной двусмысленности, но на двусмысленности основанной (это надо признать) на поверхность вышел концепт «Евразия». В последнем акте мира идеологий существовал концепт «советского». После «конца идеологий», в постмодерне появляется «евразийство». Для обозначения чего-то, что осталось на развалинах «второго мира», «пост-советского пространства», «Российской Федерации и ее окрестностей», но и не только этого. «Евразия» как концепт на новом уровне и в новом качестве возвращает актуальность всего того, что было проглочено временем. СССР, «социалистический лагерь» был проглочен временем в качестве последнего объекта. И концепт «Евразия» каким-то образом коррелирован с ним. Но это не идеологическая и не инерциально историческая корреляция. «Евразия» появляется тогда, когда исчезает не просто СССР, но и все остальные баррикады на пути триумфального времени. А значит, «Евразия» -- это нечто абсолютное грандиозное. И абсолютно непонятое. Не случайно любые определения «Евразии» кажутся «расплывчатыми». Они и есть таковы, поскольку «Евразия» спасается от определений. Это абсолютный концепт, абсолютная структура, основанная на финальном эсхатологическом импульсе. Расшифровка его, дело в высшей степени непростое.

Вместе с «Евразией» приходит пространственный, географический и геополитический анализ, замещая методики «окончившейся истории» и «упраздненных идеологий».

Показательно, что активнее всего термин «Евразия» в наше время используют американские аналитики. Это показательно: на них лежит бремя администрирования постисторического человечества, и выясняя основания «нового мирового порядка» и теоретические колонны глобализма, они по неволе сталкиваются с этой странной реальностью, напоминающей – в их оптике – «черную дыру». Да, глядя со стороны времени, Запада и истории, «Евразия», действительно, представляется насупившимся сумраком, тенью. Но глядя с обратной стороны, это «черное боле черное, чем само черное». Это сгусток иного света. Пространство забыто, покорено, побеждено, упразднено. Оно умерщвлено. Но в лабиринтах смерти таится нечто, чего мы точно не подозреваем. И что видимо готово вспороть кожу грунтовых пород.