Международное Евразийское Движение :: Материалы | Евразийское Обозрение №4 | о. Всеволод Чаплин | Церковь и власть

С одной стороны, всем ясно, что возврата к минимизации общественной роли религии не будет, а оставшиеся законодательные и прочие преграды, сдерживающие общественную активность и значимость религиозных объединений, будут устранены. Однако очевидно и то, что качественного роста числа верующих в ближайшем будущем не предвидится, и религиозные сообщества – будь то Церковь большинства, исламская община, любое из направлений западного христианства или новомодные миссии и секты – почти исчерпали потенциал усиления, сокрытый до времен пришествия религиозной свободы.

Несколько снизился и накал страстей вокруг взаимоотношений религии и политики. Политические структуры с религиозной окраской не смогли привлечь достаточного общественного внимания, слабо выступили на выборах и в итоге почти растворились в более крупных партиях и движениях. Последние, в свою очередь, приложили немало усилий для получения эксклюзивной поддержки крупных религиозных объединений, прежде всего Русской Православной Церкви, но получили твердый отказ.

Политическая борьба вокруг религии отчасти переместилась в область построения церковно-государственных отношений. В основном это проявляется в конкуренции на российской сцене трех моделей таких отношений: европейской, американской и советской. Известно, что в большинстве стран Европы Церковь, даже будучи отделенной от государства (во многих странах есть государственные Церкви), все же пользуется и прямой финансовой поддержкой, и целым рядом льгот, и возможностью быть гарантированно услышанной властями не только по вопросам, представляющим для нее узкоспециальный интерес, но и по самому широкому кругу общественных проблем. Естественно, что при такой практике отнюдь не каждая религиозная организация получает государственную поддержку, те или иные льготы. Где-то есть градация таких организаций по численности, где-то одна Церковь особо упомянута в законодательстве, где-то учитывается традиционность, где-то несколько ведущих религиозных объединений распределяют между собой государственные субсидии, где-то лишь некоторые из них имеют доступ в публичные школы.

Естественно, немногие из этих норм могут быть непосредственно применены в России – слишком велико наследие атеистического периода, за время которого была практически утрачена живая традиция массовой религиозной деятельности. Однако еще более чуждой для нашей страны представляется американская модель, при которой все религиозные организации нарочито отстранены от светской жизни на фоне подчеркнутого вероисповедного нейтралитета государства. В Соединенных Штатах нет однозначно доминирующей конфессии, хотя, например, вряд ли американские буддисты по сравнению с российскими имеют меньше оснований указывать на преобладание христианской символики в средствах массовой информации и на публичных церемониях, особенно в южных штатах.

В Европе роль традиционных христианских Церквей – православных, католической, протестантских – принципиально иная. Культура европейских стран неотделима от христианства. В большинстве их та или иная Церковь исповедуется – по крайней мере «номинально» – большинством граждан, что дает налогоплательщику право требовать соответствующих решений. Полагаем, что и в России эта идея постепенно приобретает все большее число сторонников. Тем более, что приверженцы американской модели в нашей стране подчас путают ее с советским атеизмом, приписывая ей крайне утрированное отчуждение Церкви от общества, отнюдь не свойственное Соединенным Штатам. Так, обычным делом в Америке является социальное и даже политическое партнерство государства и религиозных кругов. Никому в Америке не придет мысль требовать от президента Клинтона прекратить посещать богослужения или упразднить институт военных капелланов, кстати, представляющих отнюдь не всё конфессиональное многообразие страны. Такие требования ведут к нарушению прав человека, будь то право президента исповедовать любую религию или право солдата иметь духовное руководство. Что же касается аналогичных прав в России, то первое постоянно оспаривается, а второе вообще поставлено под вопрос Законом «О статусе военнослужащего».

Итак, можем ли мы заимствовать схему церковно-государственных отношений из-за рубежа? Полагаю, что в чистом виде нет, однако европейский опыт приемлем для нас более, чем любой другой. Можем ли вернуться к советской или еще раньше – к дореволюционной схеме? Думается, жизнь ушла от этих моделей достаточно далеко, да и сами они зарекомендовали себя не лучшим образом. Необходимо, учитывая весь имеющийся опыт, строить такую модель отношений государства и религиозных общин, которая учитывала бы реальное положение дел в стране, была нацелена на ее поступательное развитие, не ставила бы утопической цели максимализации или минимизации роли религии в обществе. Надобно также полностью легализовать и подержать те общественно значимые усилия религиозных объединений, которые уже прочно вошли в нашу жизнь и в целом вызывают глубоко положительную реакцию общества.

Для этого, как представляется, надо прежде всего перейти от идеологии построения буферных зон между государством и религиозными объединениями к идеологии их активного партнерства в любых областях, где таковое возможно. Некоторые из областей церковно-государственного сотрудничества определены самой жизнью, ибо повсеместно вошли в практику. Это миротворчество, восстановление архитектурных памятников (не только храмовых), благотворительность и социальные программы, культурная и научная деятельность. Совершенно естественным выглядело бы сотрудничество между государством и крупнейшими российскими религиозными объединениями в сферах заботы об общественной нравственности, широкомасштабной социальной политики, профилактики преступности, внешнеполитической деятельности, диалога между властью, обществом и средствами массовой информации. Этот список можно продолжать до бесконечности: религиозный фактор влияет фактически на любую область жизни общества, верующие присутствуют везде – от ядерного центра до спортивного клуба, и ответственная власть призвана прислушиваться к их голосу, учитывать реальную роль религии в жизни страны.

Особыми, наиболее болезненными сегодня являются вопросы о присутствии религиозных объединений в армии и школе. Да, обязательное образование в России является светским и, по-видимому должно таким оставаться во избежание насилия над душой ребенка. Но дети, желающие изучать Закон Божий (или Коран, или Тору), должны иметь на это право, и если таковых в школе большинство, семьи вправе потребовать от государства проведения уроков религии на добровольной основе для верующих детей. Да, в армии нельзя допускать ни расслоения по религиозному признаку, ни мировоззренческой «обязаловки». Но верующий солдат имеет право в надлежащее время встретиться со священником (или муллой, или раввином), принять участие в богослужении, помолиться Богу вместе с единоверцами. Фиксация этих моментов в действующем праве и административной практике поможет многим и многим, но вряд ли реально ущемит чьи-либо свободы.

У Церкви и государства – разные задачи, ибо разнятся их высшие ценности. Как ни странно это миру, но для Церкви земное бытие личности или семьи, страны или народа, политического строя или даже всего видимого мира – ценность не абсолютная. Ищите... прежде Царствия Божия и правды Его (Мф. 6. 33) – эти слова Господа Иисуса будут храниться в сердцах христиан, покуда стоит Церковь. И они будут напоминать о том, что ученик Христов подчас бывает должен отказаться от самого по-человечески нужного и важного, от самых благих целей государства и светского общества ради верности евангельскому духовному идеалу...