Материалы | Евразийское Обозрение №3 | Гуралюк (Беларусь) | Лукашенко | 15.11.2001

Юрий Гуралюк

Лукашенко. Счастье побеждать

Эпоха, которую начал Лукашенко летом 1994 года закончится 9-го сентября 2001 года. Теперь, когда Лукашенко вновь убедительно победил на выборах, далеко не все понимают, что источником его новой победы, является совершенно новая комбинация политических и геополитических обстоятельств. Новый Лукашенко отличается от «предыдущего». Чем отличается Беларусь после выборов от той, которую мы видели все 7 последних лет, и почему надо ожидать появления каких-то отличий.

Прежде всего, за 7 лет изменилась геополитическая ситуация и в Европе, и в Евразии и в мире. Беларусь должна приспосабливаться к новым реалиям.

В здоровом теле – здоровый дух

7 лет тому назад главной проблемой нынешнего единственного союзника России, были последствия распада СССР и Восточного блока. Летом 1994 года, когда в Беларуси к власти пришел Лукашенко, Россия была на пути от событий октября 1993 года к чеченской войне и к тому коллапсу, который мы наблюдали вплоть до прихода к власти Путина. Украина к лету 1994 года уже лишилась около трети своего экономического потенциала и продолжала падать. Прибалтика лежала в нижней точке своего развала, скрывавшегося русскоязычными СМИ. В Каунасе уже произошел военный мятеж против избранного президентом Бразаускаса. В Средней Азии и Казахстане ожидались крупные войны, славяне бежали оттуда сотнями тысяч человек в год. На Балканах шла война – сербы еще сопротивлялись.

Беларусь, по сравнению с иными бывшими республиками СССР еще более менее держалась. Промышленный спад в РБ реально начался с 1993 года и всеобщий развал не успел дойти до такого параллизующего волю народов уровня, как в большинстве иных частей бывшего СССР. Практически все экономические показатели РБ того периода – великолепны по сравнению с аналогами в России, на Украине, в Прибалтике. Даже во время призыва в армию весною 1994 года в РБ процент «отказников» составлял меньше 1% призывников. А появившихся было в большом количестве чеченцев вышибли из РБ еще весною 1994 года, до президентских выборов. Просто белорусское общество и государство осознавало, куда, медленнее других, но все таки катится страна.

Лукашенко не поднимал Беларусь из руин. Лукашенко не дал Беларуси стать руиной. Этот «недоапокалиптический момент» – принципиален. Беларуси только угрожал стандартный для постсоветского пространства распад. Народ, собравшись в кулак, избранием Лукашенко предотвращал перенос на Беларусь того ужаса и кошмара, который был вокруг. Сама Беларусь реально не знала ни гражданских войн, ни власти сумасшедших либералов, ни подавления русских, ни вышедшего на поверхность из своих «хаз» криминала – ничего из того, что тогда было нормой уже почти везде. Лукашенко 1994-го года – это рефлексия здорового общества на опасность, а не некое отчаянное восстание уже «униженных» и уже «оскорбленных».В этом смысле опыт Беларуси уникален, непонятен и неприменим почти нигде за ее пределами.

В этом «недоапокалиптическом моменте» суть недопонимания русскими «патриотами» лукашенковской Беларуси. Беларусь часто принимали за часть России и ожидали от РБ создания на своей территории массовых народных движений, ориентированных на поддержку патритов России. Избрание Лукашенко часто рассматривалось как акт борьбы русского народа. Белорусские реалии забывались или же просто были неизвестны, не учитывались.

Беларусь – не Россия. Это было понято не сразу. На деле, все 7 лет в Беларуси именно власть не давала встать на ноги никаким массовым даже пролукашенковским партиям. Ибо Беларусь в них не нуждалась. Все поставленные задачи власть успешно решала через обычные государственные структуры. «Революционеры» были включены в аппарат. Прежние советские чиновники никогда не доходившие в БССР до такого маразма, как в большинстве иных республик, были нормально инкорпорированы в структурах новой (ли?) власти. Народ поддерживал «вертикаль» и необходимости в дублирующей «вертикаль» массовой партийной структуре не было. Однако, даже такой, в общем-то бюрократический, протест против происшедшего в СССР помрачения на общем фоне справедливо казался вызовом всему миру. Именно он превратил Беларусь во главе с Лукашенко в маяк, опору и надежду русских патриотов, чтобы при этом ни думал, о чем бы ни мечтал сам Лукашенко и близкие к нему люди. Именно через них Беларусь как некий геополитический субъект решала свои новые задачи... на руинах евразийской державы.

Им не понять

Трудно понять почему Беларусь смогла сделать то, чего не смогла сделать летом 1994 года, например, Украина? Ведь Кучма был избран в первый раз Президентом Украины почти одновременно с Лукашенко и примерно под теми же предвыборными лозунгами? Почему Лукашенко смог? Почему Беларусь победила всех?

Можно ответить по Гумилеву: окраинный этнос оказался менее подвержен коррозии и сохранил некоторую пассионарность тогда, когда «центр» суперэтноса энергию потерял. Но лучше, наверное, оттолкнуться от чисто белорусских реалий, ведь 7 лет непрерывных и победоносных для Беларуси информационных войн со всем окружающим миром скорее всего убедили почти всех: ключ к белорусскому феномену – внутри Беларуси.

Можно говорить о каком-то уникальном, чисто белорусском феномене, касающемся особенностей общественного сознания, гарантирующем Беларуси уникальную устойчивость. То обстоятельство, что феномен этот материализовался в образе Президента Беларуси, позволяет нам назвать его «лукашенко».

Вероятно, главная причина победы «лукашенко» – в незнании Беларуси всеми, кто ее атакует. Культурный код белорусов, архетипы народа, культура и духовность неизвестны ни Западу, ни Востоку. Те способы, с помощью которых Запад покорил Среднюю Европу – языковой национализм, смешанный с либерализмом, русофобия, европейская ориентация даже ценой второсортности в Европе – в Беларуси в целом не сработали.

Один из первых референдумов, проведенных Лукашенко, был референдум о придании русскому языку равных прав с белорусским и о смене государственной символики со стандартной средееевропейской «русофобской» на символику, связанную с символами БССР. Интересно, что при этом в Беларуси белорусы составляют 82% населения, а русские – всего 11%. Более того, согласно последней белорусской Всеобщей переписи за время правления Лукашенко доля русских сократилась на 2% почти исключительно за счет смены русскими своей этнической идентификации на белорусскую. Также к белорусской самоидентификации за это время перешли многие поляки (что кажется уж совсем невероятным для традиционной белорусской культурной ситуации), а так же украинцы. Правда евреев в РБ за это же время стало меньше где-то в 2-3 раза за счет алии. Их и осталось всего 28 тысяч на 10 млн. чел населения...

Те средства, с помощью которых сокрушили русское сопротивление – миф про ГУЛАГ, про «ужасы» коммунизма, про «величие» криминальной этики, про право на неограниченое наслаждение сегодня как единственный стимул к труду и т.п. – не сработали в Беларуси. Ни НТВ, ни ОРТ, ни проч. «русские» СМИ, которые являются наиболее потребляемыми в РБ, не могут похвастаться что контролируют умы белорусов...

Те, кто атакуют Беларусь, конечно, обладают и военным и экономическим потенциалом сокрушить РБ. Но они не знают нашей национальной тайны. Их высокомерие и есть главная причина их поражений. Они проиграли и сейчас, ибо не успели понять нового «лукашенко»...

Почему Беларусь?

А ведь ключ к Беларуси последних 7 лет, скорее всего, – на поверхности. Стоит только отказаться от снобизма, высокомерия, цинизма, инфантилизма, индивидуаизма – и сразу все станет понятно.

В 1994 году главной проблемой РБ, которая могла вызвать гражданскую войну была судьба крупных промышленных предприятий. К началу 90-х годов Беларусь обладала беспрецедентной долей экспортных предприятий: свыше 80% производимой промышленной продукции уходило за пределы страны. В подавляющем большинстве иных Советских республик и социалистических стран этот уровень не превышал 60% (даже с учетом экспорта сырья). Белорусская промышленность была почти исключительно перерабатывающей, построенной на базе передовых на тот момент технологий. Беларусь не была сборочным цехом СССР, как принято говорить. Беларусь была, прежде всего, производителем технологий и местом конечной сборки высокотехнологичной продукции. Система образования в БССР и система научных исследований обслуживали именно белорусский промышленный очаг. По этой причине в Беларуси, кстати, так мало «мигрантов» извне и так много этнических белорусов – почти все кадры для белорусской науки и промышленности готовились на месте.

Крупная экспортная промышленность БССР-РБ является еще и высококонцентрированной. Свыше половины всех промышленных рабочих были заняты на предприятиях, где работало свыше 500 человек. Экономисты понимают, что это значит. Внутри РБ промышленность в основном концентрирвоалдась в Восточной Беларуси. Фактически каждый райцентр в Восточной Беларуси – это крупный завод ранее союзного подчинения и группа микрорайонов вокруг него. Степень урбанизации Восточной Беларуси была сопоставима с аналогичным показателем Восточной Украины...

В 1994 году вопрос стоял о крахе крупных заводов. На Украине и в Прибалтике перерабатывающая промышленность к 1994 году уже фактичекси рухнула. Для Беларуси же последствия краха этих предприятий были эквивалентны гражданской войне, ибо как можно было решить возникающие при этом социальные проблемы? Слишком высока была доля промышленности... За счет «базара» такие проблемы не решаются.

Сверхиндустриализация... Громадное советское наследство и смертельная наследственность... Все социальные слои, связанные с крупным производством были за Лукашенко с его программой «наведения порядка», приостановки «грабительской приватизации» и «восстановления», в общем-то, еще не порванных к моменту его избрания отношений с Россией. Эти социальные слои и есть Беларусь. Что по сравнению с ними, скажем, криминал? «Лагерная пыль»...

Лукашенко закончил раздачу дач горожанам, начатую еще Кебичем, остановил чековую приватизацию, сохранил низкие цены на жилье, транспорт, бесплатную медицину, образование и социальную сферу.... «работяги» и инженеры трудившиеся на заводах по 2-3 дня в неделю продержались еще год, а потом... заводы заработали на полную мощность. В основном, благодаря союзу с Россией. Для этого Лукашенко и избирали. Экономисты это назовут внутренними инвестициями.

С 1996 года в РБ – промышленный рост. Сейчас промышленность вернулась почти к уровню 1990 года. При этом только 55% внешней торговли приходится на РФ. Внешнего долга у РБ практически нет. Реальный уровень жизни – видимо, самый высокий в бывшем СССР за счет сохраненной «социальной сферы». По ООНовским меркам доход белорусов в 2000 году при пересчете по паритету покупательной способности – порядка 500 долларов в месяц. А ведь могли, как прибалты превратиться в народ официантов и вышибал. И это – в лучшем случае...

Белорусское сельское хозяйство не менее концентрированно, чем промышленность. Около 40% всей территории РБ – мелиорированное Полесье. Беларусь подобна Древнему Египту с его ирригационными системами в долине Нила. Без государственного регулирования только регулярные наводнения за пару лет просто разобьют мостики и линии электропередач также, как это сейчас происходит в Украинском Полесье... Но последствия для Беларуси от такой катастрофы будут куда как более ужасны, чем для Украины в силу большего значения мелиоративных систем.

С другой стороны, сельское хозяйство в РБ – основа продовольственной независимости. Почти все продовольствие Беларусь производит сама. Без продовольственной независимости не удалось бы сохранить промышленность. Кроме того, в деревне Беларуси около 70% населения – пенсионеры. Их дети живут в городах. Города не бросили стариков. Сохраненные колхозы – это еще и сохраненные социальные гарантии старикам. Нет и не было в 1994 г. большего противника разгона колхозов, чем крестьяне Западной Беларуси. В этом аграрном регионе хорошо понимают, что такое единоличное хозяйствование, кем станут те же старики после раздела колхоза, и как упадет производство при разделе. Опыт Прибалтики – налицо... Деревня играет не меньшую роль в «лукашенко», чем город.

Для Беларуси принципиально важно иметь сильную центральную власть. Своя воля реализуется Беларусью против воли Запада только потому, что Запад не может сокрушить РБ. Как бы кому-то ни хотелось выдумать иное. Отношения с соседями хороши только потому, что есть сила дипломатии, идеологии, спецслужб, армии. Различия между разными культурными группами и регионами Беларуси не перерастают в конфликты потому, что есть «центр». Криминал на пути главного транзита из России в Европу ничтожен, потому что есть кому подавлять.

Но главное – высокоорганизованное технологическое общество не может существовать без сильной государственной власти вообще. Ведь основная задача белорусской власти – это активная внешняя политика. Экспортной промышленности нужны внешние рынки –власть должна их открывать. «Лукашенко» своим стремлением к союзу с Россией это сделал. Сейчас сохранение промышленности – уже не проблема. Проблема – модернизация промышленности. При всей ненависти и презрении к тому, чем была Россия при Ельцине, Беларусь не могла иначе сохранить себя, нежели установить союз с Кремлем.

Кремль – подлый и продажный – надо было принудить к этому союзу. И Кремль заставили вступить в союз с «лукашенко» благодаря русским патриотам. У истинной России не было сил взять власть, но были силы помочь РБ устоять. Конечно, Беларусь решала свои задачи, русские патриоты – свои. Но когда пройдет время, мы увидим, что этот союз русских патриотов и Беларуси был главной причиной, главной основой, главной предпосылкой того, что Россия не рухнула тогда и сохранила силы для нового подъема. Главный же вклад Беларуси в спасение России – сохранение геополитической ситуации, спасительной и для России, и для Евразии.

Спасли Россию и Европу

Часто говорят, что Лукашенко предотвратил создание санитарного кордона вокруг России, не допустил вступления в РБ войск НАТО и т.п. Альтернативой этому была не нынешняя прибалтийская или украинская управляемая нестабильность, а гражданская война в РБ, которая неминуемо затронула бы соседей. Слишком велики были бы социально-политические последствия краха крупной промышленности в РБ. Слишком слаб был белорусский национализм, чтобы обеспечить власть над обществом в момент тяжелых «реформ». Слишком сильно было сопротивление тех, кто эти «реформы» ненавидел, сохранил совесть и способность к организованным действиям. Возможно, наметившейся альтернативой проигрышу Лукашенко была Ассоциация 18 «приднепровских» областей Беларуси, России, Украины...

Балканизация Беларуси влекла за собою распад России, так как оказались бы перерезанными основные артерии, по которым Россия отправляет в Европу нефть, и, частично, – газ. Как бы ни была ужасна нынешняя сырьевая «специализация» России – это единственное, что удерживает РФ в качестве единого целого, предоставляя власти хоть какой-то самостоятельный источник силы.

Балканизация РБ поставила бы крест на перспективных проектах разработки сырьевых ресурсов в интересах Европы в России и, возможно, на Каспии. Такие проекты готовятся десятилетиями. Уже к 1994 году они были хорошо известны: Ямал, Тимано-Печера, Приобское месторождение. С учетом этих проектов Европа строила стратегию своего объединения в Европейский Союз. Напомню, в начале 90-х годов в ЕС было заморожено строительство новых энергоблоков на АЭС, дело шло к отказу Европы от ядерной энергетики вообще. В нынешнем году Германия приняла такое решение. Очередь за остальными. В качестве альтернативы ядерной энергетике (и зависимости от нефти Персидского Залива) были избраны прежде всего нефть, газ и электроэнергия России. Транзит же этих энергоресурсов был бы невозможен в условиях балканизации РБ. Европа не могла бы развиваться в автономное от США образование. По крайней мере, многое в европейской интеграции было бы иначе, чем ныне, более резко по отношению к почти неизбежно распавшейся в таком случае России...

Объединяющаяся Европа – большая проблема для России. Но при этом, Европейский Союз – это, возможно, единственная адекватная альтернатива США. Европейский Союз, в принципе, заинтересован в стратегическом партнерстве с Россией хотя бы для того, чтобы уменьшить свою энергетическую зависимость от США (контролирующих ситуацию в Персидском заливе). Есть точки соприкосновения ЕС и России в отношении исламского фундаментализма, глобального доминирования доллара и глобального технологического доминирования США. Этих «точек соприкосновения» вполне достаточно для того, чтобы Россия была заинтересована в успехе европейской интеграции. Беларусь же при всей своей публичной конфронтации с Западом ведет вполне европейскую геополитическую линию.

Лукашенко унаследовал от Кебича планы строительства через РБ ямальских газопроводов, трех ведущих трансъевропейских транспортных корридоров, системы транспортировки нефти, по которой РФ прокачивает на Запад свыше 60% своего экспорта, осуществляет некоторые другие важные и для Европы и для России проекты. Именно эти проекты являются главной причиной устойчивости А. Г. Лукашенко все 7 лет. Именно благодаря этим проектам Беларусь гарантирована от военного удара со стороны НАТО и от угрозы развязывания гражданской войны со стороны внешних сил. Именно против этих проектов направлена деятельность тех, кто стремится сокрушить и А.Г.Лукашенко, и просто «лукашенко». Не потому ли главная агрессия Запада по отношению к Беларуси все эти годы исходит от США? Если РБ рухнет, удар-то будет нанесен и по России, и по Европе...

Есть еще одно белорусское обстоятельство. Беларусь – не просто «мост» между Европой и Россией. Беларусь – сегодня самый развитый индустриальный очаг на постсоветском пространстве. Этот «очаг» специализируется на перерабатывающей промышленности, питается соками от европейско-русского транзита, то есть, это очаг весьма устойчивый. Но главное – белорусская промышленность действует, прежде всего, в России. Беларусь является вторым по значимости внешнеторговым партнером России после Германии (отставая от нее незначительно). Но Беларусь не просто поставляет в Россию какие-то товары в обмен на сырье. Беларусь с ее заводами – завершающее звено в сложных технологических цепочках, часть которых обычно находятся в России. Беларусь, иными словами, – локомотив, тягач, защитник для остатков русской перерабатывающей промышленности, для тех остатков, которые не находятся однозначно в руках разного рода дельцов и иностранцев.

Беларусь эпохи «лукашенко» нельзя назвать просто Европой. Советское наследие, сохраненное маленькой географически европейской страною потребовало от РБ евразийской, даже глобальной активности. Потребует советское наследие масштабной активности и дальше. Именно европо-азийскость Беларуси, внутренняя обреченность Беларуси на новый виток проевропейской и прорусской политики в ходе модернизации своей спасенной от краха промышленности – основа нового этапа «лукашенко», основа новых конфликтов Беларуси с Западом и, жаль если, – с Востоком. СССР вырвал Беларусь из клетки среднеевропейского бессильного национализма к чему-то запредельно великому для этого пограничного региона. И это величие стоит того, чтобы за него воевать так, как иные воюют, к примеру, за Россию. Со внешними и с внутренними врагами.

Пока будет «лукашенко», Беларусь будет очень надежным союзником России, даже если России не станет.

Минск

Беларусь: «Северо-Западные губернии России» или «Wschodnie kresy polskie»?

Андрей Окара

Поиски белорусской национальной и цивилизационной идентичности всегда почти с одинаковым результатом ведут к мысли о малой актуальности византийского дискурса для Беларуси, причем это относится как к евроцентричному, так и к москвоцентричному ее пониманию. Впрочем, отсюда никак не следует, что современная Беларусь не является или не может рассматривать себя как часть «поствизантийской» Ойкумены – хотя бы потому, что существует Белорусский Экзархат Русской Православной Церкви, да и большинство белорусов считает себя всё-таки православными.

Для отыскания места Беларуси в «сакральном пространстве» восточнохристианской цивилизации весьма красноречивым может быть сравнение белорусского исторического и метафизического опыта с украинским.

Едва ли можно найти более близкие в типологическом отношении славянские культуры, чем украинская и белорусская – и это при довольно четких и ощутимых этнических различиях между самими украинцами и белорусами.

Обе культуры в XIV-XVII веках имели общий ареал распространения: пространство Великого княжества Литовского (причем, эта единая книжная культура весьма выразительно отличалась от культуры Московской Руси). До сих пор большинство писателей и церковных деятелей той эпохи рассматриваются в качестве своих и украинским, и белорусским культурным сознанием. Официальный книжный язык того времени определяется исследователями как «белорусско-украинский» или «западнорусский» – различия между его белорусской и украинской версиями незначительны, но весьма ощутимы различия с языком великорусских книжников.

В XIX веке сходными путями происходит становление национального самосознания обоих народов – через созданный писателями-романтиками «консолидирующий» миф (авторами украинского, «козацкого», мифа считаются Иван Котляревский, Кондратий Рылеев, Николай Гоголь, Тарас Шевченко, Николай Костомаров, Пантелеймон Кулиш, белорусского, точнее белорусско-польско-литовского – Ян Чачот, Ян Барщевский, Вицент Дунин-Марцинкевич, отчасти Адам Мицкевич).

Российская империя всячески боролась с формированием национального сознания и долгое время не признавала ни украинскую, ни белорусскую культуру, навязывая общеимперскую идентичность и «общерусский» язык; ограничения частично были сняты лишь в начале XX века. Нередко официальный Санкт-Петербург в своей антибелорусской и антиукраинской политике (особенно при Екатерине II и Александре I, отчасти при Николае I) опирался на польских земельных магнатов и католическое духовенство.

Оба народа, лишенные государственности и полноценной этнокультурной легализации, создали две типологически схожие художественные литературы, изначально ориентированные на «домашнее потребление», два структурно идентичных литературных языка, предполагавшихся к использованию в чрезвычайно ограниченных сферах.

Но в своем развитии украинская культура по времени и по интенсивности опережала белорусскую, поэтому белорусские «возрожденцы» начала XX века (Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович, газета «Наша Ніва»), понимая близость украинской культурной модели, перенимали прежде всего украинский, а не русский или польский культуростроительный опыт.

Весьма красноречивы и различия в образах белорусского и украинского «Золотого Века» (как их трактовали историки и мифотворцы периода национального возрождения). «Золотой Век» для украинского сознания – это эпоха религиозных войн православных запорожских козаков против Польши, Турции и Крыма. Для белорусского сознания таким «Золотым Веком» является эпоха Великого княжества Литовского – эпоха Миколы Гусовского, Францыска Скорины и Льва Сапеги, эпоха литовского Статута и непрекращающегося противостояния с православным Великим княжеством Московским.

Впрочем, есть и более значимые для понимания византийских потенций Беларуси признаки – это сакральная география и антиэлитаризм.

Для православного сознания всегда актуально пространственно-географическое измерение – геополитика и сакральная география, поскольку православие не может нормально существовать вне православного государства (отсюда вытекает и представление о качественной неоднородности земной территории). Любая православная страна не может не считать себя мистическим «центром мира» – Новым Римом, Новым Иерусалимом.

Беларусь всегда себя сознавала лишь «передним краем»: будь то в составе Великого княжества Литовского или Речи Посполитой Польской – передним краем Запада на восточном направлении, будь то в составе Российской империи, СССР, СНГ или Российско-Белорусского союза – «оборонным эшелоном» «большого пространства». Беларусь – это «коридор», «транзит», «мост» между цивилизациями, «окраина», страна, находящаяся на «стратегическом перекрестке», на «культурном пограничье», это «сборочный цех» советской индустрии, в конце концов. Знаковые для белорусской литературы, кино и общественного сознания темы Великой Отечественной войны, Брестской крепости и партизанского сопротивления, а в последнее десятилетие еще и чернобыльские сюжеты также разрабатывают архетип Беларуси – «переднего края».

Антиэлитаризм или отсутствие полноценной национальной элиты жреческого типа выделяется всеми исследователями в качестве национальной черты белорусов, предопределившей многие психологические особенности и зигзаги национальной истории этого народа.

Белорусская идентичность складывалась исключительно как крестьянская или производная от крестьянской, белорусов называли – то с гордостью, то с презрением – «мужицким народом». Такая аристократофобия отразилась прежде всего на художественной литературе, которая в своем развитии пошла путем не изысканного неоклассика Максима Богдановича, а рустикальных Якуба Коласа и Янки Купалы. Популярность президента Александра Лукашенко в значительной степени объясняется соответствием его риторики, поведения и политики белорусскому крестьянскому архетипу.

Между тем, только великая эсхатологическая идея придает существованию народа некий высший универсальный смысл. Крестьянское же мышление неэсхатологично в принципе – оно ориентировано на календарный год – на цикличность и повторяемость. Отсюда и антиэлитаризм белорусской культуры, которая по своей структуре принадлежит к типу «неполных» культур и не может, по крайней мере на современном этапе развития, заполнить все иерархические уровни культурных потребностей белорусов, особенно урбанизированных городских жителей.

Носитель таких культурных стереотипов даже разговор в городе по-белорусски воспринимает как что-то из ряда вон выходящее: или как манифестацию национального самосознания озабоченным интеллигентом, или как «провинциализм» заехавшего в город сельского жителя.

Белорусская национальная идентичность сложилась достаточно поздно, уже в рамках СССР – именно поэтому современная Беларусь является едва ли не самой «советской» из всех республик бывшего СССР. Раньше белорусы считали себя то недо-поляками, то недо-русскими – иначе говоря, «тутэйшымі», т.е. тутошними, местными. «Тутэйшыя» – это этнические белорусы без «консолидирующей» идеи, с низким национальным самосознанием; если раньше это были необразованные белорусские селяне, то в последнее время – денационализированные и урбанизированные жители городов.

Янка Купала в запрещенной Советской властью трагикомедии «Тутэйшыя» (1922) метафорически изображает Беларусь как бы распятой между Россией и Польшей. Для одной она – «Северо-Западный край», для другой – «Wschodnie kresy polskie» («польские Восточные окраины»). Белорусская интеллигенция выработала понимание Беларуси как не-Польши и не-России, как чего-то отдельного и самостоятельного, но на следующую ступень она так и не сумела подняться – в формулировке белорусской индивидуальной неповторимости и какой-либо общезначимой исторической миссии.

Впрочем, дело тут не только в интеллигенции. Национальная идея не то чтобы придумывается культурной или политической элитой. Найти национальную идею – это значит правильно понять и оценить собственную харизму, это значит рационально осознать, интуитивно почувствовать и духовно прозреть собственное геополитическое, историческое и мистическое предназначение.

Возникает закономерный вопрос: а возможна ли белорусская идея вообще? И если возможна, то какой она должна быть?

Белорусы – носители не собственной уникальной идентичности, а чужой – московской или европейской. По этой причине наиболее оптимальной культурной программой для Беларуси, видимо, может считаться «неозападнорусизм».

«Западнорусизм» возник в белорусских губерниях Российской империи во второй половине XIX века как белорусски ориентированное культурно-идеологическое течение, ставящее своей задачей сохранить народную культуру, фольклор, традиционный уклад жизни, православные этические ценности. Его идеологами были прежде всего ученые-гуманитарии: филолог Михаил Бобровский, историк Михаил Каялович, этнограф Ефим Карский; развитию этого движения отчасти способствовал и губернаторствовавший в течение нескольких лет в Гродненской губернии Петр Столыпин.

На противоположных позициях стояла идеология «краевцев» виленской школы, хоть и отвергавшая польскоцентричный взгляд на Беларусь как «Wschodnie kresy polskie», но утверждавшая уникальность белорусско-польско-литовского многовекового культурно-политического синтеза на основе католичества и польскоязычной «высокой» культуры.

Однако, никакой провиденциальной белорусской идеи не сложилось ни в прошлом, ни в настоящем. Не видно и предпосылок для ее появления в будущем. Таким образом, роль Лукашенко, которому в течении уже 7 лет удается обеспечивать Беларуси целостность, благополучие и осмысленное бытие, – в условиях отсутствия национальной идеи – трудно переоценить. В каком-то смысле, Лукашенко и есть «национальная идея» Беларуси. Или, по крайней мере, та уникальная структурирующая сила, которая позволяет Беларуси без нее обходиться.

Москва-Киев