Статьи | Дугин | Мюзикл последнего модерна | Русский Журнал | 13.06.2002

Александр Дугин

Мюзикл последнего модерна

Так ли уж авангардно изложить алгоритмический роман Виктора Гюго в стиле рок-оперы? Совсем нет. Между Гюго, Питером Таундшендом или Давидом Боуи существует парадигмальная непрерывность – все это просто модерн, обыкновенный модерн. От его героической до его истерично-дендистской стадии. О чем роман Гюго? О том, что на место деистской абстракции приходит гуманно-садическое море страстей, о том, что на пределе социальных, религиозных и моральных условностей живут чреватые призраки бурной кровавой витальности. Химеры собора Парижской Богоматери принадлежат этой промежуточной реальности – между сухой схоластикой католических догм и грязно-кровавой эротикой европейского простонародья – в лохмотьях, цыганщине (о, наша Королева Юга!) и с острым стилетом Вийона.

Гюго оживляет химеры. Они срываются с барельефов и начинают действовать. Их раны отныне пахнут. Их вены отныне пухнут. Их зубы ранят, а когти страстей царапают, протыкая, как бумажный лист, осенние конвенции уходящего Средневековья. Это большой Гюго, жадный в своем недоумении. Монументальный в своем оптимистическом отчаянии, хрестоматийно очевидный в изломах своих парадоксов. Гюго – это модерн. Это его безупречный код.

Мюзикл как жанр – это модерн. Он ничего не добавил и не убавил от классики. А если опошлил ее, лишил драматизма разрывающего путы приличий рогатого обезьяноподобного демона с сочащегося жизнью перепонками, так это несущественно. Hello, Dolly! Долли – это и есть зевок Эсмеральды. Упакованный в брикет, доставленный вовремя на мотоцикле вместе с утренней пиццей... Мутный взгляд плотного американца на зябкой заре поднимающего свой флаг.

Итак, мюзикл по Гюго – это вполне нормально. Слушайте, более чем нормально... Слишком нормально, подозрительно нормально. Это нормально в степени. И тут мы должны спросить себя, не в этом ли кроется подвох? Как это комфортно, пробудившись от кровавого кошмара и увидев, что топориное лезвие наяву также близко от вашей переносицы, сказать себе – «Я все еще сплю...», так же комфортно посмотреть мюзикл «Нотр дам де Пари» в театре оперетты 31 мая 2002 года. Как ни в чем не бывало, как ни в чем не бывало...

Можно плохо понимать происходящее с нами в последние годы. Можно гугниво артикулировать свои ощущения... Но так чтобы вообще ничего не понимать...

Модерн, опрокинутый в модерн. Освобождение чувств, обращенное к беспредельной исчерпанности этой операции. Химеры собора Парижской Богоматери пожили. Пожили свое – на влажном терпком и сытном пиру, втягивая в ноздри кокаин человеческих побоищ. Этой комариной массы человеческих смертей, в которую слиплись терпкие тела – ушедшие в слизь и глину – человеческих существ Нового времени.

Как странно наблюдать гибель химеры! Как завораживает нас возвращение призрака, обретшего плоть, в свое исконное состояние. Так гипнотически движутся декорации клыкастых каменных демонов, на которых подпрыгивают и летают (привязанные) поющие актеры-россияне, отчетливо выполняющие задание. Что знают эти молодые исполнители о терафимах, обретающих плоть, и гулях, рассыпающихся с петушиными криками по утрам? Я думаю, они любят конфеты, коньяк, шампунь и теплый душ. Но антрацитной магии от этого в них не меньше.

Нам показали компактно и насыщенно филейную часть модерна, абсолютную в своей парной простоте и очевидности. Но это произошло не тогда и не там – я хочу сказать: именно тогда и именно там. Когда люди играют и поют слишком хорошо, они становятся чем-то иным, нежели людьми.

Тот спектакль, который я смотрел в театре Оперетты, был не простым, а по заказу. Его давали в честь сорокапятилетия владельца «Русского Золота». Архетип «нового русского», с которого уже лет пять ловкая фарфоровая индустрия лепит серийные статуэтки, любезно изысканно и плотоядно предложил сверхотобранной гипер-VIP-публике – с княгиней, Мирошниченко, Зыкиной и группой генералов налоговой полиции, каждый 2м 30см ростом – последний спектакль модерна. Таранцев сделал это обескураживающим жестом – пронзительным в своей беззащитности.

А на фуршете актер Певцов – носик уточкой – показал нам свои гладкие круглые мышцы. Осетрину ел полунегр с косичками как у Анджелы Девис.

И лишь у рассеянной сотни охранников в ушах хрипели и трескали какие-то далекие чужие голоса... Далекие, коллеги, и чужие...