Международное Евразийское Движение :: Выступления | Дугин | Эволюция идеи Руси (России) | Институт Философии РАН

2. Московское Царство как квинтэссенция (средостение) национальной истории

Центральность Московской Руси.

Московская Русь – парадигмальна.

Московская Русь в огромной степени предопределила наше понимание прошлого (Киевского и ордынского), равно как и будущего.

Наш взгляд на национальную историю фундаментально сформирован Московской Русью.

Это надо учитывать.

3. Этапы русской государственности – эволюция образа Руси

Киевский период (дохристианский)

Дохристианская государственность – белое пятно. Образование аморфно. Видим норманскую (?) знать, восточно-славянские племена, финно-угрские племена, постоянные влияния балтов, хазар, кочевых иранцев и тюрок.

Каждая последующая эпоха перетолковывала Киевскую Русь на свой лад. Многичисленные легенды про Киев сложились в ордынский и московский период.

Киевский период (христианский – от св. равно-ап. Кн. Владимира до орды – 13 век)

Образ Руси как таковой впервые проясняется при св. Владимире. Это Великое Княжество, располагающееся на самом севере православной эйкумены. Это важно.

Киевская Русь существенно раздвинула к северу византийскую эйкумену. Особенно важно, что для сакральной географии Балканы и Фракия (плюс береговые зоны Понта Эвксинского) были определенным пределом континентального проникновения.

Дальше простиралась византийская анэйкумена (в культурном смысле).

Показательно, что ее не взял и Александр Великий, остановленный у Каспийских ворот евразийскими кочевниками.

Заходы на Восток континент шли только через олатыненных германцев.

У митрополита Иллариона мы уже видим намеки на мессианское предназначение русских. Последние станут первыми. Последние крещенные станут первыми по благочестию.

Это зародыш теории translatio imperii, которая расцвела в Москве.

Заметим, что аналогичные теории были свойственны и болгарам и сербам (при Неманичах).

Можно предположить, что в этом пассаже митр. Иллариона (первого и единственного славянина на метрополичьей киевской кафедре), содержится еще географический подтекст. – Русские крестятся позже болгар, сербов, грузин и т.д. потому что они северней.

И потому, что они северней (последние), они станут в будущем чем-то большим, наивысшим.

Первый признак «manifest destiny» в эпоху Ярослава Мудрого (1043 год «Слово», 1051г. – возведение митр. Иллариона на кафедру).

Вывод: с 10 по 13 века – образ Руси как сильного княжества, религиозно связанного с Византией, политически также с восточно-европейскими католическими государствами и с язычниками (огнепоклонниками) Степи.

Этот цикл есть законченный эон. Возникновение на периферии эйкумены самостоятельного полюса.

Самостоятельность этого полюса достигает расцвета при Мстиславе Великом, но образ Руси формулируется все же в футурологическом
ожидании.

К 13 веку происходит дезинтеграция всего организма. Начинается черный период.

Татаро-монгольские завоевания (13-15 вв.)

Осознаются русскими как расплата за вырождение и отступление от золотого эталона Киевской государственности.

В этот период окончательно растворяется Киевская и пост-киевская идентичность. Происходит распад образа Старой (домонгольской) Руси

Возникает четкое разделение русского Востока (под Ордой) и русского Запада (под литовцами, католиками).

Владимир-Суздаль, позже Москва становятся новым полюсом (в том числе и этногенетическим – появляются великороссы), под азиатским влиянием.

Чернигов, Галитчина, Киев, древляне, кривичи подпадают надолго под европейское влияние.

Эти два продукта распада неравнозначны.

Москва консолидируется в рамках Золотой Орды, развивает конфессиональную идентичность (веротерпимость монголов), впитывает монгольскую административную организацию.

Западные пределы Киевской Руси расчленяются, испытывают конфессиональное давление, интегрируются частично в различные государственные структуры европейских католических государств. Жителям русского Запада приходится отстаивать не только свою этническую и культурную идентичность, но и религиозную.

Период татаро-монгольского завоевания учит ценности единства (отсюда возвышение идеала Киевской Руси), унификации, мощи. При этом происходит важнейшее разделение. Православный Север (Русь) получает линию раздела на Восток и Запад.

В этот период зреет новая государственная идея, новый образ Руси. Совершенно очевидно, что матрицей этого образа является Восточный Полюс.

Московское Царство (15-17 вв.)

Окончательный распад ордынского цикла приходится на 15 век. Параллельно этому происходит падение Царьграда.

Восточная Русь (Москва) реагирует на это авангардно и агрессивно. Она утверждает новый образ, новую миссию, новый порядок –– новый московский порядок.

Одновременно Москва оказывается в уникальном положении:

конфессионально: Москва сохранила Православие (изгнание Исидора) на фоне Флорентийской унии (осознанной как предательство греков)
административно: Москва усилилась политически (на фоне разложения Золотой Орды –Улуса Джучиева) и падения Царьграда
национально: Москва объединила под своим владычеством довольно однородный восточно-русский этнический субстрат, сосредоточенный более или менее компактно, причем важный импульс этногенезу придала ассимиляция татар, поменявшихся с русскими местами.

Так возник образ Москвы.

Здесь образ Руси приобретает фундаментально ЕВРАЗИЙСКИЕ ЧЕРТЫ.

Отныне Русь:

Единственная наследница полноценного византизма (что предполагает сочетание Православия и Царства, Царя-катехона, Василевса);
Мощная самостоятельная политическая держава Северо-Востока континента;
Геополитическая наследница Чингиз-хана, призванная собрать его пространство;

Духовно-культурная, геополитическая и, конкретно, православно-мессианская антитеза католической Европе.

Теперь уже мессианство не футурологическое (как у митр. Иллариона), но реализованное.

Отсюда формула старца Филофея. Теория Третьего Рима.

«Два Рима падоша, Третий стоит. Четвертому не быти.»

Translatio imperii завершено.

(Парентезис о пессимистическом или оптимистическом значении Третьего Рима. И то и то. Восторг от его существования, триумф Москвы, и ужас близкого конца. В Московском царстве оптимизм и пессимизм нераздельно слиты. Лишь после раскола они разъединяться: староверы наследуют духовный пессимизм формулы, никонияны+дворяне формально-бюрократический оптимизм).

Московская Русь становится мессианским царством. Это Новый Израиль, русские – «новые евреи». Идея богоизбранности отчасти переходит на русских.

Русский обряд, русский царь, русский народ становятся ковчегом спасения при общей апостасии или язычестве (вне Руси).

Стоглав канонизирует эту формулу. Это и есть Святая Русь.

В Московской Руси сбывается мессианский идеал «золотого века» Киева (Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Мстислав Великий).

Конец московского цикла – раскол. Этот раскол неизлечен до сих пор.

Если разложение Киевской Руси привело к расщеплению русских на западных и восточных, то конец Московского царств разделил народ и элиту.

Народ в целом остался в Москве, элита двинулась в СПб.

Староверы были сознательными и радикальными носителями Московской идеи (в пессимистической форме, в пост-фактумном эсхатологическом аспекте). Простолюдины нестароверы в большинстве наследовали это бессознательно и смутно. Особо причудливые формы это приобретало в национальных сектах (хлысты).

Это была фундаментальная оппозиция, разгромленная политически и маргинализованная, но «мажоритарная».

Аристократия (миноритарная) стала носителем и выразителем иного образа. Русь, Святая Русь завершилась с расколом.

Романовский период

С Алексеем Михайловичем и особенно Петром Первым Русь сменяется Россией.

Смысл романовского (санкт-петербургского) периода (18-20 вв.) в попытке превратить Московскую Русь в европейское государство.

Уже в расколе и особенно в соборе 1666-67 годов закреплены основные постулаты отказа от святости русской старины в обрядовом и экклесиологическом смыслах.

Оценка Москвы, московского порядка, образа Руси со знаком плюс меняется на оценку со знаком минус.

Отныне то, что есть, видится как нечто требующее существенного усовершенствования, переработки под иную модель. Образцом выступает католико-протестантская Европа, с ее государственными, правовыми, политическими, культурными традициями.

В этом направлении правящая элита делает все, что возможно. Причем радикализм вестернизаторских реформ 18-го века намного превосходит те же тенденции 19-го века.

Образ романовской России совершенно новый. Он состоит в стремлении западнических элит вывести государство к разряду европейских держав (с соблюдением основных стандартов и равняясь на них), но историческая, геополитическая, этническая, культурная, религиозная инерция – с которой нельзя не считаться – мешает это сделать, причем не считаться с этой стихией – т.е. собственно, с Москвой (!) – нельзя.

Романовская Россия будучи сознательно петербургской остается телесно и подсознательно московской.

Образ Руси-России раздваивается.

Постепенно это противоречие образов приобретает социальное выражение.

Российская аристократия (консервативные западники) против революционеров-народников.

Конечно, не все так просто: консерваторы-западники прикрываются славянофильскими (преимущественно, московскими) формулами – уваровская формула (П-С-Н), а революционеры-народники, напротив, заимствуют свои революционные теории на Запада (революционное масонство, марксизм).

Здесь надо выбирать существенное: в нашей евразийской диалектике существенными признаками являются «московское» и «санкт-петербургское», соответствующее «элитному» и «массовому».

Причем надо учитывать «ползучую московскую революцию» 19 века (взять хотя бы реабилитацию православного восьмиконечного креста после засилья крыжа), которая воплощалась в устойчивом сопротивлении народной среды инновациям аристократии, а также влияние индекса евразийских просторов.

Причем одна из сильнейших инерций – пространственная, экспансия освоения Евразии продолжается.

Результат наложения этих парадоксов блестяще описан в русской классической литературе.

В конце концов, дело кончилось революцией.

Советский период

Советский период в этой диалектике есть экстремальная реставрация идеи Московского Царства, пропущенного через два столетия маргинального, униженного существования.

Одна из половин синтеза, распавшегося в 17 веке, одержала верх над той половиной, которая доминировала в 18-19 веках.

Советский период (цикл) воссоздает утраченную святость московского периода в новых социально-политических терминах.

Советский эсхатологизм (прекрасно описанный у А. Платонова) сочетает в себе и оптимизм и драму.

Здесь снова очевидна логика пространства, евразийского расширения.

Есть преемственность Московскому царству в отношении:

отвержения Запада, более отчетливого, нежели в Романовской России
национальное мессианство (описанное как «построение социализма-коммунизма – в одной стране»), сопряженное с коммунистической (классово-политической) сотериологией
централизм и административная бюрократия почти монгольского образца (особенно в сталинизме).

Перенос столицы в Москву тоже не случаен.

Возникает парадоксальное сочетание «Русь Советская» (тема подробно разобрана у М. Агурского).

Конец советского цикла – конец нового образа, советского порядка.

Сейчас мы пребываем в смутном времени, аналогичном 13 веку, концу 17 века, началу 20-го века.

Это «буря равноденствий», период хаоса.

Те, кто спешат говорить о «Демократической России», забегают вперед.

В данный момент у России нет образа.

Время покажет каким он будет.

4. Образ будущего

Я полагаю, что образ будущего будет образом Евразийской Руси.

Это включает преемственность Киевской Руси, Московской Руси и Советской Руси.

Проект Руси Евразийской предполагает:

отстаивание идентичности перед лицом Запада (в меньшей степени перед лицом Востока, который культурно неагрессивен, если не считать вестернизированных форм Востока, таких как исламизм, созданный английской разведкой и курирующийся сегодня США),
продолжение пространственной экспансии,
новая версия национального мессианства,
ориентация на архаические стороны жизни, простой народ,
жесткая централизованная форма управления в сочетании с этно-культурным плюрализмом.