Именно поэтому большинство террористических организаций очень жёстко продвигают собственные религиозные тезисы, пытаясь стать лидерами своеобразного религиозного возрождения. Это как раз свидетельствует о том, что общество требует религиозного возрождения, общество требует в целом преодоления духовного кризиса.

Россия, так же, как и ряд других западных обществ, находится в такой ситуации, когда требуется переход от этики потребительства, вседозволенности и эгоизма, которые на сегодня являются характерной чертой потребительской культуры, к этике ответственности, долга и солидарности. И именно эта этика опирается в основном на религиозное мировоззрение, и может хорошо опираться в дальнейшем на религиозное возрождение.

Поиск человечеством ответов на вызовы современных угроз нового типа, с которыми мы в последнее время сталкиваемся, приводит, как мне кажется, к необходимости ухода от истерически-потребительской идеологии, когда массовая культура навязывает культ стремительного потребления - попользовался 2-3 года машиной, выброси её, купи новую, быстрее, дальше, больше.

Недаром существует представление, что держава, которая в наибольшей степени притягивает к себе удары международного терроризма - Соединённые Штаты - представляется лидером такой этики потребительства, вседозволенности. Известны цифры, что эта страна, числено составляя 5% населения планеты, потребляет порядка 40% мировой энергии.

Этот их эгоизм, выраженный в отказе от человеческой солидарности, и создаёт протест, который в конечном итоге превращается в самолёты и бомбы, летящие на мирные дома.

В России тоже существует ряд жёстких требований населения к своим духовным пастырям, которые, как мне кажется, далеко не всегда способны дать ответ на эти требования населения. В частности, когда многие говорят о том, что население требует порядка, стабильности, я думаю, что требование порядка и стабильности включают в себя требования далеко не только того, чтобы милиция хорошо работала, воровали меньше, жуликов ловили и т.д. Мне кажется, что требование порядка означает ещё и то, что люди хотели бы жить в более правильном мире, в мире, где есть различие между добром и злом.

Последние годы мы неоднократно были свидетелями агрессивного продвижения идеологии, навязывающей мнение о том, что нет на самом деле разницы между добром и злом, что нужно быть успешным, что нужно иметь больше денег, нужно быть хорошим потребителем в том смысле, что покупать, покупать и покупать, а разница между добром и злом очень относительна, с одной стороны это добро, с другой стороны это зло и так далее.

Мне кажется, миллионы людей не хотят жить в таком мире, где нет разницы между добром и злом. Они требуют от своих лидеров определиться, что они считают правильным, а что неправильным и наша политическая бизнес-элита, которая прошла через этот сложнейший период посткоммунстической трансформации, сама не в состоянии определиться. Мы хорошо видим, что поведение многих представителей политической элиты не вполне соответствует российским традиционным политическим нормам. И в этих условиях, как мне представляется, роль конфессий должна заключаться не в том, чтобы помогать той или иной партии с электоратом, а в том, чтобы послужить пастырям и для избирателей и для самих политических лидеров, которые тоже хотели бы услышать это более жёсткое, более твёрдое слово религиозных деятелей, которые тоже хотели бы действовать в более чётких рамках, определяющих границу между добром и злом, с тем, чтобы они могли сделать выбор в пользу добра вместе со своими избирателями.

И мне кажется, что уход от активной позиции в этом отношении многих представителей религиозных конфессий снижает их влияние на активную общественно-политическую жизнь, и одновременно означает, что они слабо выполняют свой долг перед верующими.

Ещё одна важная характеристика современной жизни, которой могли бы огромное позитивное влияние оказать представители различных конфессий, это формирование этики солидарности. У нас во многом сформировалось эгоистическое, атомизированное общество. Мы все хорошо видим, с какими трудностями продвигается развитие гражданского общества, во многом из-за того, что люди не верят друг другу.

Ряд экономистов называют современную экономику экономикой недоверия, то есть это экономика, в которой дополнительные расходы, возникающие из-за недоверия, просто колоссальны. Атомизация общества сдерживает развитие, и мне кажется, что конфессии, которые во многом построены на основе религиозной солидарности и предполагают солидарность верующих, могли бы, опираясь на этот многовековой опыт соответствующих религий, сделать очень много для возвращения в общество этики солидарности, той этики солидарности, которая была сильна и в советское время, которая была весьма сильна в досоветское время в рамках императорской России.

В это же время, я, к сожалению должен констатировать, что какие-то появления упоминаний конфессий в контексте политической жизни в средствах массовой информации большей частью связаны либо с имущественными проблемами, сугубо материальными, либо с межконфессиональной борьбой, с попыткой очертить какие-то свои территории.

С одной стороны, я с очень большим сочувствием отношусь к РПЦ, к защите её традиционной территории от наскоков. Раньше я этому меньше уделял внимания, но после того, как мы стали много работать в Украине, я увидел, насколько сложна там ситуация и насколько действительно бешеной политической атаке подвергается там Русская православная церковь Московского Патриархата.

Поэтому одним из главных требований, является требование к правительству Украины невмешательства государства в дела церкви, которое означает, что правительство Украины не должно принуждать верующих покинуть ряды РПЦ Московского Патриархата и перейти к украинской церкви.

Но не смотря на это, я хочу подчеркнуть, что материальные проблемы, проблемы защиты своей территории, и защиты себя как организации, являются для Русской Православной Церкви далеко не главными. Здесь мы видим классическое противоречие между церковью как мощной социальной организацией, развитию которой мы все должны максимально способствовать, с одной стороны, и с другой стороны, пророческой ролью церкви, как некоего духовного пастыря.

Мне кажется, что на сегодня активность церкви - именно как организации - слишком доминирует. А пророческая функция совершеннейшим образом недооценена.

Развитие вот именно этой функции - помощи миллионам людей найти различие между добром и злом в формировании этики солидарности, а также некое более жёсткое давление на российскую элиту с тем, чтобы способствовать формированию этического кодекса ответственности российской элиты перед своим народом - в этом и должна, на мой взгляд, заключаться роль конфессиональных лидеров.

Если это будет сделано, а сделать это нелегко, то мы станем свидетелями увеличения роли конфессий не только в сугубо электоральном просвете политических технологий, но вообще, в общественно-политической жизни.