Нация предполагает подъём "этноса" на иную ступень, где естественное родство переходит в сознательное политическое единство. Причём этнический фактор в этом процессе отступает на второй план, преодолевается, и отчасти "снимается". Нации создаются в процессе нивелировки "этносов". В каком-то смысле "этносы" при переходе к нации стираются, рассыпаются, перемешиваются и, в конце концов, уничтожаются.
Нация возникает вместе с государством. Французский язык знает устойчивое выражение Etat-Nation, что буквально переводится как Государство-Нация, в русском языке принят термин "национальное государство". Государство в такой трактовке есть также искусственная политическая конструкция со своим специфическим административным и юридическим устройством. Полноценное государство в рамках западной политологии возникает к началу буржуазной эпохи. В этот же период появляются и европейские "нации". Так как "нация" и "государство" представляют две стороны одного и того же явления, то это логично.
"Нация" как политическое единство снимает своим возникновением "этнос" как биологическое единство. Но и государство (в современном понимании) возникает не на пустом месте. Государство-Нация есть сознательный политический продукт разрушения предшествующей исторической формы - т.е. Империи. Первые теоретики Государства-Нации - итальянец Маккиавели, француз Боден, англичанин Гоббс - всячески подчеркивали этот антиимперский ("антидержавный") характер современного Государства. Это Государство изначально мыслилось как антитеза Империи. Империя предполагала трансцендентный смысл, религиозную подоплеку (для Западной Европы - католичество), исполнение некоей высшей миссии. Империя была "священной". Государство-Нация отрицала всё это: и трансцендентность, и миссию, и религию, и сакральность. Государство было искусственным рукотворным продуктом. А нация, как его наполнение, количественным конгломератом граждан, объединённых историческими обстоятельствами, частными интересами и "коллективным договором".
Таким образом, и современное государство и современная нация основаны на десакрализации империи и на преодолении живого этнического родства. История Государств-Наций демонстрирует нам картину движения к "политическому позитивизму". По сути, освобождение от коллективных мифов, как этнических, так и имперских - составляет явную программу всех политических формаций Нового времени. Это не значит, что такая заявка выполняется на практике - сплошь и рядом то или иное современное государство проявляет признаки "империализма" со свойственными империи универсальными мифами - "Великая Россия", "Великая Греция", "Великая Сербия", "Великая Армения", "Великая Грузия" и т.д., а нации - качества этноса, то, что известно как "расизм" и "биологический национализм". Но это скорее рецидивы прошлого. Современное Государство и современная нация стремятся быть программно трезвыми, рациональными, позитивистскими. Они действуют по формуле Талейрана "то, что чрезмерно, то незначительно", выбирая для своего оформления "средний", "человеческий масштаб". В той или иной степени всё это соответствует политической истории большинства европейских государств и наций - как больших, так и малых. Финляндия - типичный пример "человеческой нации" - в прошлом принадлежность к большим империям, несколько эпизодов повстанческих бунтов, парочка вялых войн, своеобразная этническая культура, лишённая даже начатков универсализма. Хотя можно предположить, что два тысячелетия назад на обширных пространствах Евразии от Балтии до Монголии существовала гигантская финно-угорская империя, от которой остались как всплески пассионарности гуннов и венгров, так и тихие спокойные марийцы, финны, мерь и мордва.
Но совсем иное дело - Россия. Наша политическая история движется по собственной траектории, старательно обходя западные клише. От Византии Москва получила эстафету православной империи и с разными модификациями сохраняла её до начала ХХ века, в то время, как Западная Европа вовсю строила государства и нации. Сохранение Империи сохранило и этносы. Многие народы России жили по нормам своих этнических традиций, продолжая языки и культуру, а центральная власть заботилась лишь о стратегическом военно-политическом контроле над территориями, предоставляя широкую свободу сохранять обычаи предков разным общинам. В России к 1917 году не сложилось ни государства, ни нации (в строгом значении этих терминов).
На место белой империи Романов пришла, по сути, новая красная империя. Так как марксизм рассматривал социализм как стадию, последующую за полноценным капитализмом (с его политическими атрибутами - государством, нацией, рынком, парламентом и т.д.), то большевики провели "национальную политику" в ускоренном темпе, объявив, что "нации на территории СССР стремительно сформировались, и тут же переросли себя в социалистическом обществе". По сути, это было уловкой. На самом деле, никаких наций в СССР не было. Центральная власть и партия большевиков унаследовали имперские принципы стратегического контроля над огромными территориями, а этносы сохранились как прежде в новом советском контексте. Это важно: советский период не знал ни нации, ни государства в современном понимании, это была именно "империя", "государство-мир" (по выражению евразийцев), где имперская общность "советских людей" вмещала в себя многие этносы - русских, украинцев, белорусов, татар, грузин, чеченцев, казахов и т.д.
Как и у любой "священной империи" у СССР была трансцендентная сверхзадача, коммунистический универсализм, историческая миссия.
Только распад СССР впервые создал в России предпосылки для возникновения и современного государства (Российская Федерация) и современной нации (россияне). Но это состояние пока не зафиксировалось: Россия может в любой момент снова расшириться (пространственно и идеологически) и вернуться к имперско-цивилизационной миссии (например, через евразийство и Евразийский Союз), либо ещё больше сжаться в границах, если часть этнических и конфессиональных групп (на Кавказе, в Поволжье или в Сибири) категорически откажется становиться "российской нацией", так как это предполагает утрату ими этнической и культурной идентичности.
Теперь о "национальной аристократии", о которой говорил писатель Мелехов. Показательно, что этот термин никем не использовался и режет слух. Дело в том, что нации в их современном понимании создавались параллельно развенчанию аристократических классов, в ходе буржуазно-демократических революций и реформ. Аристократы были носителями добуржуазного - феодально-имперского - подхода. Знать существует в империях или в этносах. В нациях есть классы (имущие и неимущие), партии, правительства, кабинеты, президенты и т.д. Аристократия не может быть национальной. Это нонсенс. Другое дело технический термин "элита" (В.Парето, Г.Моска), который предполагает "правящий класс" (или "политический класс" по Р.Михельсу) в любом политическом режиме. Национальные элиты, безусловно, существуют, но этот термин не подразумевает ни аристократизма, ни этничности. Это просто те группы чиновников, администраторов, политиков и крупных частных собственников, которые влияют на государственную политику, по сути, формируют ее. Чаще всего эти "национальные элиты" по самой природе современных государств-наций не апеллируют напрямую ни к мифам, ни к идеям, ни к масштабным историческим проектам. Это технический класс, который отстаивает классовые и клановые интересы при помощи системы многосторонних контрактов - между различными ветвями власти, между отраслями и промышленно-финансовыми группами, между собой и массами. Вот в их случае вполне уместно говорить "о лжи" и о "вранье". Национальные элиты, действующие в русле вполне конкретных и осязаемых групповых, классовых и корпоративных интересов, прикрывают их громкими лозунгами, призванными повлиять на массы, никак не участвующие в процессе реального управления страной. Такой подход "организованной и сознательной лжи" стал общим местом в современной неоконсервативной политике США, где основные теоретики, вслед за немецким философом Лео Штроссом, провозгласили, что "массы не способны понять истинные механизмы политического процесса, а поэтому нуждаются в упрощенном, подчас заведомо ложном объяснении действий власти".
"Национальные элиты" - источник лжи. Тогда как защитники империи или представители этнических организмов не лгут, но свято верят в свои идеи, в свои мифы, в свои символы. Они никого не обманывают - ни массы, ни внешних наблюдателей, они пронизаны духом и верой. Это справедливо для римлян, верящих в Imperium Sacrum Romanum, для воинов Чингизхана, для арабских завоевателей раннего халифата, для православных византийцев, для русских людей "Третьего Рима", для большевиков, в конце концов.
Сегодня в российском обществе есть сторонники "национальной государственности" и есть апологеты Большого Проекта. Вчера еще были сильны позиции чистых русофобов и ультра-атлантистов, которые вообще ничего не хотели слышать о России, о ее возрождении, о нации. Но сегодня они полностью маргинализированы, и смысловой водораздел проходит между патриотизмом сакрального типа - имперского и этнического (полиэтнического) толка, и либерал-националистами.
Среди версий Большого Проекта наряду с ностальгическими течениями (монархизм, советизм) есть и футурологическое - евразийство и особенно неоевразийство. Евразийцы последовательно и аргументировано выступают за небуржуазные и неевропейские модели государственности - за новые империи, за традиционализм, возрождение этносов и "евразийский отбор" - вплоть до появления "нового евразийского человека", носителя континентального аристократического начала. Либерал-националисты всерьез хотят сделать то, что еще никому в России не удавалось - построить буржуазное государство-нацию, из великой общины имперостроителей и этно-традиционалистов создать однородную массу россиян. Место для идеи, для духа, для мобилизующего мифа у сторонников Большого Проекта. Место для лжи, вранья и угнетения - у строителей государства-нации.
В будущее мы проникнем только через верность нашим древним корням, нашей истории, нашему вселенскому предназначению. Без планетарной миссии, возвышенной истины и великой идеи России нет, не было и никогда не будет.
